Ада Даллас

Справедливо и то и другое. По одной причине ничего не делается. Я долго обманывался, уверяя себя, что женился на ней только потому, что страшно хотел ею овладеть. Это неправда или только полуправда.

Главная причина состояла в том, что при ней я чувствовал себя человеком на ногах и с собственной тенью. При ней я ощущал себя живым. Впервые с тех пор, как я познакомился с Сильвестром, я почувствовал, что я – это я. Я был нуль и знал это. После того как Сильвестр приголубил меня, я превратился в пустое место. Он мог делать со мной что хотел: меня не существовало. Но во мне всегда жило ощущение, что это только временно, что когда-нибудь я снова стану человеком. Человеком из плоти и крови. Это свершится. В один прекрасный день.

А в присутствии Ады мне казалось, что это свершилось... почти. При ней я становился человеком... почти. Это и тянуло меня к ней. Вот в чем причина.

Не знаю, как она это делала. Наверное, когда говорила: "Томми, ты не должен быть чужой тенью, Томми, ты должен делать только то, что тебе хочется, ты сам не знаешь, на что ты способен, Томми".

Старая песня. Теперь я почти уверен, что она вовсе так не думала или по крайней мере не думала так на все сто процентов, но в конце концов оказалось, что она была права. В самом конце. А может, и думала. Ей пришлось так думать через какое-то время.

Но дело было не только в том, что она говорила. Главная причина в том, что Ада излучала энергию. С ней рядом я попадал в поток зарядов и чувствовал, как они вливаются в меня. И сам становился заряженным.

С тех пор многое, конечно, изменилось, но такие чувства испытывал я тогда, и именно поэтому я и женился на ней, теперь я это понимаю.

Но и это было не все. Была еще одна причина. Ада приводила меня в исступление, я весь горел и готов был пойти на что угодно, лишь бы заполучить ее. За все те месяцы мне ни разу не удалось быть с ней близким.

Я целовал ее и крепко прижимал к себе. Она, казалось, шла навстречу, и я думал, что умру от счастья, если она станет моей. Но в последнюю минуту она вырывалась из моих объятий.

– Нет, нет, – шептала она задыхаясь. – Нет. Прошу тебя, не надо.

– Но почему, солнышко? Почему? Мы должны, должны.

– Нет, не должны. Не должны. Я позволю это себе только с мужем.

– Солнышко, прошу тебя, солнышко...

– Нет, милый, нет. Я люблю тебя, но даже ради тебя я не могу.

Я умолял ее, она отвечала "нет", а потом как будто соглашалась, позволяла мне целовать ее и даже ласкать и снова вырывалась от меня.

Черт побери, я прекрасно знал, чего она добивается. Я знал, что она не девственница. Все они так поступают. Просто настал мой черед. Я никогда не думал, что кому-нибудь таким способом удастся завлечь меня, но ей удалось.

Я смотрел ей в спину, когда она уходила, на ее бедра и видел, как собранно и строго она держится. Куда до нее этим дешевкам, что только и умеют крутить задом! Да, за одну ее походку можно отдать все на свете.

Я понимал, что она согласится только при одном условии... Вот мука-то! Легче умереть.

А она знала, как использовать мою слабость. Куда вонзить нож, чтоб было больнее.

Она была то надменна и разговаривала ледяным тоном девиц из ньюкомбского колледжа, то вдруг разом забывала про этот тон, усмехалась и начинала болтать на диалекте трущоб Айриш-Чэннела. Уголки ее рта кривились в усмешке, она смотрела на меня и, казалось, говорила: "Я давно раскусила тебя, мерзавец, я знаю, чего ты добиваешься, но это стоит больше, чем у тебя есть, и ничего ты не получишь". И огонь во мне пылал еще ярче.

Я все больше и больше хотел ее, знал, что никогда не смогу заполучить, как вдруг однажды Сильвестр благодушно сказал: "Слушай, а почему бы тебе не жениться на этой девице?" И я подумал: "Ей-богу, женюсь, раз мне это суждено сделать, чтобы добиться того, чего я хочу".

И не успел я до конца это решить, как уже завяз. В чем-то это было похоже на смерть, которую боишься, а сам ждешь. И, когда она приходит, ты думаешь: "Неужто это все?"

Я уговорил себя, что лечь с ней в постель смогу, только женившись. Уговорил себя, что причина в этом. И это действительно была одна из причин. Но основная причина, в которой я долго не признавался самому себе, состояла в том, что при ней я чувствовал себя человеком.

Итак, мы с Адой стояли перед алтарем. Она стиснула мне руку, улыбнулась и даже, пока проповедник разглагольствовал, раза два подмигнула. Когда церемония была окончена, она поцеловала меня с таким видом, будто только об этом и мечтала. Мы пошли по проходу к дверям, она взяла меня под руку и прижалась ко мне.

После церемонии на большой лужайке возле дома Сильвестра состоялся прием, где присутствовал, казалось, весь сент-питерский округ. Даже губернатор прибыл из Батон-Ружа. У него был немного кислый вид, потому что половина из его четырех лет уже прошла, и он знал, что в скором времени я его сменю. Весь прием Ада стояла рядом, то и дело дотрагиваясь до моей руки, а порой и посылая воздушные поцелуи, и не приходилось сомневаться, что мечта ее осуществилась. Затем прием закончился, мы куда-то поехали.

– Ну, малышка, дело вроде сделано, – это были первые слова, которые я сказал ей за весь день.

– Да, сделано. – Она улыбнулась, и ее улыбка показалась мне дружелюбной.

Наверное, у меня на лице были написаны все мои мысли. "Не беспокойся, Томми", – шепнула она и поцеловала меня уже совсем не по-братски.

Должен сказать, к ее чести, что, вступив в сделку, хоть это и не было оговорено, она ревностно несла все свои обязанности. Она ничего не утаила. Она дала мне то, что я хотел. Я всегда утверждал, что на улице девица выглядит куда лучше, чем в постели, но с ней все оказалось наоборот.

В первую же ночь она пришла ко мне, и на этот раз не вырывалась, осталась со мной до утра.

Черт побери, я знал, что она не девственница, но где она научилась всему этому?

Оказалось, что она может делать со мной все, что захочет. Однажды она за что-то рассердилась на меня, я уже забыл, за что, и в наказание неделю не пускала к себе в спальню. А один раз я так разозлился, что ушел из дому и, вернувшись часа через два, хлопнул дверью и направился в ее гостиную сказать, чтобы она убиралась ко всем чертям.

Она сидела в красном шелковом халате и читала "Вог".

– Привет, милый! – Она даже не подняла глаз.

– Привет! – буркнул я.

Я намеревался высказать ей все, что думаю, но она все не отрывала глаз от журнала, а потом вдруг подняла взгляд. И потянулась. Медленно, всего лишь на дюйм-другой, но я почувствовал, как меня всего переворачивает. Мне стало ясно, что я конченый человек.

Вот так мы и жили с ней в течение нескольких месяцев. Это была лучшая пора в моей жизни. А потом я почувствовал, что положение меняется, что-то ускользает, уходит, но я не только не знал, что делать, но и не понимал, что происходит.

А потом понял. Я снова перестал быть человеком, перестал существовать. Я смотрел на себя и ничего не видел. Одно время я существовал, а теперь нет. Я снова стал таким, каким был до нашей с ней встречи. Ее была это вина или моя?

Наверное, моя. Ада-то, как я уже сказал, держала свое слово, придраться было не к чему. Я даже не мог сказать: вот с этого момента все началось. Что-то подмывало, ныло и ускользало все время. Я могу только сказать: к этому времени все было кончено.

Случилось это месяца через четыре после нашей свадьбы. В этот вечер я был чертовски зол. Сильвестр велел мне уволить моего главного помощника Андрэ Морера. Тот ухитрился сорвать взятку с нового игорного дома. Андрэ был мне неплохим другом. Я не испытывал никакого желания его увольнять. Никакого.

– От него немедленно нужно избавиться, – сказал Сильвестр. – В нашей организации все решается наверху. Подчиненным остается выполнять приказы. А тот, кто об этом забывает, может считать себя счастливчиком, если его только увольняют.