Страница 99 из 111
— Лучше бы болтал поменьше. До чего хвастливый старик, глядеть на тебя тошно. Было время, когда ты вел совсем иные речи. Когда Оскар начал разживаться, ты о Роберте почти заботиться перестал. Пусть мальчишка живет как знает — есть у него там, в Риге, кусок хлеба, нет ли — тебя это нисколечко не беспокоило. Матери, словно воровке какой, тайком приходилось помогать ему. А теперь, где бы ни показался сын, старик тут как тут, уж не знает, как и похвалиться своей любовью. Думаешь, Роберту очень это приятно, когда ты пристаешь к нему?
— С чего это ему будет со мной неприятно? Мы разговариваем о важных делах, как подобает мужчинам. А того ты не понимаешь, что Роберту надоело твое вечное лизанье! «Сыночек, что с тобой? Роберт, деточка, не захворал ли ты, не болит ли у тебя горлышко? На, обвяжи шейку шарфиком, одевайся потеплее…» — передразнивал ее Клява. — Разве такое сюсюканье не опротивеет?
— Это-то еще можно стерпеть, а вот когда ты напьешься, да начнешь лезть со своей вонючей мордой да брызгать на него слюной, так прямо с души воротит.
— Никогда еще не замечал, чтобы я ему опротивел! — раздраженно крикнул Клява.
— Приходится терпеть, ничего не поделаешь, когда старикашка не понимает.
Лидия готова была расхохотаться, слушая этот нелепый спор. Старики перешли уже на ругань, и она начала тревожно посматривать на посудную полку — как бы отец опять не выкинул старый номер: разъярившись, он иногда бил посуду. Так и есть, первые признаки надвигавшейся грозы были уже налицо. Клява поднялся со скамьи и начал нервно расхаживать из одного угла в другой. Но ругань не прекращалась. Тогда Клява, проходя мимо стола, на котором стояла с самого краю глиняная кружка, будто невзначай смахнул ее на пол. Она с треском разлетелась на осколки.
— Опять, образина, за посуду принялся! — закричала Клявиене.
Этого он только и ждал. Былая удаль проснулась с прежней силой. Клява подскочил к полке, схватил тарелку и трахнул ее об пол так, что черепки разлетелись по всем углам. Конечно, Клявиене опрометью кинулась спасать свое добро. Любящий отец, оскорбленный в своих лучших чувствах, теперь уже отступать не мог — мужское самолюбие требовало, чтобы он доказал, кто здесь господин и хозяин. То по одной, то по нескольку штук разом хватал он тарелки, кружки, стаканы и блюдца и яростно бросал на пол. Когда на полках ничего подходящего не осталось, он пихнул ногой ведро с водой и опрокинул кадку с помоями. Клявиене стояла рядом с мужем и кричала пронзительным голосом:
— Погляди, погляди, дочка, какой умный у тебя отец! Боже ты мой, и где только такой скот уродился!
Кухня напоминала настоящий ад: везде валялись осколки посуды; помои лужей разлились по всему полу; подгоревшая на сковородке рыба невыносимо чадила; визгливые крики женщины и рычание разъяренного старика раздавались все громче. А тут еще из плиты выпала тлеющая головешка, дым немилосердно ел глаза, и всем поминутно приходилось вытирать слезы… И все-таки причиной этого переполоха была любовь. Да, странно проявляется иногда это чувство!
Лидия выбежала во двор, в то время как родители, стоя над грудой черепков, продолжали обвинять друг друга в учиненном разгроме. Рыба продолжала пригорать на раскаленной сковороде, головешка дымила, а в соседних дворах люди обменивались понимающими взглядами. Это могло продолжаться, пожалуй, до самого вечера, если бы в кухню не вбежала запыхавшаяся Лидия:
— Едут, едут! Уже в конце улицы показались!
Мгновенно все смолкло. Только сейчас они оценили все неприличие происшедшего. За Роберта можно было не беспокоиться, ему такие сцены были не в диковинку, но что скажет чужой человек, друг Роберта! Что он подумает!
Клява, стыдливо опустив глаза, выскользнул за дверь, а женщины опрометью бросились прибирать кухню. Надо было поторапливаться, так как Роберт мог появиться в любую секунду.
Когда черепки были кое-как сметены в один угол, Клявиене вспомнила о сковороде. Огонь в плите погас, дров больше не осталось, снова надо было чистить рыбу… Как ошпаренная, носилась Клявиене из кухни в кладовку, из кладовки в сарайчик. Лидия побежала к Бангерам занять что-нибудь из посуды, а то нечего было и на стол поставить.
— У нас несчастье, — сказала она мадам Бангер. — Во время мытья посуды опрокинулась лохань и все тарелки разбились…
Мадам хорошо знала, отчего они разбивались у Клявов. Счастье еще, что большие миски во время катастрофы действительно находились в лохани; Клява их не заметил, и поэтому они уцелели. Пока Лидия укладывала посуду в корзинку, рессорная тележка вкатилась во двор, и любящий отец поспешил принять в объятия любимого сына.
7
Всю неделю у Клявов ломали головы, стараясь угадать, о каком же это друге уведомлял в письме Роберт. Кого только они не вспоминали, но так и не могли догадаться, что приедет Сартапутн. Инженер с первого взгляда почувствовал, насколько неожиданным было его появление. Старый Клява, который в первые минуты свидания с сыном больше никого не замечал от радости, даже в лице изменился, когда тот представил ему «нашего общего друга и знакомого». Выражение умиления сразу сошло с его лица, он что-то забормотал и нехотя подал инженеру руку.
— Так это вы будете… Ну, здравствуйте, господин инженер. Давайте проходить в дом… Приятно, что вы вспомнили про наши края…
В кухне, где поджидала сына Клявиене, повторилось то же самое: появление Сартапутна всех озадачило и вместо ожидаемых радостных возгласов гостей встретило тягостное молчание. Казалось, инженер распространял вокруг себя леденящий холод, от которого застывали на губах ласковые слова, угасал блеск в глазах.
Клявиене, не найдя слов для разговора, посуетилась немного и ушла из кухни.
«Неважное начало», — с горечью подумал Сартапутн. Как человек воспитанный, он сделал вид, что не замечает всеобщей холодности, и старался держаться непринужденно. У Клявов он еще ни разу не бывал, потому что во время строительства гавани ему не приходилось иметь дела с отцом Роберта. Поэтому можно было, не насилуя себя, заинтересоваться устройством типичного рыбацкого дома, расспросить о рыболовных снастях, находившихся в комнате. Хотя ему отвечали достаточно вежливо и даже с улыбкой, но все объяснения были до того скупы, что Роберту часто приходилось самому дополнять их.
«Если бы я уехал нынешним вечером, — думал Сартапутн, — они даже не сделали бы попытки отговорить меня. Ну, ничего! Как хотите, друзья, а я убираться не намерен».
Он понимал, что ему будет нелегко скрыть истинную цель приезда и действовать придется с величайшей осторожностью.
Уплетая за обедом жареного тайменя, Роберт начал расспрашивать родителей о последних новостях.
— Эх вы! — пошутил он. — Дали сгореть такой прекрасной гостинице!
— И слава богу, что ее больше нет, — сказала Клявиене. — По крайней мере народ теперь опять начнет привыкать к дому.
— Гм-да, страшное происшествие, — пробормотал Клява. — Никто не может в толк взять, как это могло случиться. Осень была не из сухих. Кое-кто думает, что огонь подложили в отместку.
— Разве у Фреда были здесь враги? — удивился Роберт. — Он ведь ухитрялся со всеми ладить.
— Поди узнай про каждого, что у него на уме…
— А что сам Фред говорит?
— Что ему говорить? Страх как расстроился человек! Первое время боялись, что совсем рехнется.
— А чего уж ему так-то расстраиваться, — ввязалась в разговор Клявиене, — когда он застраховал гостиницу. Может, сам же ее и…
Она прикусила язык, вспомнив о присутствии Сартапутна.
— Я и мысли не допускаю, чтобы это сделал сам Фред, — нарочно продолжил разговор на эту рискованную тему Роберт, чтобы показать родным, насколько он доверяет Сартапутну. — Никакого расчета ему не было.
Но стариков невозможно было разубедить. Разговор не клеился. Тогда Роберт стал разузнавать о соседях, спросил, держится ли еще кооператив и не придумал ли чего-нибудь нового Оскар.