Котел

2-й армейский корпус ЕвроКона провел в резерве пять дней и теперь возвращался на позиции, отдохнув и перегруппировавшись. Как всегда впереди шла 7-я бронетанковая дивизия.

На броне "Мардеров" группами сидели угрюмые пехотинцы. Многие из них завязали рты и носы платками, спасаясь от густой, смешанной с песком пыли, летевшей из-под гусениц и колес. Выхлопы дизельных двигателей и раскалившее броню солнце сделали непереносимым пребывание в душных десантных отсеках.

Лица некоторых солдат были знакомы Вилли, но куда больше было лиц незнакомых. Часть потерь бригады удалось возместить за счет легкораненых и выздоравливающих, однако большая часть пополнения была из числа резервистов – бойцов Территориальных формирований, которые в срочном порядке были призваны под знамена.

Территориальные войска Германии – приблизительный аналог Национальной гвардии в США – предназначались в основном для обороны своей родной страны, а вовсе не для наступательных операций на чужой территории. Перемены в официальной политике были вызваны тяжелыми потерями, но радости от этого никто не испытывал. Не были довольны ни командиры, которые получали в свое распоряжение целые подразделения плохо обученных и физически слабо подготовленных солдат, ни сами эти солдаты. Территориальные войска в основном составляли мелкие предприниматели, лавочники или фабричные рабочие, которые готовились оборонять свой родной край от советского вторжения. Значительная часть из них, недовольная тем, что их посылают сражаться на чужой территории, вообще не явилась на призывные пункты, а те, кто явился, загодя запаслись медицинскими заключениями, подтверждающими их непригодность к строевой службе. В результате едва ли половина из всех призванных влилась-таки в ряды германских дивизий, сражавшихся на территории Польши.

Вилли глядел на проносящиеся в облаках пыли мрачные, подавленные лица и вздыхал. Хотя на бумаге бригада, которой он командовал, была почти полностью укомплектована, на деле это было далеко не то блестящее, мощное боевое соединение, которое форсировало Нейсе двадцать два дня тому назад.

Из колонны вырулил бронетранспортер и остановился рядом с командирской машиной фон Силова Буквы и цифры, выведенные мелом на бронированных боках боевой машины, свидетельствовали, что принадлежит она подполковнику Клаусу фон Ольдену, командиру 192-го батальона мотопехоты Вилли не без удовольствия отметил про себя, что с брони исчез яркий геральдический крест, некогда исполнявший функцию бортового номера. По всей видимости, здравый смысл и редкое чутье, касающееся премудростей выживания на поле битвы, возобладали над гордостью Клауса за своих прусских предков-аристократов. Тем временем из люка машины выкарабкался и легко спрыгнул на траву сам фон Ольден, человек среднего роста с жестким, неулыбчивым лицом.

Вилли сделал ему навстречу несколько шагов, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Дерзкий, несносный, честолюбивый комбат сидел у него, как заноза в ноге, с того самого дня, как он получил свое назначение в бригаду. Ольден презирал "осси" – жителей Восточной Германии, – особенно таких, как фон Силов, опередивших его в продвижении по службе. Вилли, однако, понимал, что нравится ему это или нет, но ему придется работать с Клаусом и ему подобными.

Как бы там ни было, его стремительное возвышение до поста командира бригады усилило между ними взаимную антипатию. Фон Ольден не делал тайны из того, что считает себя гораздо более компетентным и достойным этой должности, чем "этот восточный беженец-выскочка". Вилли всерьез подозревал, что его мнение разделяет кое-кто из офицеров 7-й танковой дивизии и из штаба 2-го Армейского корпуса.

Фон Силов принял командование бригадой в самой сложной обстановке, какую только можно себе вообразить, и удачно справился со всеми трудностями. Только война изменила кадровую политику армии в пользу действительно знающих и талантливых командиров.

Фон Ольден тем временем остановился перед Вилли в весьма вызывающей позе.

– Ты хотел меня видеть? – Казалось, все в его облике, начиная от саркастического тона и кончая лихо заломленным зеленым беретом, излучало презрение.

Фон Силов ждал, холодно глядя на него. Дерзость и неповиновение служили достаточным основанием для наложения взыскания даже на старших офицеров, и, если обнаглевший комбат решил поставить вопрос именно так, что же... Он будет счастлив оказать ему эту любезность.

Молчание затягивалось, и с лица Клауса сползло самоуверенное выражение. Фон Ольден нехотя притворился, что встал по стойке смирно, и снова спросил:

– Вы хотели меня видеть, герр подполковник?

Последнее слово он процедил сквозь стиснутые зубы.

Вилли бесстрастно кивнул.

– У нас новый объект для наступления, и я поручаю эту задачу твоему батальону.

Вилли повернулся и отошел к своей командирской М577, где ждал их для краткого совещания майор Тиссен. У подполковника не было другого выхода, и он последовал за своим начальником.

Внезапная контратака польской армии, остановившая стремительное наступление 2-го Армейского корпуса к югу от Познани, была настолько неожиданной, что верховное командование ЕвроКона было вынуждено бросить в бой свои ревностно сберегаемые резервы. На протяжении двух дней две свежие танковые дивизии 5-го Армейского корпуса вели наступление на позиции измотанной польской армии и в конце концов увязли в затяжных, кровопролитных стычках, надеясь расчистить подступы к городу с запада и с востока. Под угрозой фланговых маневров, которые могли и вовсе изолировать Познань, поляки эвакуировали жителей и возобновили сопротивление, оставляя один оборонительный рубеж за другим, но стараясь выиграть время до подхода подкрепления с востока или от Объединенных сил.

Две из шести польских дивизий вышли из боя и отступили к Варшаве, оседлав ведущие к польской столице шоссейные дороги на случай, если немцы или французы повернут в этом направлении. Остальные дивизии, огрызаясь огнем, пятились к Гданьску. Каждый километр, который они уступали, приближал их к более выгодному району обороны и к портовому городу, где вскоре должны были высадиться американские и английские войска.

Армия ЕвроКона изменила направление своего главного удара и повернула на север, преследуя отступавшие польские дивизии. Теперь у них появился еще один важный стратегический объект наступления, третий за прошедшие две недели: необходимо было захватить Гданьск и перерезать тот канал, по которому поступали к противнику подкрепления и припасы. После этого, получив военное преимущество, Париж и Берлин могли начинать мирные переговоры с отступившим и изолированным от союзников врагом.

Фон Силов задумчиво рассматривал карту. Гданьск должен был стать главным объектом наступления с самого начала. Первые атаки франко-германских войск в направлении Вроцлава и Познани помогли им отвоевать значительную часть территории страны – и ничего больше. Захват главного портового города давал реальную надежду, что эта идиотская война может быть выиграна или, по крайней мере, приближена к достойному завершению.

К несчастью, для того чтобы захватить Гданьск до того, как там выгрузятся механизированные дивизии армии США с их тяжелым вооружением, требовались большие усилия. С того дня, как пала Познань, за три дня непрекращающегося преследования дивизии ЕвроКона продвинулись больше чем на восемьдесят километров и приближались к крупному промышленному центру под названием Быдгощ. От него до Гданьска было, однако, еще сто пятьдесят километров, а Быдгощ – в этом он не сомневался – наверняка окажется крепким орешком.

Любой, кто вознамерился бы пройти сквозь город или обойти его справа или слева, вынужден был форсировать реку Нотець, а затем преодолеть довольно широкую полосу густых лесов. Обойти этот район широким маневром к западу было в лучшем случае трудно, в худшем – невозможно. Наступающим войскам пришлось бы двигаться через Померанию – страну тысяч озер и болот. Путь войскам там преградили бы три широкие реки, петляющие по болотистым равнинам. Обходить Быдгощ с востока тоже не имело смысла – с этой стороны свободу маневра ограничивала широкая Висла.