Игра киллера

Джо кивнул и отвернулся к сетке, глядя в густеющую тьму. Теперь он был готов. Хотя судебный исполнитель отказался подвинуться, но все же он точно сместился непроизвольно на пару дюймов от бока Джо, и теперь был открыт путь от пальцев левой руки Джо к стволу помпового ружья.

На пути Новый Орлеан...

Джо повторял эти слова про себя, глядя в дождь, мышцы его напряглись и изготовились, по жилам бежал горячий адреналин, во рту был медный вкус гнева, а глаза жгло слезами. Джо понятия не имел, когда будет нападение, но знал, что оно будет, и знал, что охранник рядом с ним теперь в отличной позиции, и если Бог отвлечется достаточно надолго, и если потопа не будет, у Джо есть шанс – всего лишь шанс – пробиться живым из этого гроба.

Тогда он кончит это дело раз и навсегда.

– Да включи ты эти дурацкие фары, Марион! – гаркнул Том Эндрюс с пассажирского сиденья «блейзера», щурясь в попытке что-нибудь разглядеть сквозь полотна тумана, бегущие по ветровому стеклу. – Ни хрена же не видно.

Человек по имени Марион щелкнул тумблером, включая фары.

– Как гороховый суп, – буркнул адвокат, откидываясь на сиденье.

Они уже четверть мили тянулись за тюремным конвоем, держа его под наблюдением. Хайвей отсвечивал желтой серой в свете фар "блейзера, дворники размывали на стекле свет хвостовых огней конвоя. Том Эндрюс зажег сигарету и выпустил струйку дыма из уголка рта.

– А чуть ближе, Марион, как ты думаешь?

Человек за рулем что-то буркнул и дал газу, обогнав чей-то жилой фургон, потом вернулся в поток машин, оставаясь не менее чем в полудюжине машин от грузного тюремного фургона и пары полицейских машин впереди и сзади него. Светловолосый голем в полиэфирной спортивной куртке, Марион Майкл Моррисон крепко сжимал руль большими мозолистыми руками, голубые глаза его впились в дорогу, как ледяные лазеры. Лицо его было как вырубленная из гранита стена с таким карнизом бровей, что на него можно было стакан поставить.

Марион был силовиком универсального назначения, которого мелкие сошки Палаты назначили сопровождать Тома Эндрюса по пути на юг в этой необычной дипломатической миссии. Обученный в войсках спецназа, Марион был из тех анонимных силовиков, которые могли сегодня снарядить самолет с контрабандными лекарствами, а завтра отправиться в Панаму выбивать кому-то мозги. Тому Эндрюсу не нравилось общество этого человека. Честно говоря, ему все задание не нравилось. Ни капельки не нравилось.

– Не слишком близко, друг, – неожиданно сказал адвокат, ткнув сигаретой в сторону ветрового стекла.

Впереди примерно в сотне ярдов тюремный конвой проезжал знак: «Кейп-Жирардо – 5 миль, Мемфис – 110 миль». Тюремный фургон набирал скорость, его огромная корма опасно раскачивалась на ветру, по крыше хлестал дождь. Что-то должно было произойти; у Эндрюса по рукам побежали мурашки, как от статического электричества.

– Вот так, – проворчал адвокат. – Держись на этой дистанции.

Сквозь дождь Эндрюс глядел на идущую в отдалении колонну и думал о несправедливости мира и об этом мерзком задании. Заставить его скормить Слаггера шайке подонков. Это неправильно. Человеку-легенде, такому, как Слаггер, дать надежду, хотя на самом деле он обречен на смерть, что бы он ни делал. Все, чего хотела Палата, – это расчистить поле и начать заново.

«Жулик на жулике», – горько подумал про себя Эндрюс.

– Повтори?

Марион оглядел адвоката своими холодными голубыми глазами.

Эндрюс моргнул:

– Что?

– Ты что-то говорил про жуликов?

– А... – Адвокат судорожно сглотнул и загасил сигарету в дверной пепельнице. Оказывается, он бормотал себе под нос. – Так, вспомнил одну старую историю.

Эндрюс снова стал смотреть на дальнюю колонну машин с мигалками и ждать, когда начнется потеха.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ЗОНА ПОРАЖЕНИЯ

Тогда говорит ему Иисус: возврати меч свой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут.

16

Офицер полиции Уэйн Нидхэм был первым, кто увидел далеко впереди задние огоньки машины, и от этого зрелища еще сильнее нахмурились его и без того сведенные брови. Огни плавали в темноте разделительной полосы примерно за милю от него.

И быстро приближались.

Пятидесятипятилетний Нидхэм только что проехал аварийный сигнал примерно в миле отсюда и передал по радио идущему сзади напарнику: «Оставайся на курсе, там просто кто-то загорает, оставь его так». Но сейчас Нидхэм подъезжал к чему-то вроде серьезного происшествия: одна машина, если не больше, стояла среди болотистой травы разделительной полосы, и это Нидхэму очень не понравилось. Старому зубру было меньше года до пенсии, и он не собирался портить себе послужной список. Он понятия не имел, что за горилла сидит сзади в фургоне, знал только, что не мелкая сошка. Федералы не поехали бы в Сент-Луис за карманным воришкой. И никакие дорожные происшествия не должны помешать Нидхэму выполнить доставку.

Нидхэм схватил аппарат УКВ-связи:

– Бэйкер двадцать четыре, это двадцать первый, прием... Из динамика затрещало:

– Говори, Уэйн.

– Рич, впереди происшествие. Примерно в полумиле. Похоже на машину в кювете. Ты понял меня?

– Понял, двадцать первый. Что ты собираешься делать?

По мере приближения огни стали видны яснее. На обочине мигал аварийный сигнал, как расцветающий под дождем алый цветок. Где-то в пятидесяти ярдах от него в траве и струях дождя двигалась какая-то тень. Кажется, в болото влетел старый пикап, наверное, местная деревенская семья возвращалась с плато Озарк. Нидхэм уже миллион видал таких жалких людишек, глупого белого отребья. Слетели с дороги под дождем.

– Наш свадебный поезд останавливать не буду, – сказал Нидхэм в микрофон. – Придется вызывать помощь.

– Вас понял, – ответил голос напарника. – Мне их вызвать?

– Согласен, Ричи. Дай знать диспетчеру и сообщи координаты.

Сквозь статику:

– Аварийную службу вызывать, Уэйн?

– Готовься...

Полицейский Нидхэм приближался к месту происшествия в вихре ветра, туман клубился вокруг его джипа, и Нидхэм отвернул в сторону боковой прожектор на разделительную полосу посмотреть, нет ли тел или пострадавших.

Женщина появилась перед ним из ниоткуда.

Нидхэм чуть не пробил пол педалью тормоза.

Джип пошел юзом, завертелся в струях дождя луч прожектора. Эта старуха стояла прямо на дороге! Она завернулась в мокрые шаль и шарф и размахивала в воздухе трясущимися руками, а за ней на траве валялись ее жалкие детишки. Нидхэм заорал, микрофон повис на шнуре, и Нидхэм еле смог снова овладеть управлением.

Джип с визгом тормозов остановился почти поперек скоростной полосы.

Машина миновала старую женщину на какой-то десяток футов. Она инстинктивно попятилась и теперь стояла на ближней обочине, дрожа, как перепуганный воробей, и рядом с Нидхэмом вдруг раздался визг тормозов и шипение резины по мокрому цементу, и в зеркале заднего вида он успел заметить заполняющий все поле зрения фургон. Потом фургон ударил его в задний бампер, толкнув вперед еще на тридцать футов, как хоккейную шайбу.

Еще через секунду джип остановился на краю обочины.

Нидхэм поднял голову, в груди, не отошедшей от недавнего коронарного шунтирования, сдавило сердце, будто слон наступил ему на грудину. Слишком много случилось сразу всего, чтобы охватить сразу все: движение влево, высунуться из окна. Старуха приближалась, хромая и дрожа, и за спиной вдруг небо разорвал звук пальбы, фейерверк, римские свечи, и завопил, как припадочный, напарник по рации:

– Уэйн! Отвечай! Отвечай! Они... Останови... ВОТ ОНО!

Голос исчез в шуме статических помех, а Нидхэм протянул руку к пистолету, и тут старуха неожиданно выступила в свет его фар, лицо ее переменилось, и голос ее оказался грубым баритоном, и говорил этот голос по-итальянски.