Прекрасные времена

Постепенно я стал Лёшиным партнером. Какое-то время дела у нас шли неплохо. Мы чувствовали себя торговой честью и совестью нации, молодыми отцами зарождающего капиталистического россиянства и уже потихоньку примеривались к искусству, политике, загранице, хорошей кухне. Мы слетали в Египет – поныряли с аквалангами в Красном море, потом отправились на Алтай, посплавлялись на плотах-рафтах по реке Бие и, наконец, поохотились в Вологодских лесах на медведей (ожидалось, что будем летом стрелять «на овсах», но получилось лишь осенью и по уткам), и для этого мы купили по ружью. Я купил такое красивое, что его каждый выстрел, отдавая в плечо, оставлял мне кровоподтёки на сердце.

Наконец мы решили обзавестись самолётом. Нам хотелось поставить его на поплавки и летать рыбачить в Карелию. Подходящий «Ан-2» мы нашли без труда и уже оплатили на полгода вперёд его стоянку на аэродроме лесной охраны, как вдруг всё наше благополучие рухнуло в пару дней. Сначала на нас наехала банда голодных майоров из МВД, затем ей наперерез бросился отряд таких же голодных полковников из Минобороны. Последние были сплошь отставники, но оружие у них оказалось погромче. А вот бывшие кагэбэшники действовали тише, однако и они тоже постреляли. Под перекрёстным огнём мы пролежали несколько дней, а когда вылезли, то обнаружили себя не обременёнными ни каким-либо капиталом и ни какими-либо оборотными средствами.

Может быть, именно тогда Лёша окончательно не пожелал Москве добра. Как человек, когда-то мечтавший стать в Ленинграде подводником, имевший какую-никакую, но жену-ленинградку, он не желал попадать ни на гоп-стоп в подворотне, ни на контрольный выстрел в голову на автостоянке, и не хотел вскрывать себе вены на крыльце какого-нибудь лопнувшего «Бацбизнесбанка». Думаю, именно тогда он и решил, о чём напишет роман.

– Я снесу эту чёртову Москву! – кричал он в пьяных слезах и тыкал в меня обкусанной зубочисткой.

Сложно сейчас воспроизвести весь ход его мыслей, но в чём-то человека можно было понять. В те дни за наши две жизни никто не давал и гнутого американского гроша, и только вмешательство крупного Лёшиного родственника, теперь государственного деятеля, депутата и владельца сразу двух партий, помогло нам купить один на двоих виртуальный бронежилет. Но родственник был тоже не прост. Он водил нас на приёмы в Кремль и показывал одутловатого Ельцина, он знакомил нас со своими друзьями-министрами и эстрадными певицами, а за нашей спиной клялся Лёшиной маме, что её сын больше не преступит ни одной статьи Уголовного кодекса! Как бизнесменам нам был конец.

Мы остались одни. У меня не осталось ничего, а у Лёши только прожиточный минимум: один джип типа «чемодан», одна чья-то взятая за долги квартира в Очаково да ещё пара сотен гектаров фермерской земли, координаты которой ещё предстояло выяснить. Земля нам сразу показалась мифической, ибо это были какие-то совершенные остатки одной безумной приватизации, в которой Лёша когда-то через кого-то участвовал, впрочем, эти остатки были всё же то единственное, с чего мы могли бы опять попробовать подняться. Сдав очаковскую квартиру двум знакомым фотомоделям из Пензы, мы прыгнули в джип и поехали искать судьбоносную для нас землю. Ту, на которой в поте лица своего и так далее.

Мы находились как раз в процессе поисков, когда нас догнала весть о Викиной свадьбе. Так мы оказались на окраине деревни Задумино, на бывшем коровьем выгоне, превращённом в автостоянку, во владениях бабы Тамары.

Если честно, то баба Тамара никакая не баба. Навстречу нам вышла женщина царственного вида, и то не имело никакой разницы, что она была в дождевике, в резиновых сапогах и под зонтиком с двумя сломанными спицами. Степенная, благородная, ростом совершенно величественная, она и по уровню государственного мышления была никак не ниже Екатерины Великой. Это мы поняли сразу же, едва она рассказала, что дважды была депутатом Верховного Совета СССР (двух последних созывов), где сначала заседала в комитете по международным делам (знала польский язык), затем по сельскому хозяйству (будучи знатной дояркой) и что красный флаг над избой указывает не на Сельсовет (председателем которого она была тоже), а символизирует тот государственный стяг, который пьяница-Ельцин спустил над Кремлём в девяносто первом году.

Познания бабы Тамары в современной геополитике поражали. За те несколько минут, которые мы с ней общались, нам стали известны планы Америки по атомизации балканских суверенитетов и точный маршрут увода каспийской нефти из-под носа России через Малую Азию в Эгейское море. О планах приватизации российской экономики она тоже знала досконально. Оживившись, мы не преминули спросить, а не слышала ли она что-нибудь о приватизации некой деревни под названием Комплекс?

– Деревни ли? – задумалась баба Тамара.

– По слухам. У нас не все документы, но да… по названию больше похоже на посёлок. Там строили животноводческий комплекс, хотя, кажется, успели сдать в эксплуатацию только поля аэрации…

– Что за поля?

– Очистные сооружения.

На тот момент это было практически всё, что мы знали о фермерской земле Лёши.

– Выясню, – поджав губы, ответила баба Тамара и твёрдым шагом направилась к себе в избу, словно там у неё давно и без дела пылился правительственный телетайп.

Сын бабы Тамары, Иван Бахытбекович, тракторист, чрезвычайно обрадовался, узнав, что мы приехали играть свадьбу. Он словно предчувствовал.

– А тут у нас с утра дождь! Льёт и льёт. Вы на дачи, что ль? Дак туды сейчас хоть на лодке плыви! – радостно прогоготал он и побежал прицеплять к трактору телегу. Бежал он не совсем по прямой.

Потом мы столкнулись с ним ещё раз, когда он уже привёз гостей. Оказывается с дядей Витей Обойдёновым этот Иван Бахытбекович уже давно и неоднократно имел строительно-подрядные отношения. Из-за этого, надо думать, стены дяди Витиной дачи не казались возведенным строго по отвесу, но заимствовали некоторые линии у бутылки. И это ещё не всё. Проявив себя снаружи как каменщик, внутри Иван Бахытбекович зарекомендовал себя как печник. Это он сложил там две печки, очень близкие по форме и стилю к самому дому. Всё это вместе прямо отсылало к архитектуре Гауди в Барселоне. Я никогда не был в Барселоне, но именно на той даче сделал самостоятельное открытие, что всё своё вдохновение Гауди черпал в африканских термитниках…

К земле Иван Бахытбекович, очевидно, отношения не имел, а поэтому участок оставался совершенно прямоугольным. Эти восемь соток когда-то могли бы считаться гордостью подполковника Обойдёнова. Хотя бы здесь его никто не обошёл. Его и не обошли. Но забыли. История тут была такая. Когда-то, ещё в разгар выполнения Продовольственной программы Горбачёва, всё это чахлое болотное мелколесье предложили кооперативу Генштаба, но тот не дал себя заманить в стратегическую ловушку. Повторив маневр Кутузова и Барклая де Толли, он отступал почти до самой Москвы, пока не занял удобную для генерального сражения позицию – поле меж двух берёзовых рощиц, на взгорке, с родниковой речкой внизу и с видом из бинокля до окраин Москвы.

На болоте остался лишь дядя Витя, утешавший себя лишь тем, что его полноценно кирпичный, натурально «генштабовский» дом был значительно выше и больше всех прочих садовых домиков. Единственная беда, он стоял не на самом выгодном месте – слишком далеко от единственной подъездной дороги, к которой в тот день мы все имели претензии.

Дороги, собственно, не было. Мы увидели лишь канаву, протянувшуюся через мелкий худосочный лесок – настолько проезд был залит водой и торфяной грязью. Иван Бахытбекович со своим трактором играл здесь даже двоякую роль. В зависимости от времени года, состояния погоды, степени опохмелённости и собственного взгляда на мнимость или действительность каких-то нужд дачников, Иван Бахытбекович представал перед ними то в образе Харона, то ходящего по дну морскому Моисея. Но сегодня он был скорее архангелом Гавриилом. Весть об том доносил трубный глас его трактора, который уже отъезжал от дачи, чтобы скоро вернуться вновь.