Красный шторм поднимается

— Вот как? — удивленно поднял брови Киган. — И что сказал Берт?

— Он заметил: «Настало время и им навести порядок в своих авгиевых конюшнях», — вот и все. Отец, я работаю не в отделе прогнозов и планирования — я не отношусь к числу идиотов, пытающихся предсказать будущее! — но мне известно, что даже русские не расстреливают людей ради собственного удовольствия. Когда Иван приводит в исполнение смертный приговор и затем во всеуслышание сообщает об этом, он хочет подчеркнуть что-то. Эти полковники не были военными комиссарами, за взятки дающими незаконную отсрочку от призыва в армию. Их расстреляли не из-за того, что они крали дизельное топливо или строили личные дачи из ворованных стройматериалов. Я заглянул в наши архивы, и оказалось, что на двух из четверых у нас заведены дела. Оба опытные боевые офицеры, оба воевали в Афганистане, оба члены партии с безупречной репутацией. Один был выпускником академии Фрунзе и даже, черт побери, опубликовал несколько статей в журнале «Военная мысль»! Но всех четверых предали суду военного трибунала за фальсификацию отчетов о боевой готовности вверенных им полков — и расстреляли три дня спустя. В ближайшие дни сообщение об этом будет опубликовано в «Красной звезде», в двух или трех номерах, за подписью «Наблюдатель» — а это означает, что происшедшее было продиктовано политическими соображениями, причем «Политическими» с большой буквы.

«Наблюдатель» — так подписывались статьи высокопоставленных советских офицеров в этой военной газете, ежедневном органе Советской Армии. Все, что печаталось на первой полосе «Красной звезды» за такой подписью, рассматривалось предельно серьезно как в Вооруженных силах СССР, так и теми, чьей обязанностью было наблюдать за происходящим в них, потому что такие статьи публиковались исключительно по указанию армейского командования и Политбюро и лишь в тех случаях, когда считалось необходимым подчеркнуть нечто крайне важное.

— Статья из номера в номер? — удивился Киган.

— Да, и это особенно интересно. Повторение в нескольких номерах означает, что они хотят, чтобы преподанный урок был усвоен всеми. Все это представляется мне весьма странным, раздутым до невероятности. У них происходит что-то непонятное. Русские, случается, действительно расстреливают офицеров и прапорщиков, но не полковников, публикующих статьи в журнале Генерального штаба, и не за то, что они фальсифицировали несколько строчек в отчете о боевой готовности своего полка. — Он глубоко вздохнул, довольный, что поделился с кем-то этим странным происшествием. Баркас плыл на юг, пересекая бегущие навстречу волны от прошедшего судна, нарушившие зеркальную гладь залива. Картина была настолько прекрасной, что Тоуленд пожалел об отсутствии фотоаппарата.

— Действительно, похоже, — пробормотал Киган.

— Что?

— Похоже на то, что ты правильно оценил случившееся в России. Это не поддается объяснению.

— Да. Вчера я остался на работе допоздна, пытаясь подтвердить — или опровергнуть — свою догадку. За последние пять лет в «Красной звезде» были опубликованы имена четырнадцати расстрелянных офицеров, из них лишь один полковник, да и то из Грузии — военный комиссар, который брал взятки за отсрочку призыва в армию. Остальные делились на три группы: один был расстрелян за шпионаж в пользу США или какой-то другой страны, трое — за нарушение воинских обязанностей в состоянии алкогольного опьянения и девять за самую обыкновенную коррупцию — продавали налево все, что плохо лежало, от бензина до компьютера. А теперь вдруг они пускают в расход четырех командиров полков, причем все они из одного военного округа.

— Попытайся объяснить все это Редману, — посоветовал Киган.

— Напрасная трата времени.

— Остальные случаи, о которых ты говорил, я вроде помню, те три, что…

— Да, это произошло во время кампании по борьбе с алкоголизмом. Слишком много офицеров являлось на службу в пьяном виде, вот они и выбрали трех для примера — pour encourager les autres. — Боб покачал головой. — Вольтеру понравились бы эти парни.

— Ты не говорил с сотрудниками разведки?

— Нет, я ведь занимаюсь проблемами военных средств связи.

— Во время ленча — по-моему, в понедельник — я беседовал с одним знакомым из Лэнгли. Он раньше служил в армии, мы давно знаем друг друга. Короче говоря, он пошутил, что у русских появился новый дефицит.

— Неужели что-то еще? — улыбнулся Боб. Дефицит был постоянным явлением в Советском Союзе. Каждый месяц там что-то исчезало с прилавков — то зубная паста, то туалетная бумага, то автомобильные «дворники», — он часто слышал об этом в столовой АНБ за ленчем.

— Да, пропали из продажи аккумуляторы и для легковых автомобилей и для грузовиков.

— Неужели?

— Вот весь прошлый месяц их невозможно стало приобрести. Сейчас масса машин стоит на приколе, аккумуляторы постоянно крадут, причем кражи приобрели такой размах, что владельцы снимают аккумуляторы и на ночь уносят с собой в квартиры. Правда, невероятно?

— Но в Тольятти… — начал было Тоуленд и замолчал. Он имел в виду огромный город-завод в Европейской части России, где производили автомобили. Строительство этого автогиганта было в свое время объявлено ударной стройкой, и в ней принимали участие тысячи мобилизованных для этой цели людей. Один из самых совершенных заводов в мире, он был создан на основе главным образом итальянской технологии. — Ведь у них там выпускается колоссальное количество аккумуляторных батарей. Неужели он тоже сгорел, а?

— Нет. Наоборот, в три смены гонит аккумуляторы. Что ты на это скажешь?

Тоуленд внимательно осмотрел себя в большом зеркале, позволяющем видеть человека в полный рост. Накануне вечером ему пришлось приехать сюда, и он переночевал в офицерском общежитии. Он с удовлетворением отметил, что мундир все еще годен, вот разве, что стал чуть тесноват в талии, но тут ничего не поделаешь — такова природа, правда? Награды на левой стороне груди вытянулись в жалкие полтора ряда, но зато у него был знак морского офицера, свидетельство службы на надводных кораблях, — «водные крылья». В конце концов, разве он всегда служил радистом в офицерской форме? На рукавах красовались две широкие и одна узкая нашивки капитан-лейтенанта. Тоуленд обмахнул бархоткой ботинки и вышел из комнаты, готовый в это солнечное утро понедельника отдать две недели ежегодной службы военно-морскому флоту.

Пять минут спустя он уже ехал в своем автомобиле по Митчер-авеню, направляясь к штаб-квартире командующего Атлантическим флотом — плоскому, ничем не приметному зданию, которое раньше было больницей. Поскольку он привык вставать по утрам очень рано, Тоуленд обнаружил, что автомобильная стоянка на Ингерсолл-стрит полупуста, но он все-таки выбрал место подальше от прямоугольников, выделенных для старших офицеров, опасаясь навлечь на себя гнев какого-нибудь адмирала или капитана первого ранга.

— Боб? Боб Тоуленд? — услышал он, едва выйдя из машины.

— Эд Моррис!

Действительно, это был Эдвард Моррис, теперь уже капитан третьего ранга, заметил Тоуленд, — сверкающая золотая звезда на кителе означала командование каким-то кораблем. Прежде чем обменяться с другом рукопожатием, Тоуленд отсалютовал ему.

— Все еще играешь в бридж, Боб? — Тоуленд, Моррис и еще два флотских офицера были когда-то неизменными партнерами и раз в неделю всегда играли в карты в офицерском клубе Пирл-Харбора.

— Время от времени. Марти не слишком выдающийся игрок, но у меня на службе есть парни, что любят поиграть.

— Играют так же хорошо, как когда-то мы? — поинтересовался Моррис, когда они двинулись рядом в одном направлении.

— Смеешься? Забыл, где я работаю теперь?

— Слышал, ты попал в Форт-Мид, после того как подал рапорт об увольнении в запас.

— Точно, и в АНБ есть парни, которые играют в бридж так, словно подключены к своим проклятым компьютерам, — настоящие разбойники!

— Как семья?

— Отлично. А у тебя?