Котел

Теперь уже только несколько метров отделяло полковника от агентов, тащивших Кушина. Кто-то из французов отчаянно махнул руками полицейским, наблюдавшим за схваткой из глубины переулка. Французы просили помощи. Их было слишком мало, чтобы отстоять свою добычу.

Один могучий парень из команды Кирая смог оттолкнуть француза, державшего руку Кушина, и издал торжествующий крик. Дальнейшее предстало перед взором Храдецки в виде кинокадров, снятых замедленной съемкой.

Намертво вцепившись в руку Кушина и не выпуская ее, несмотря на дерзкую атаку со стороны противника, француз запустил свою левую руку под ветровку. Казалось, что его рука скрылась там надолго, но вот она снова появилась. Теперь в ней был зажат пистолет. Ствол пистолета, произведя медленный, сложный маневр, описал в воздухе дугу и уперся в грудь венгерского парня. Раздалось два выстрела, и две дырки зачернели на светлой одежде телохранителя. Тот, как будто поскользнувшись, взмахнул руками и стал падать.

Другие французы последовали примеру своего товарища. На белый свет выползло огнестрельное оружие. Полковник узнал МПСК – автоматический пистолет-пулемет немецкого производства с укороченным стволом, очень удобный для скрытного ношения под одеждой.

Замедленное кино кончилось.

– Ложись! Ложись! – кричал Храдецки, расстегивая кобуру и доставая собственный пистолет.

Пальба началась без предупреждения. Пули густым роем полетели в плотную цепь. Французы стреляли не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы убить. Стрельба велась "на поражение". Пулями они расчищали себе дорогу. Живые и мертвые падали на мостовую вместе, и мертвецы становились укрытием для живых.

Храдецки встал на одно колено. Свой табельный пистолет он держал в правой руке. Левая рука служила для опоры. Он быстро выбрал цель – француза, который первым произвел выстрел. Две пули полковника нашли свою жертву. Первая попала французу в плечо и заставила его закрутиться, словно в танце. Вторая уложила его на землю навсегда.

Полковник поспешно искал новую мишень, проклиная мечущихся демонстрантов, которые перекрывали сектор обстрела.

Вправо-влево он водил дулом пистолета, наконец пространство перед ним на мгновение расчистилось. Полмгновения ему было дано для принятия решения Подстрелить ли одного из французов, уносящих с собой Кушина, или бить по тем, кто сейчас убивает соотечественников?

Один из людей Дюрока выпустил длинную очередь в толпу, как будто невидимой косой срезав целый ряд мужчин и женщин.

Полковник нажал курок. Вражеский стрелок застыл в неподвижности, потом рухнул лицом вниз.

Товарищи убитого перешагнули через него и устремились дальше. Они шли по телам, и люди падали им под ноги, раненные или сраженные насмерть. Двое агентов повернулись в сторону проспекта и стали поливать его очередями, чтобы остановить горожан, спешащих на подкрепление сражающимся в "Круге" Кодали бойцам. Пули просвистели над головой Храдецки. Он укрылся за трупом убитого только что демонстранта. Упав в лужу крови, он услышал крики ужаса с проспекта. Новые жертвы, новая кровь. Он рискнул поднять голову и оглядеться. Агенты Дюрока уже почти были в безопасности. От полицейских рядов их отделяло несколько метров. Они стремились укрыться за спинами полицейских и за их грозной бронетехникой.

Французы находились теперь слишком далеко от полковника, и он не решился на еще один выстрел. Был риск попасть в Кушина или в кого-то из своих. Ярость душила Храдецки. "Мы проиграли..."

В этот момент все перевернулось. Резко изменилась ситуация, и события приняли неожиданный поворот.

Капитан Ференц Миклош напряженно следил за приближением французов. Неужели они уверены, что он прикроет их, обеспечит им защиту после того, что он видел собственными глазами, как они убивали людей на площади.

Он до крови искусал себе губы. "Круг" Кодали превратился в гигантскую мясорубку. Мостовая вся была покрыта упавшими телами. Он услышал плач младенца из коляски. Молодая мать неподвижно лежала рядом. Ее глаза были устремлены в небо. Он услышал и другое – шепот за своей спиной. Шептались его люди. Строй соблюдался, люди стояли, как каменные, но шевелились губы и мысли метались в головах, накрытых одинаковыми беретами. Все эти ребята, принимая присягу, клялись защищать закон и порядок. Он тоже – будучи кадетом, принимал такую же присягу. Но чей закон и чей порядок? Венгерский или французский? Или германский? И разве закон и порядок торжествовали сейчас на площади? Там справляла свой омерзительный праздник Смерть. Там совершалось преступление против Человечности, против его Родины, против любого закона.

Французы подтащили Кушина совсем близко.

Еще несколько избитых в кровь, почти потерявших сознание людей они толкали вперед дубинками и стволами пистолетов.

Тупорылый пистолет-пулемет в руках француза мелькнул перед лицом капитана Ференца Миклоша. Жест означал требование посторониться, разомкнуть ряды и пропустить группу в тыл полицейского соединения.

Какой-то ток пробежал по всему телу молодого низкорослого чернявого офицерика. Он шагнул навстречу агенту французской разведки и скомандовал почему-то сначала по-немецки:

– Хальт!.. Стой!

На мгновение в глазах француза появился страх, и это доставило Миклошу радость. Но мгновение истекло, пистолет-пулемет уткнулся капитану в живот, и пули прошили его насквозь. Молодой офицер умер, так и не успев решить – на чьей он стороне.

Храдецки вскочил на ноги прежде, чем смолкло эхо этих последних выстрелов. Неужели люди Дюрока полностью потеряли рассудок?

Метрах в пятидесяти от полковника происходило безмолвное противостояние полицейских рядов и кучки французских агентов. За этим противостоянием мертвыми глазами следил лежащий на земле расстрелянный венгерский капитан.

Но безмолвие длилось недолго. Заговорили пистолеты-пулеметы немецкого производства. Плотные ряды солдат мгновенно начали редеть. Живые становились мертвыми. Автоматные очереди разрезали людей пополам.

Но ответный удар не заставил себя ждать. Дубинки и пластмассовые щиты обрушились на французов, сбивая их с ног.

Со своей позиции почти в центре площади Храдецки увидел, что другие полицейские соединения тотчас же сдвинулись с места и стали окружать французов. На демонстрантов они не обращали никакого внимания.

Те из агентов, кто отделался сравнительно легко, вновь обратились в бегство. Путь к бронемашинам, предназначенным для их спокойного исчезновения с места преступления, был им теперь отрезан.

Внезапно французы свернули к небольшому трехэтажному особняку. Они втащили в подъезд Кушина и скрылись внутри здания. Преследующие их спецназовцы и полицейские были остановлены пулеметным огнем из подъезда.

Бронетранспортеры выдвинулись вперед, предоставив им укрытие. К полицейским присоединились и демонстранты.

Не выдержав бездействия, Храдецки пробрался на линию огня. Он искал кого-нибудь из высших офицеров.

Он заметил майора, который склонился над раненым полицейским капралом, пытаясь как-то помочь несчастному.

– Вы здесь командуете? – спросил Храдецки.

– Катитесь к черту! – не оборачиваясь, крикнул майор. Полковник тронул его за плечо. Майор устремил на Храдецки бешеный взгляд, но, увидев полковничьи знаки различия, выпрямился и отдал честь.

– Выполняйте мои приказы, майор.

Прищурившись, полицейский офицер пару секунд глядел на трехцветную повязку Демократического фронта на рукаве полковника. Потом перевел взгляд на раненого, лежащего на земле. Храдецки хорошо понимал, что творится сейчас на душе у его коллеги, какая там происходит борьба.

– Слушаюсь! – с опозданием, наконец, произнес майор.

– Предупредите ваших людей. Они переходят в мое подчинение.

– Слушаюсь!

– Полковник! – услышал Храдецки. Словно из-под земли перед ним вырос Кирай. Он хромал при ходьбе. Засохшая на лице кровь делала его почти неузнаваемым.

– Где Кушин?