Пластилиновая пуля

– На этом, пожалуй, можно закончить рассказ. Следующее приключение Любови Ильиничны Завьяловой связано с похищением вашей дочери.

Туманов задумался, потом сказал:

– Катюша уверяет, что Люба спасла её, помогла бежать. Как это объяснить?

Метелин пожал плечами.

– Кто его знает? Возможно, она чётко просчитала ситуацию и решила заработать себе смягчающие обстоятельства.

– Ценою собственной жизни?

– Вряд ли она знала о предстоящей операции спецназа по освобождению вашей дочки. Парни словно озверели, устроили настоящую бойню. Однако они уверяют, что никто из них не стрелял в женщину.

– Значит, Любу могли убить свои же?

– Не исключено.

Алексей слегка замешкался, но всё же решился задать начальнику горотдела милиции волнующий его вопрос:

– Владимир Андреевич, вы сказали, что ребята устроили бойню. Будет ли это иметь для них негативные последствия?

Полковник оценивающе посмотрел на него.

– Расследованием инцидента занимается специальная комиссия, – сказал он. – Я по возможности постараюсь защитить ребят. Боюсь, что здесь не обошлось без вашего участия. Верно? Впрочем, на этот вопрос можете не отвечать. Лучше ответьте на другой: как вам понравился мой коньяк?

Туманов красноречиво развёл руки в стороны.

– Коньяк великолепен!

– Тогда ещё по чуть-чуть?

– Пожалуй, можно.

Осушив по третьей, они продолжали разговор.

– Я вот чего никак не могу взять в толк, – сказал Туманов. – Судя по вашему рассказу, Любовь Завьялова – человек озлобленный и беспощадный. Однако моя дочь уже третий день переживает из-за её гибели. Значит, было что-то хорошее? Значит, протянулась между ними какая-то ниточка?

Метелин согласно кивнул.

– Безусловно. То есть ничего хорошего могло и не быть, а вот относительно ниточки вы, пожалуй, правы. И этот парадокс, как ни странно, можно легко объяснить. Вам знаком термин «Стокгольмский синдром»?

– Нет. Что это?

– Впервые на это явление обратили внимание после освобождения заложников в Стокгольме – отсюда и название. Спасённые жертвы яростно защищали тех, кто их держал взаперти, и даже проявляли агрессию по отношению к полиции, которая их освободила. Этому нашли простое объяснение. Заложник представляет собой бесправное, беспомощное существо, находящееся в окружении врагов. Человеческая психика не всегда в состоянии вынести такое. Чтобы избежать стрессовых перегрузок, мозг включает защиту, которая в действительности является самообманом. Заложник начинает разделять похитителей на «злых» и «добрых» и инстинктивно тянется к «доброму», то есть к менее злому. Между ними может завязаться подобие приятельских отношений. И вот уже воспалённый разум рисует образ друга, не желая признаться себе в том, что на деле этот «друг» является злейшим врагом. Уверяю вас, именно это явилось причиной слёз вашей дочери. Образ подруги и спасительницы она придумала себе сама. Расскажите ей про «Стокгольмский синдром». Она всё поймёт и успокоится.

– Ну что же, попробую, – задумчиво сказал Туманов. – Спасибо, что откликнулись на мою просьбу.

Он простился с хозяином кабинета.

Собственно, поговорить по душам требовалось не только с Катей, но и с её матерью. Валентина, подобно дочери, переживала глубокую депрессию. Причиной такого душевного состояния явилось лишь одно обстоятельство: похитителем Кати оказался Вадим Смирнов. Туманов и раньше подозревал, что Смирнов нравится его жене. Вряд ли между ними существовала связь, но то, что Валентина «неровно дышит» в сторону Вадима, было очевидно. И вдруг такое разочарование! Ничего, пусть помучается. Ей это пойдёт на пользу. У Валентины свой набор незыблемых правил и принципов, из-за которых порой с ней бывает невозможно найти общий язык. Поэтому надо дать ей возможность всё осмыслить и взглянуть на свою жизненную позицию с другой стороны. А вот к дочке необходимо найти подход и как можно быстрее.

Он постучал в комнату дочери и осторожно открыл дверь. Катя сидела на своём диванчике с книжкой в руках, но взгляд её был устремлён поверх книги. Появление отца восприняла равнодушно. Он подошёл к дочери, сел рядом. Вдруг она спросила:

– Папа, почему спецназ расстрелял всех? Разве обычно они так поступают?

Алексей Игоревич не ожидал такого вопроса, поэтому растерялся. Он никогда ни в чём не обманывал дочь. И сейчас требовалось сказать правду, чтобы не потерять её доверие.

– Потому что эти люди похитили и собирались убить самого дорогого мне человека, – сказал он.

Девочка отвернулась, не сказав ни слова.

– Катюша, – осторожно заговорил отец, – я только что беседовал с начальником городского отдела милиции Владимиром Андреевичем Метелиным. Он меня заверил в том, что Любу Завьялову убили бандиты. К началу операции спецназа она уже была мертва.

Дочь вопросительно взглянула на него.

– Правда?

– Правда. Моей вины в её смерти нет. А уж твоей – тем более.

Катя упрямо тряхнула головой.

– Нет, папа, я виновата. Люба спасла мне жизнь, а я ей ничем не помогла. Даже не пыталась. Я убежала, а она осталась. Разве это не предательство? Скажи, только честно!

Туманов обнял дочь за плечи.

– Катенька, не спеши выносить себе приговор. Давай вместе во всём разберёмся. Я попросил полковника Метелина собрать для меня информацию о твоей спасительнице, и он мою просьбу выполнил. Из того, что я услышал, можно сделать вывод, что Люба Завьялова в жизни слишком много натерпелась от людей, отчего ожесточилась и даже озлобилась.

– Папа, в чём ты хочешь меня убедить?

– Я не собираюсь тебя ни в чём убеждать. Я хочу сам разобраться во всём. Понимаешь, Катя, когда есть противоположные точки зрения, надо выслушать обе стороны, чтобы иметь полное представление. Я пока выслушал лишь одну сторону, поэтому и судить могу односторонне. Чтобы делать выводы, я должен выслушать твоё мнение. Пожалуйста, расскажи мне о Любе – о том, какой ты её знала и запомнила. Ты согласна?

Катя немного подумала, потом кивнула. Она стала подробно рассказывать обо всём, что ей пришлось пережить за несколько бесконечно долгих дней заточения; о том, как надзирательница Люба из жестокой обидчицы превратилась в заступницу, а затем и в спасительницу. Алексей Игоревич внимательно слушал и всё более склонялся к мысли, что ни о каком синдроме он дочери говорить не будет. Неожиданно для себя он нашёл произошедшему совсем другое объяснение. Когда Катя закончила свой рассказ, он сказал:

– Катенька, я всё понял. Возможно, мои слова покажутся тебе парадоксальными, но я искренне верю в то, что они соответствуют действительности: ты сделала для Любы ничуть не меньше того, что она сделала для тебя.

– О чём ты говоришь?! Что я для неё сделала?

– Ты её тоже спасла.

Девочка бросила на отца изумлённый взгляд.

– Папа, ты шутишь?

– Ничуть. Поэтому прошу выслушать меня внимательно. Представь, дочка, в каких условиях жила Люба Завьялова – всюду грязь, подлость, жестокость. Другой жизни она попросту не знала. Её часто обманывали, обижали, унижали. Не удивительно, что она ожесточилась, возненавидела весь мир. С таким настроением жизнь для человека теряет всякий смысл. Но глубоко в душе – может быть даже, неосознанно – у неё жила тоска по другой жизни, по другим отношениям, в основе которых лежит доверие и человеческое тепло. Ты приоткрыла ей окно в эту жизнь, по которой она тосковала. И Люба начала оттаивать. Она привязалась к тебе. Но тебе угрожала смертельная опасность. Люба Завьялова решила спасти тебя, и с этого момента её жизнь наполнилась смыслом. Понимаешь, Катя, спасти твою жизнь для неё было значительно важнее, чем свою собственную. Помогая тебе бежать, Люба прикоснулась к чему-то светлому, очистилась от грязи. Она ушла из жизни с чистой душой.

Катя продолжала смотреть на отца полными слёз глазами.

– Папочка, ты и вправду так думаешь? – спросила с надеждой.

– Я абсолютно уверен в этом! – твёрдо сказал Алексей Игоревич.