Страница 4 из 7
Во дворе у крыльца светил в ночи рубиновыми углями мангал, с шипением падали и вспыхивали ярко капли жира с кусков баранины на шампурах, тянуло сладким и пряным дымком…
За велеречивым и щедрым застольем никто, конечно же, не заметил, как две фигуры в белых маскхалатах скользнули бесшумно на лыжах из лесной чащи к задней, погружённой во тьму стене заимки.
Снег шёл всё гуще, где-то в вершинах деревьев тонко посвистывал ветер.
Отстегнув лыжи, неизвестные быстро и деловито, не произнося ни слова и обмениваясь только жестами, принялись колдовать над установленной здесь же на бетонном фундаменте спутниковой антенной. На всё про всё у них ушло не более трёх минут. После чего безмолвные визитёры так же ловко встали на лыжи, и, оттолкнувшись палками, разом растворились в снежной круговерти. Они явно спешили. В степи начинался буран.
3
Ближе к полуночи все участники застолья были уже изрядно навеселе. Подали бешбармак – позаимствованное из меню здешних казахов блюдо – хорошо разваренную баранину с кусочками конской колбасы – «казы» и тонко раскатанными лепёшками теста, щедро присыпанными нарезанным кольцами репчатым луком. К бешбармаку полагалась шурпа в пиалах – крепко посоленный и поперченный жирный бульон.
Исконные обитатели некогда целинных степей казахи едят бешбармак руками, прихлёбывая шурпу, однако гости заимки орудовали вилками, Иннеса Фёдоровна ещё и разрезала каждый кусочек мяса ножом. Все раскраснелись от горячего, утирали пот со лбов – кто культурно, платочком или салфеткой, а кто и всей пятернёй.
Как издавна повелось в России, разговор за столом скатывался незаметно к делам насущным.
– Буран – это хорошо, – задал тон беседе директор свинокомплекса Черенков. – Значит, будет снег на полях, а весной – влага в почве. Следовательно, и урожайность повыше. А то, что в нынешнем году взяли? По семь-восемь центнеров с гектара. Курам на смех! И сенажа на зимовку скота едва треть наскребли от потребности…
– И то! – жарко подхватил больную для него тему сосед по застолью, руководитель мясомолочного хозяйства Кандыбин. – Я своих мужиков откомандировал было за двести вёрст, из Октябрьского района, сено возить. Это у нас засуха, а там дожди вовремя прошли, не поверите – травостой по грудь! Договорился с тамошними руководителями хозяйств обменять излишки сена на полсотни племенных бычков. Ну, думаю, войду в зиму с кормами! А чем возить? Понятно, тракторами, тележками. Так хрен там! – грохнул он кулаком по столу так, что шурпа в пиале расплескалась. – Туда, к октябрьцам, кое-как добрались. А назад – только мои водители на трассу выползли с сеном – ГИБДД тут как тут. Стоп! Стоять! Негабаритный груз! Создаёте опасность для дорожного движения! И давай с линейками вокруг тракторных тележек бегать. Тут на двадцать сантиметров кузов шире допустимого, тут на полметра выше… Короче, оштрафовали они моих шоферов-колхозников на две тысячи рублей каждого, а у тех вся зарплата – пять тысяч в месяц едва вытягивает. Но, главное, так и не выпустили на трассу. Они, может быть, полями и проскочили где, так дожди начались, распутица… так и остались мы без кормов. Вот вам и импортозамещение… А наши власти будут опять буйволятину из Аргентины возить – им это проще и дешевле кажется…
– Есть правила дорожного движения, которые никто не отменял, – покраснев, возразил ему начальник полиции.
– А я так считаю, – поддержал коллегу-агрария Черенков. – Раз губернатор области в нашем и в двух соседних районах чрезвычайную ситуацию по засухе объявил, в ликвидации последствий все службы, в том числе и федеральные, должны быть задействованы. И все ваши гибэдэдэшные нормативы – побоку. Наоборот, полицейские патрули должны были колонну тракторов с сеном по автотрассе сопровождать. С сиренами и мигалками. Как груз особого назначения! И куда только прокуратура смотрит?
Задетый за живое прокурор, только что глотнувший перед этим из рюмки, поперхнулся коньяком:
– С точки зрения соблюдения законности чрезвычайная ситуация правил дорожного движения не отменяет! – прокашлявшись, назидательно изрёк он. – Точно так же, как и требований к техническому состоянию автотранспорта. Это федеральные нормативы, и не нам в регионах их отменять!
– Молодо-зелено, – с сожалением покачал головой Лисовский. – Не знаете вы, что такое голод! По вашим правилам дорожного движения ни одна машина в блокадный Ленинград не прошла бы. По тонному льду, да под бомбёжкой… не дай бог, жрать нечего станет – мигом все свои правила да инструкции позабудете!
– То война! Не путайте! – с обидой вскинулся прокурор.
– А падёж, гибель скота – это, по-вашему, мирная норма? – ощетинился Кандыбин.
– За допущенный падёж скота на государственном унитарном предприятии вы по закону ответите! – окончательно разозлился прокурор. – Как за нанесение ущерба бюджету в крупных размерах!
– Эх, Сталина на нас нет! Мигом бы порядок навёл, научил, как Родину любить – и прокуроров, и аграриев… – ностальгически вздохнул главврач Струнцов.
– Друзья, друзья! – дипломатично пресёк грозящую перерасти в скандал перепалку глава района. – Не место здесь решать производственные вопросы. Анекдот кто-нибудь расскажите, что ли…
– Я, я расскажу! – поднял руку с вилкой Кандыбин. – К слову припомнился!
Все ожидающе обернулись к нему.
– Короче, сидят члены сталинского политбюро на даче, вот так же, как мы, выпивают. Тосты во здравие вождя произносят. Вдруг Иосиф Виссарионович говорит: «А давайте вы мне по-японски свою верность докажете!». «Это как?», – интересуются те. «А вот как, – отвечает Сталин. – У нас фамилия Берии на букву „б“ начинаются? Вот пусть он себе в знак верности товарищу Сталину большой палец на руке отрежет. Микоян – на „эм“. Он мизинчик отрежет». А потом обернулся к Хрущёву, и спрашивает: «А что это Никита Сергеевич у нас так побледнел?».
– Хи-хи! – не слишком дружно послышалось за столом.
– Н-не поняла, – с хмельной сосредоточенностью встряхнула головой Иннеса Фёдоровна. – А Михалков здесь причём?
– Какой Михалков? – в свою очередь удивлённо поднял брови «домиком» Кандыбин.
– Ну, Никита Сергеевич Михалков, кинорежиссёр! – не отставала судья.
– Да не было там никакого Михалкова! – возмутился Кандыбин. – Он и не родился ещё тогда! Хрущёв, Никита Сергеевич. Фамилия – на «хэ». Микоян – на «мэ», должен себе мизинчик отрезать. А Хрущёв – на «хэ». Что ему отрезать придётся? Понимаете?
– А-а… Ах-ха-ха, – дошло, наконец, и до Иннесы Фёдоровны.
Помогайбин поджал губы неодобрительно:
– Дурацкий анекдот. И не смешной вовсе…
– Ох-хо-хо, – заливалась Иннеса Фёдоровна, а потом, икая от смеха, указала на зама главы: – А Помогайбин у нас – на «пэ». Давайте ему пипиську отрежем! – И изобразила двумя наманикюренными пальчиками ножницы: – Чик!
– Я вас па-а-пра-шу… – дёрнулся, порозовев щёчками, оскорблённый Николай Афанасьевич, и начал было возмущённо приподниматься с места, но тут опять вовремя вмешался Киваев:
– Друзья, друзья! До наступления Нового года остаётся всего несколько минут. Включите кто-нибудь телевизор, принесите шампанское. Сейчас начнут передавать поздравление Президента России!
На стене заимки ожил большой плазменный телевизор. Внесли ледяное, с мороза, шампанское. Хлопнули в потолок пробки, зашипело, запенилось пузырьками вино в хрустальных бокалах.
Спутниковая антенна-«тарелка» даже здесь, в лесу, работала исправно, передавая качественное изображение. На экране появились увенчанные державными орлами башни Кремля, куранты, уверенно и размерено отсчитывающие минуты и секунды тысячелетней имперской истории.
– Передаём Новогоднее поздравление Президента Российской Федерации! – торжественно провозгласил хорошо поставленный мужской голос за кадром.
На экране во весь рост возник глава государства. Он стоял на Красной площади, осенённый прожекторами кремлёвских башен, с непокрытой головой, в модном кургузом пальтишке, а сверху на него, плавно и умиротворённо кружась, падали редкие, расцвеченные огнями украшенных ёлок, снежинки.