Тыя-онона

– Пусти! – толкала она, ложась к тебе на диван. – Чего разлёгся, как кит на пляже! Почапай мне головку и расскажи сказку.

Сказки заканчивались одинаково: «Ужо вот явится Тыя-онона и разлучит нас с тобой навеки и навсегда». Она пугалась и засыпала.

Духота

Теперь отключили горячую воду, в самую жару и на десять дней. В ванной пахнет подвалом и одиночеством. Никто не бегает туда и сюда с чайником и с кастрюлями горячей воды. Совершенно непонятно, что делать. А ведь большому организму требуется много горячей воды.

Окна квартиры выходят на юго-запад, и к ужину комната прогревается, как духовка. Ночью приходится спать на лоджии. Прямо на спальнике или на перевёрнутой резиновой лодке. Жаль, что к утру сдувается корма – шов расклеился.

Духота достаёт, но ещё труднее заснуть, когда на лоджию заглядывает большая половозрелая Луна. Она бесстыдно смотрит на тебя голого и не краснеет. Известно, что Луна краснеет только в лунное затмение. Тогда она становится красной, как свекла. Затмений не обещают.

В белом свете луны очень резко проявляется старый кубачинский кувшин, из которого торчат засохшие прутики. Это бывшая сирень. Это её любимые цветы. Об этом она никогда не уставала напоминать каждый год, однако тут же выносила цветы на лоджию, потому что не могла спать в квартире, когда в ней стоит такой сильный запах. Это прошлогодний букет. Трудно понять, почему она его не выбросила. С ней такое бывает. В ванной на полочке, например, до сих стоит флакон из-под духов, который она не выбрасывала только потому, что духи были хорошие. Зато как-то умудрилась упрекнуть тебя тем, что не выбрасываешь старый разбитый приклад от ружья. Глупая. Приклад ведь совсем другое дело. Из него ты когда-нибудь сделаешь новую ручку к молотку.

Забавно, что если долго смотреть на прутики сирени, прищурившись, сквозь ресницы, то можно увидеть ногу комара, который лезет этой ногой тебе прямо в глаз. Это комариха, конечно. В смысле, нога комарихи. Но ты спокойно относишься к комарихам. Возможно, это самые гуманные женщины из всего легиона кровососущих. Кровь им нужна только для производства детей, а питаются они исключительно цветочным нектаром – как всякие бабочки, мотыльки, пчёлки, феи, дюймовочки, даже миллиметровочки. Нет, последние – нет. Миллиметровочки античеловечны. Это таёжный гнус, мокрец, мелкая мошка. Они звери. В городе их безуспешно пытаются заменить фруктовые мушки, то есть знаменитые дрозофилы. У тебя они живут в мусорном ведре, под пакетом для мусора. Там у них улей. Они не кусаются.

Если смотреть очень долго на Луну, то комариха на её фоне выглядят просто космически озабоченной. Она цепуча, как вирус, и ногаста, как лунный посадочный модуль. Хочет прилуниться тебе на верхнее веко и произвести там глубокое бурение на нефть. Дурочке никто не объяснил, что нефть произошла из живых организмов или что по Луне никогда не ходило столько динозавров, столько по Земле. Комариха всё-таки отлетает, когда ты начинаешь усиленно моргать. Боится получить ресницей меж глаз.

Да, у них, у комарих, в самом деле огромные глаза. Меж таких трудно промахнуться. Пожалуй, они такие же большие, как уши у слона в возбуждении. К счастью, ты никогда не встречал слонов в возбуждении. Те, которые были в Индии, больше походили на толстых ленивых кляч. Уши там раздувал только бог Ганеша. Да, пожалуй. Да, пожалуй, эта твоя комариха с глазами равноценна только богу Ганешу с ушами. Впрочем, у тебя нет привычки смеяться над женщинами. Ты изначально за мир и дружбу между полами и половинками. И ещё ты за то, чтобы в каждой стране, помимо офисного планктона и гламурного плейстона, полноценно существовал ещё и нормальный трудящийся бентос. А он хочет спать.

Про секс

Всё из-за него. Всё из-за этого разделения, рассечения, которое и обозначает слово «секс». То есть разъединение полов. Секс вообще-то довлеет полу. Но что интересно, только в славянских языках «пол» обозначает раздвоение, причём равное, справедливое – «пополам», «половина». Правда, в жизни пополам никогда не бывает. Мужчина и женщина – не грецкий орех, который распадается на две одинаковые скорлупки. Тем более, на две одинаковые «любовные лодки». Маяковский понимал о чём речь, когда говорил, что его любовная лодка разбилась о быт. Его была больше. Не вписалась.

Утром она всегда была против. Максимум, могла снисходительно улыбнуться, принимая твоё стоячее состояние на свой собственный счёт. Но ты тоже не обольщаешься, ибо знаешь, что когда она готова, её заушье пахнет ноготками – теми, которые календула. Утром она календулой не пахнет. А это значит, она не любит утренний секс. И ты даже знаешь почему. Потому что сначала должен быть душ. Сначала обязательно душ. Затем капелька духов или просто пшик туалетной воды с плотным запахом карамели. А вот утром пшик просто (фонетический), потому что ей гораздо важнее сначала сварить крепкий кофе, а потом на работу.

Конечно, через десять раз на одиннадцатый, она может тебе и не отказать, но радости это не доставит никому. Она начнёт беспокоиться о том, каким несчастными собачьими глазами будет смотреть на неё влюблённый (в неё) начальник или как будут принюхиваться к ней её служебные подруги. Её профессия – ошибка всей её жизни. И, вообще, выбор образования для женщины – дело куда более ответственное, чем для мужчины, потому что если она ошибётся с первым образованием, то обязательно ошибётся и в выборе первого мужа. Эту максиму она пытается всё время извратить, представив дело так, что ты бросил жену и детей исключительно ради секса с ней.

Правда, утренний секс не в радость и тебе тоже. Оргазм на утреннем стояке сродни опять-таки передёргиванию затвора или, что ближе, извержению из себя дозы жидкого серебра. И ноги потом на несколько часов становятся будто ватными. С возрастом всё чаще начинает казаться, что утренний секс требует больше кислорода. Он будто весь уходит туда, в пещёристое тело. Хотя, казалось бы, что за ерунда? Что вообще кислороду делать там, где и кровь-то нужна только потому, что обладает эффектом несжимаемой жидкости? Однако, когда эта кровь выбрасывается обратно в артерии и несётся по ногам вниз, по внутренней стороне бедёр, ты мгновенно догадываешься, что она наполовину венозная. Поэтому мышцы говорят «фе». Мышцам нужен кислород, чтобы вымыть из себя молочную кислоту.

В первый раз ты это ощутил, когда она была ещё любовницей. А у той ведь статус особенный, и она отбирает много больше сил, чем жена. Возможно, именно из-за этого ты и начал задумываться, когда же это всё началось? Оказывается, ты давно в теме.

Катя

Так всё и было: ты обернулся, она фыркнула, ты влюбился. Это было в четвёртом классе.

Оборачиваться у тебя получалось легко. Она сидела сзади и наискосок, поэтому, обернувшись, ты ещё мог положить руку на длинную спинку парты и выразительно склонить набок голову. Так поступал благородный рыцарь Айвенго. Эту книгу ты видел у сестры, не читал, но почему-то был уверен, что все рыцари должны вот именно так выкручивать шею, внимая своей даме сердца.

Конечно, была зима. Влюбляться летом было некогда. Зимой же время текло, как замёрзшая река. Никак не текло. Дневной маршрут был один: дом-школа-дом, лишь иногда с забегом в библиотеку, потому что зима – ещё и время читать. Вы жили на разных концах села, и единственная надежда пройтись с ней, «как мальчик с девочкой», это был путь от школы до библиотеки. Влюбившемуся, тебе не терпелось этот путь пройти как можно скорее, но арктический антициклон уже месяц не двигался с места, выстужая улицу вплоть до Альдебарана.

А потом произошло это. Не в первый день после потепления, не во второй, только вскоре. Ты услышал об этом в школе и уже через пятнадцать минут, на уроке, стоял наказанный перед классом, сбоку от доски. Верней, стояли вы оба, потому что наказали вас обоих, тебя и Вальку, твоего соседа-однофамильца, и вот вы стояли по обе стороны от доски, как два часовых, потому что на уроке подрались, хотя виноват был только ты, виноват был ещё на перемене, когда ударил Вальку ни за что, и тебе от этого стало гадко, и на уроке ты снова ударил Вальку, потому что теперь уже было всё равно.