Сын рыбака

Покончив с чешуянами, Гароза ушел вечером на своей моторке в Гнилуши и к другим рыбачьим поселкам. Присмиревший от нехваток рыбацкий люд всюду стал податлив. Некоторые даже считали скупщика благодетелем за то, что в тяжелую минуту он ссужал им деньги… под хорошие проценты.

3

Наконец и в артели Оскара был готов невод. Все чаще задувал западный ветер. В соседнем поселке был пойман первый лосось, что послужило верным признаком начала большой весенней путины.

В субботу утром члены новой артели собрались у карбаса. За исключением старого Дуниса, который выполнял обязанности берегового, и самого Оскара, все остальные работали по найму. Обычно лето они проводили в рыбачьих поселках, а осень и зиму — в Риге, кто слоняясь в поисках работы, кто отсиживая в тюрьме, а кто, стоя с ручной тележкой около базарных навесов, предлагал желающим свои услуги. Оборванные и голодные, эти люмпен-пролетарии в начале лета снова являлись к старым хозяевам. Проработав у них несколько месяцев, ничего не нажив, они без сантима в кармане, без перспектив на заработок, но и без особых забот осенью снова возвращались в город. Их настоящих имен никто не знал, но у каждого была какая-нибудь кличка, под которой он становился известным всему побережью и в соответствующих районах Риги. Кривой Янка, Черный Том, Баночка, Джим Косоглазый были самыми любопытными типами в артели Оскара. На первый взгляд эти люди, с загорелыми, неизменно сохранявшими угрюмое выражение лицами, всклокоченными волосами, грубыми, хриплыми голосами, могли внушить серьезные опасения, но Оскар отлично справлялся с артелью. Ни одного распоряжения не приходилось повторять дважды: за Оскаром все готовы были идти хоть в огонь. Он никогда не кричал на людей, как это часто делали Осис и кормщики других артелей, но в трудный момент, когда трос скрипел на лебедке, Оскар не прохаживался по берегу, подгоняя парней окриками, а, положив тяжелую руку на рукоятку, помогал крутить ее.

Юго-западный ветер гнал над заливом густые облака, когда Оскар забросил первый невод. Шестивесельный карбас, подпрыгнув, проскочил через банку. Обметав невод, поставили карбас поперек ветра и направили вдоль берега. Иногда сквозь серые облака пробивался солнечный луч, и море отвечало ему мерцанием пены и яркой зеленью вод.

Вдруг послышался стук мотора. Это была лодка Бангеров, ее можно было узнать еще издали по форме и зеленой окраске. Легко подпрыгивая на волнах, она стала приближаться к карбасу, огибая невод.

Оскар стоял на корме, выпрямившись во весь рост, и не спускал глаз с моторки. В ней было несколько человек. Какой-то мужчина еще издали стал махать фуражкой. Радостные морщинки заиграли вокруг глаз Оскара. Улыбаясь, он замахал навстречу лодке. В этот момент рядом с мужчиной появилась женская фигура, и белый носовой платочек затрепетал на ветру.

Улыбка исчезла с губ Оскара. Тихо опустил он руку, задумчиво глядя перед собой. Чем ближе подходила зеленая моторка, тем яснее обрисовывались лица находившихся в ней людей, тем спокойнее и серьезнее становилось его лицо.

Роберт и Анита возвращались домой.

— Здравствуй, брат! — крикнул Роберт. Губы Оскара слегка зашевелились, он тихо ответил на приветствие и, нагнувшись, вытянул вперед руки, чтобы предохранить карбас от толчка.

Роберт с улыбкой подал Оскару руку через борт лодки.

— Каковы успехи? Ну-ка, дай взглянуть на лососей, нечего их прятать! — начал он скороговоркой, несколько в нос и прищелкивая языком: вероятно, на него повлияло изучение французского и английского языков. Но Роберту шло легкое пришепетывание, он это делал так искусно, что слушатель даже не замечал его странного выговора. — Что поделывает отец? Ревматизмом не страдает? Я привез ему одно лекарство, прекрасно помогает… Да, что я слышал, — говорят, ты упустил зимой все новые сети. Как это случилось?

Роберт был на полголовы ниже Оскара, уже в плечах, и черты лица у него были тоньше. Верхнюю губу украшала темная полоска подстриженных по моде усов. Он стоял без фуражки, подняв воротник серого летнего пальто. Старший брат рядом с ним выглядел дикарем.

Анита, подойдя к самому борту лодки, протянула Оскару руку.

— Ты как будто за это время еще больше вырос! — засмеялась она. Ее пышные волосы выбивались из-под синего берета, в глазах сверкали шаловливые огоньки. — В Чешуях скоро все потолки станут для тебя низкими.

Оскар покраснел и от застенчивости забыл даже, что пора отпустить руку Аниты. Ему доставляло невыразимое удовольствие смотреть, как ловко девушка удерживала равновесие, когда моторка становилась поперек волны.

— Ничего, мы будем строить новые дома повыше, — неловко улыбаясь, ответил Оскар. Он все еще держал в своей руке руку Аниты. Она попыталась незаметно высвободить ее, но это ей не удалось.

Роберт отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

— Ну, пойдем, что ли! — подал голос сидевший за мотором Эдгар. — Поболтать можно будет и дома. Я проголодался.

Только сейчас Оскар заметил, что все еще держит руку Аниты. Он смутился и, отступив к корме, оттолкнул лодку. Затакал мотор, обдав запахом отработанного газа, гребни волн вокруг лодки спали, на воде замерцали радужные маслянистые пятна.

— Шикарная пара!.. — сказал Баночка, показав рукой на моторку. — Как ты считаешь, Оскар, подходит она твоему брату? Оба с образованием…

Оскар не ответил. Привстав на ноги, он спустил трос с уключины.

— Пойдем к берегу, — сказал он и взялся за рулевое весло.

— Могли бы повременить немного, — проворчал Кривой Янка. — Улов что надо!

И на этот раз Оскар остался в долгу с ответом. Но когда он снова услышал рассуждения парней об Аните и Роберте, лицо его исказилось, словно от еле подавляемой муки. Нервно сжимал он пальцами рулевое весло, какое-то беспричинное нетерпение все сильнее овладевало им. Он даже не следил за ходом карбаса, и тот шел, виляя из стороны в сторону. Оскар пришел в себя только на банках: разбивавшиеся на них волны требовали усиленного внимания со стороны кормщика.

В тот день они притонили два невода, что составило двенадцать ящиков салаки. Вскоре после обеда Оскар поставил карбас на якорь и направился в поселок.

4

Услышав о прибытии Роберта, старый Клява поспешил к берегу. Он встретил сына на полдороге к поселку и не успокоился до тех пор, пока тот не позволил ему взять большой чемодан. Клява шагал, как заправский носильщик, немного забегая вперед, изредка перекидываясь с сыном словечком-другим. Они говорили о видах на улов и об Оскаре. До Роберта дошли слухи, будто Оскар решил с лета отделиться и начать самостоятельную жизнь. Оба рассмеялись над безосновательной сплетней.

— Только начни слушать, что люди мелют, они тебе голову забьют! — глубокомысленно заметил старый Клява.

Дома Роберту пришлось выдержать от матери и сестры длительную сцену нежности. Ему было как-то неловко, когда они поглаживали его по плечам и осматривали со всех сторон, чтобы убедиться, насколько он за это время изменился. Это были старомодные чувства, в них было что-то архаическое, первобытное, а ведь Роберт познакомился уже по книгам со взглядами современных эстетов…

— Какой он бледный, как исхудал! — печально приговаривала мать. — Еще кашлять начнет от этого ученья и вконец сгубит здоровье.

— Ничего, мы его откормим, — уверенно сказал Клява. — Здоровье у него хорошее, он не из рыхлых. Набивай только почаще ему желудок. Воздух у нас — первый сорт, к тому же тут и море и сосновый лес…

Отделавшись от женщин, Роберт пошел в свою комнатку. Лидия убирала ее все утро: вымыла окно, сменила постельное белье, привела в порядок письменные и туалетные принадлежности на столе. За зиму пауки развесили здесь паутину и все вещи покрылись пылью, но сейчас все блестело чистотой, на окне висела белая занавеска, на столе в кружке стояли свежие цветы.

Роберт снял дорожный костюм, переоделся в светлые брюки, теннисную рубашку и вышел к остальным.