Страница 6 из 29
Лайк позвонил, нам открыли, — я увидел прихожую. Такая прихожая была у бригадира Луция.
Интересно, что означает у него это Ф.? Если Филипп, то Юл Апвэй ремесленник, но если ремесленник живет в таком месте и имеет такую прихожую… Вероятно, он очень уж хороший ремесленник. А если Ф. — Флинт, то Юл Апвэй не ремесленник, а корабел. И последнее больше похоже на правду.
В прихожей за столом сидел человек. Он, конечно же, посмотрел на серый плащ Лайка, на мою майку…
Он даже не спросил «Что?», он только как-то особенно приподнял подбородок.
— Когда отходит «Цветок Ириса»? — спросил Лайк Александр.
Человек изобразил бровями букву m из закусочной.
— «Цветок Ириса» для избранных. Зачем он вам?
Теперь подбородок взлетел у Лайка.
— Для пассажиров одно место в трюме, — продолжал человек, — имеет стоимость… Имеет стоимость сто золотых.
— Синих?
— Синих, — согласился человек, торжествующе глядя на нас. Вид он имел очень гордый.
— Где твой хозяин, слуга? — спросил Лайк надменно.
Человек за столом помедлил и, уже окончательно изогнув шею, собирался что-то с достоинством ответить (я для себя сформулировал вариант «Вон отсюда!»), но в этот момент дверь в соседнюю комнату отворилась и перед нами возник маленький толстяк. Руки он держал на самом дорогом сердцу предмете — на животе, и большие пальцы крутились друг вокруг друга.
Лайк долго изучал круглые формы, а потом спросил:
— Где Юл Апвэйн?
— Юл Апвэй ушел в мир иной восемь дней тому.
— Как?!
— Он утонул. Отныне хозяин причалов я.
— Мы не успели сменить табличку, — сказал человек за столом.
Лайк кивнул.
Впервые я увидел выражение растерянности на его лице.
Дверь нового хозяина причалов закрылась за нашими спинами. Мы побрели по улицам, и встречные люди не баловали нас вниманием, потому что в портовом городе путники, особенно оборванные и уставшие, — обычное дело. Лайк стал каким-то совсем сгорбленным, несчастным, и этот сгорбленный Лайк с трудом переставлял ноги, пока они не привели его к дому с флагом на крыше.
Мы остановились.
Он долго думал. Глядя на флаг, на меня, на ограду, на двухметрового амбала-охранника перед входом (из варваров, что ли?). О чем он думал? Стоял и размышлял, толстенький комендант Апвэйна, кругленький или нет…
Наконец, он додумался.
Достал ту самую шоколадку, еще раз на нее посмотрел — и изрек:
— Будем пассажирами, Гилденхом!
На табличке значилось:
Анк Аристон Эдуард Сейл, торговец мороженым
Звонок представлял собой нечто среднее между маленьким колоколом и большим колокольчиком. Он был серебряный и очень красивый. Мы использовали его по назначению и вошли.
Если бы бригадир-комендант, дважды комиссар Луций имел гостиную хотя бы примерно такую, как вот эта прихожая, он, думаю, хвастался бы ею больше, нежели своими званиями. Наследнику покойного Юла Апвэя делать здесь было нечего. Фавсту Эдуарду, разумеется, тоже. Впрочем, в городе, где закусочная похожа на дом коменданта, а обед в ней выходит в половину долевого жалованья защитника города, торговцы мороженым, очевидно, должны иметь именно такие прихожие.
Напротив висело зеркало. И справа висело зеркало. И слева, хотя это уже ненормально, тоже висело зеркало.
На потолке была изображена сцена прибытия Короля на полуостров.
А ведь я привык считать людей, торгующих охлажденным шоколадом, существами низкими и недостойными!
На одеяния наши внимания здесь не обратили.
Хотя…
Хотя я сам мог видеть свое отражение и честно скажу: оно мне не понравилось. Зеленая майка оставалась зеленой лишь в воспоминаниях. Физиономия была небритая, выражение имела небоевое и нерешительное. Странное и перепутанное, цвета майки образование, конечно, напоминало волосы, однако вовсе не те, которые я за некоторое количество лет привык наблюдать рядом со своим лицом.
Дома я такого типа отвел бы к Луцию.
Но добрые властители зеркал не стали нас никуда отправлять, они впустили Лайка Александра в комнаты, а меня усадили в мягкое кресло, где я тут же начал засыпать. Кресло было коварным: как ни повернешься, все тебе удобно. Кресло завлекало и убаюкивало. Перед глазами поплыла дорога, вечнозеленый кустарник, полоса песка… Привычная картинка: справа море, слева лес. Через несколько дней — Верхний Путь. А сейчас привал, наконец-то, — отдыхать, отдыхать…
— Вставай, Гилденхом! — услышал я.
Король на потолке ступал правой ногой на берег, обозначая рождение новой державы.
Незнакомый голос пожелал:
— Счастливого плаванья!
Я вскочил и обернулся, но дверь в комнату уже захлопнулась, и я увидел только как поворачивается позолоченная ручка.
Снаружи было уже совсем темно, и башни выглядели черными дырами в лунном небе.
Значит, я действительно заснул там, в кресле, а Лайк беседовал с торговцем или с кем-то еще не меньше часа.
— Куда мы идем? — спросил я.
Как-то не очень ласково прозвучал мой голос.
— Увидишь, — ответил Лайк.
И мы пришли в «Горячую Пиццу».
Она сияла огнями, множество факелов горело у входа и еще больше внутри; нам пришлось подождать, пока освободится отдельный стол (так у них принято, только отдельный стол!), и тогда…
— У меня ничего нет, — сказал я.
— У тебя есть один золотой, — сказал Лайк.
Хорошо, решил я. Золотой не отдам, да все равно его не хватит. И вообще, какого дьявола! «Будем пассажирами…» Какими, к дьяволу, пассажирами?! Тоже мне, пассажир!..
Сейчас что-то произойдет, решил я. Может, придется переворачивать столы и бить окна официантами. Мне даже стало немного жаль, очень уж у них красиво. Но выспавшись, я чувствовал прилив сил, а некоторое раздражение, которое, признаюсь, имело место, сон прогнать не смог.
Приближалось худое малорослое создание с прилизанными волосами.
Ну так что мы будем есть, самую большую пиццу в старом Апвэ или самую большую пиццу на востоке Республики?
Создание приблизилось и спросило.
— Самую-самую большую пиццу! — ответил созданию Лайк.
Нечто новое всегда приходит неожиданно. Кажется, эту цитату я уже упоминал.
Человеку свойственно удивляться. Именно умение вовремя удивиться не позволяет переменам застать человека слишком врасплох. Судьба вырисовывает путь человеческий немыслимыми петлями, а тот, кто идет по этому пути, твердит: «Ничего странного, все нормально.» И замечает странность лишь на особо крутых поворотах. И потому способность удивляться — великий дар природы. Одинокий пришелец с Запада, будущий Король Селентины, наверняка был удивлен, когда его утлая лодка, влекомая бурей, вместо того, чтобы затонуть, достигла неведомого берега. И сегодня, 311 лет спустя, простые селентинцы, изучая историю, удивляются, как воля одного человека смогла за два-три года собрать разрозненные племена в единый народ, народ Лунной Заводи.
Люблю иногда вспоминать о логических упражнениях, об отвлеченной философии.
В общем, между появлением «самой-самой большой пиццы» на горячей сковородке и нашим уходом из этого прекрасного заведения мне пришлось сильно удивиться целых три раза.
Во-первых, сама пицца. Не такая она была, как в таверне Фавста Эдуарда, не такая, а другая вовсе. С пылу, с жару, с запеченной сырной корочкой, с тонким хрустящим тестом, — да не колбаса в дырке, а: 1) ветчина; 2) белые грибы; 3) сыр, и не какой-нибудь, а джессертонский; 4) альфийский лучок; 5) приправа южных широт; и, наконец, 6) до прозрачности тонкие ананасовые дольки. Вот такая… вещь!
Во-вторых, Лайк Александр чудесное произведение искусства потреблять не стал. Он подвинул его в мою сторону и сказал:
— Ешь, Гилденхом!
А сам вынул из кармана… разумеется, шоколадку. Смотрел он на нее нежно-нежно.
В-третьих, откусил я первый кусочек…
Конечно, для воина главное ежеторно быть готовым драться за Короля и Республику. Чуть какая опасность, и тут мы, защитники… Но что бы кто ни говорил, а не менее важно для воина хоть раз в жизни покушать такую штуковину… да…