Страница 11 из 13
Дядька тоже вынимает кольт, целится в невидимую в темноте фигуру машиниста.
Спускаю крючок.
Дядька падает к моим ногам, болтается его окровавленная голова, бьется о стены вагона, так-так, так-так, так-так.
Так-то оно так…
Волоку тело в тамбур, распахиваю дверь, бросаю убитого под откос. Тело кувыркается в темноту ночи. Еще пол нужно вымыть, да поскорее, пока не прошел никто, а то побежит меня дергать, а-а-а, у вас там чегой-то красное разлили…
Ну-ну…
Знали бы они, чего это красное…
Распахивается купе, вот черт, не успел…
– Стреляли?
Смотрю на начальника полиции, ну этот-то хоть не будет орать из-за не вытертой лужи…
Поясняю:
– Один тут покушался на машиниста.
– Где преступник?
– Я убил его.
– Отлично. Поезд может вами гордиться.
– Служу поезду.
Полицейский уходит. Дотираю-таки кровавые потеки. Оглядываюсь, не видит ли меня кто.
Нет.
Не видят.
Иду к кабине машиниста, думаю, почему у меня так потеют ладони, почему так бешено бьется сердце…
Поворачиваю ключ в замке.
Вхожу. За дверью никого нет. Я уже знал, что за дверью никого не будет.
Сажусь за пульт. Потираю руки, почему так потеют ладони всякий раз, когда иду сюда…
Так-так, так-так, так-так, – говорит поезд.
Киваю – так, так.
Веду поезд. Это днем его можно на самотек пустить, а ночью следить надо, развилок до черта и больше, только и успевай поворачивать состав.
Успеваю.
Поворачиваю.
Думаю, кто завтра придет искать меня здесь, чтобы убить.
Так-так.
Между небом и землей
Я стоял между небом и землей.
До земли был один шаг и до неба был один шаг, я стоял на стыке миров, ждал у ворот. Изредка на меня посматривал охранник в воротах, что за человек, диверсию, что ли, хочет устроить, или шпион, все-таки дверь между землей и небом – объект секретный, вот и написано, посторонним вход воспрещен. Да не бойся, мужик, не зайду я к тебе, нужны мне твои секреты…
Да и не смотрит охранник в мою сторону, что ему до меня, мало ли кто здесь околачивается между небом и землей. Ты не бойся, я уйду, вот только дождусь его – и уйду сразу, уйдем вместе, как только он появится из ворот.
Хотя…
Заглянуть туда тоже интересно. Посмотреть, как оно там – уже не на земле, но уже не на небе…
А то просто обидно получается, всю жизнь живу возле космодрома, и не знаю, как оно там. Почему-то представлялось что-то кафельное, клетчатое, усеянное ракетами, я видел такой космодром в каком-то мультфильме, уже не помню…
Я смотрю на звезды – одинаковые и по ту и по эту сторону ограды, звезды не загонишь в колючую проволоку. Я ищу одну-единственную звезду – мою, она не такая, как все, она мерцает и движется ко мне, все ближе, ближе, скоро она упадет с небес на землю. Я даже знаю, как зовут эту звезду, Кентавр, звезда упадет, раскроет стальные люки, на поле выйдет он…
Он…
Я даже не помню, как он выглядит…
Мой отец…
Снова смотрю на телефон, снова проверяю дату – двадцатое августа, ни больше, ни меньше. Телефон еще утром напомнил мне про дату, как только спел – «Просыпайся, мой хозяин…» Помню, еще испугался, вот опять про какую-то дату записал в телефоне, и не написал, что за дата, день рождения у кого, или свадьба, или что… до собственного восемнадцатилетия вроде бы еще далековато… Тут же спохватился, как обожгло что-то внутри, хорош я, хорош, считал дни, считал недели, месяцы, годы до встречи, а когда день наступил – забыл, начисто забыл…
А не до того было, экзамены выпускные, экзамены вступительные, ты давай учись, Гаврик, вот вырастешь неучем, отец вернется, что я ему скажу? Он-то знаешь как хотел тебя с собой взять, когда подрастешь, а неучей-то туда не берут…
Я и сам знал, что неучей туда не берут, что близ Цереры или Андромеды без высшего образования делать нечего. Конечно, одного диплома мало, надо еще что-то, ну это уже отец вернется, скажет, какие курсы, тренировки, еще что…
Отец…
Смотрю на часы.
Даже не знаю, во сколько он упадет с небес на землю, да он и сам этого не знает, космические челноки не ходят по расписанию…
Стою между небом и землей.
Мужичок у шлагбаума хмуро смотрит в мою сторону. Смотри, смотри, не взорву я твой космодром…
Вспоминаю, как улетал отец – пытаюсь вспомнить, не могу, слишком давно это было, толком даже не помню, сколько мне было лет, шесть или семь… нет, шесть, еще в школу не ходил… помню, как мать подняла меня среди ночи, пойдем, пойдем, Гаврик, да не кричи, тихо ты… Я не понимал, куда меня тащат, зачем, почему, и почему в комнату отца, знаю же, что отца нельзя тревожить, болеет отец, сам мне говорил, подцепил какую-то лихорадку в ядовитых болотах Венеры, до сих пор мается…
– А папу нельзя тревожить, ты говорила…
– Пойдем, пойдем, он тебя хочет видеть… – голос матери дрожит, – попрощаться с тобой…
– А лихорадка не заразная?
– Не заразная, не бойся… пошли…
Мать заводит меня в комнату, здесь мерзко пахнет аптекой, вот это я хорошо помню – запах аптеки, отец сидит в кресле, закутанный в старенькие одеяла, длинный, худой, руки у него неровные, рельефные, извилистые полоски пересекаются на руках, я много позже узнал, что это вены…
– Ну что, Гаврик, как жизнь? – спрашивает отец почему-то шепотом, подмигивает мне.
Я не знаю, как у меня жизнь, я еще не понимаю, что такое жизнь, на всякий случай отвечаю – хорошо.
– Ну и славно… вот что… папка-то твой опять улетает.
– А меня с собой возьмешь?
– Ох ты какой, с собой его взять… Это, брат, тебе не в Крым летать, это, брат, в космос…
– А в космос возьмешь?
– Нос не дорос… – отец выжимает из себя улыбку, – детям до восемнадцати нельзя.
– Как в кино?
– Ну… Ты, Гаврик, смотри, тебе восемнадцать стукнет, я как раз вернусь к тому времени… ну, контракт-то кончится… Вот, вернусь, пару годочков отдохну, там и с тобой вместе махнем куда-нибудь… я тебе Плутон покажу, там наши парни ледяные дворцы строили…
– У-у, долго ждать…
– А ты что хотел, все и сразу? Не-е, парень, в жизни так не бывает, в жизни и добиваться своего приходится, и ждать подолгу… Я, брат, знаешь, сколько за твоей мамой ухаживал?
– Да брось ты… – шепчет мать.
– Да что брось, у нее и жених видный был, и отец военный, а у меня что, ни кола ни двора, она на меня и не смотрела… а потом сбежала со мной в Магадан, вот оно как… долго по России мыкались, там уже и родители ее спохватились, нас домой позвали, отец ее квартиру нам сообразил… О-ох, черт, больно… – он прижимает к впалой груди исхудалые руки, – лихорадка проклятая… меня же там этот, мордохвост цапнул, ну, ребята наши тварей этих мордохвостами называют… Ну вот, от него этой дрянью и заразился…
– А как же ты больной полетишь?
– А так… уж долечусь, куда денусь… – обессилено падает в кресло, – они без меня там дров наломают, господи прости… Там видишь, какое дело… – тяжелый вздох, он как будто задыхается, – там сигналы обнаружены… вроде как от разумных существ… черт их знает… а по контактам с цивилизациями один спец, это я… Ну все… – вздох, – дай лапку… давай, учись хорошо, маму слушайся…
– А ты мне писать будешь?
– А куда же я денусь… подарки слать буду, это не бойся, без обмана… Ну все, давай, спать иди, мне ехать на космодром надо…
Мать буквально вытаскивает меня из комнаты, волочет в комнату, спать, спать иди, Гаврюшенька, тебе что отец сказал, чтобы меня слушался, да?
Спать… легко сказать, спать, когда где-то через час дом наполнился негромкими голосами, стуком, куда-то ходили, что-то носили, я все думал, как потихонечку выбраться из комнаты, может, тайком проникну в машину, в корабль, не будут же ради одного меня возвращаться на землю… Помню, как бесшумно вышел из комнаты, в коридоре столкнулся с матерью, как получил от нее подзатыльник, марш, марш спать, тебя еще не хватало…