Страница 15 из 137
Но и революционная борьба дает повод для раздумий, которые всегда терзали Нурдаля Грига: насколько способен человек перенести ужас кровопролития, в результате которого должны быть достигнуты мир и свобода? Как долго один человек может испытывать вражду к другому, даже если тот его политический противник? Революционер Варлен, по профессии переплетчик, говорит в одном из эпизодов: "А кто такие немецкие солдаты? Такие же люди, как и мы. Они убивали, мучили и ненавидели нас так же, как и мы ненавидели их. И мы были обмануты так же, как и они. Однажды я читал, как злые силы столкнули в смертельной борьбе друзей, не узнавших друг друга в темноте. Так дрались и наши солдаты - друзья, не узнавшие друг друга во мраке.
На это возражает кипящий ненавистью инвалид войны:
- Нам не нужен твой Интернационал! У нас есть родина. Я проливал за нее кровь, и пусть другие поступают так же. Все до одного! Или ты хочешь сказать, что мы напрасно страдали?
И Варлен отвечает:
- Да, мой друг, именно это я хочу сказать. Нам лучше забыть о тебе, забыть об оскорбленной чести, страданиях и новой войне" 1
1 Григ Нурдаль. Пьесы. М., Искусство, 1960, с.108.
Кто осмелится сказать, что этот обмен репликами не заставляет нас задуматься о сегодняшнем дне?
А немного позднее достославный революционер, механик Беле, беспомощный идеалист в жестокое время, человек, с которым Нурдаль Григ во многом отождествляет себя, говорит:
- Общество - это тонкий механизм. Чтобы управлять им, нужны знания. Те, кто сегодня стоят у власти, не дадут нам этих знаний, они будут держать нас в темноте. Что ж, будем учиться сами. Докажем, что наша воля сильнее, и тогда посмотрим, посмеют ли они не допустить нас к власти. Часто спрашивают: когда же засияет заря для пролетариата? Я так скажу вам: каждый вечер, который рабочие проводят в беседах и учебе, приближает эту зарю 1.
Необходимость веры в светлое будущее и одновременно понимание того, что одной веры недостаточно, признание необходимости вооруженной борьбы прямо провозглашается в этой пьесе, написанной человеком, который всегда всей душой стремился к миру. В одном из эпизодов Варлен говорит:
- Какая чудесная ночь. Ни единого выстрела. Никто из наших не ранен. Не плачут женщины. Мир.
А потом продолжает:
- О, если бы я мог заставить всех людей понять, что это значит! Мир не то, чем они владеют, его надо завоевать. Ребенок, делающий первые шаги по полу, деревья, зеленеющие на улице, твоя жена, что дышит ночью рядом, - все это ты должен оберегать в неустанной борьбе за человеческое достоинство. Упустил хоть один день - значит, предал то, что любил, значит, ты за войну. Мир, Беле, должен быть самым напряженным временем на земле 2.
1 Там же, с. 110.
2 Там же, с. 138, 139.
Нурдаль Григ имел полное моральное право вложить эти слова в уста своего героя, слова, столь органично и естественно прозвучавшие в пьесе. И если мы соберемся воздвигнуть обелиск в честь Нурдаля Грига, то на нем следует начертать эти великие слова: "Мир ты должен оберегать в неустанной борьбе... Мир должен быть самым напряженным временем на земле".
Давайте перенесемся с читателем еще раз в ту Норвегию, которая жила в сознании Грига, которую формировали впечатления от поездок по стране, ведь он ездил не только за рубеж и не только на север страны: странствия неустанно влекли его. Его влекли вершины норвежских гор. Странствия и поэзия были неразрывно связаны в его сознании. Свое яркое, напряженное чувство опьянения жизнью он выразил в стихотворении под названием "Слейпнир". Слейпнир - молодой жеребец. Мне хочется привести стихотворение целиком.
СЛЕЙПНИР
Луг с кобылицами! Нас они нынче
утром сверкающим в горы примчали;
были их домом усадьбы внизу.
Рингебю, Брандбю, Слидре и Удал
весь этот тучный искрящийся Эстланн
полнился грохотом, будто в грозу.
Сняты уздечки - память о прошлом!
Лошади взнузданы только лишь ветром,
могут пастись они в солнечной мгле.
Крепкие парни их отпустили,
миг - и умчатся, пьянея от воли,
прочь от насилья по вешней земле.
Но ни одна из них луг не покинет,
ржущих, дрожащих в растущей тревоге,
гонит по кругу их странный испуг.
С матками рядом бегут жеребята
вкруг великана, что держит их вместе,
и все сужается скачущий круг...
Тут стоит Слейпнир.
Слейпнир могучий стоит, возвышаясь,
тронутым дрожью стальным изваяньем,
фыркает громко, глядя с бугра.
А голова его с челкой летящей
гордо откинута - карее пламя
пляшет на солнце, как пламя костра.
Круп колоссален от сил богатырских,
грудь необъятна, чресла могучи
с храпом копытом он бьет, это зов.
Сразу безумием стала тревога,
конюхи лезут на камни ограды,
Слейпнир к любовным играм готов.
Уши прижал он, губа над зубами
вздернута яростно, шумно вдыхает
Слейпнир удушливый запах кобыл;
прыгнул к одной он, вздыбился к небу
и на покорную с неба обрушил
многопудовый грохочущий пыл.
Ржанье любовное в горы несется!
Вот уже снова он с топотом грозным
мчится к кобылам - пожар и тайфун.
челку, закрывшую лоб, точно нежность.
резко откинул, колотит копытом:
он здесь - единственный, их здесь - табун!
Вновь, пламенея, вздымается Слейпнир,
стиснул копытами трепет кобылий;
искры из камня посыпались: прочь!
И тонконогие ржут жеребята
каждому хочется стать вот таким же,
как громовержец, как Слейпнир, точь-в-точь!
Ну, а пока он исходит любовью,
волны покоя нисходят на стадо;
кончен безумный трепещущий гон.
Здесь повелитель, кобылы спокойны,
сладость неспешно в крови их струится,
царственный, верными он окружен.
Только бесстыжей соловой кобыле
мнится, что слаще сперва поломаться,
вверх по откосу шалунья спешит.
Слейпнир, охваченный бешеным гневом,
с храпом бросается следом за дерзкой,
снег разлетается из-под копыт!
До крови он ей кусает загривок,
с жалобным ржаньем она по уклону
вниз возвращается; побеждены
все до единой, и он победитель,
грива как знамя, он ржет на просторе
средь необъятной горной весны!