Танцы в лабиринте

— А что конкретно. Толя, меня, собственно, должно удивлять? — улыбнулся Леон, украдкой проверяя целостность книжных полок. — Природа электрического поля или то, что вас в метро пустили?

— Зы-зы-зы… стоп. Щас, история еще впереди. И вот, выходим мы с ним на поверхность, Шура увидел мечеть и вдруг остолбенел. «Смотри, — говорит. — Видишь?» Я говорю: «Ну да. И что?» А он: «Вот сейчас наложу на нее крестное знамение, и рухнет». Я ему: «Шур, а может, не надо? Красивая ведь». А он: «Херня. Бесовня это все. Смотри…» И натурально, с молитвою, накладывает на нее крестное знамение. А она стоит. Он ко мне оборачивается и говорит сокрушенно: «Ну вот… Опять не получилось». И слеза такая горючая по щеке.

Леон рассмеялся, запрокинув голову, подошел к стене и поправил косо висящую картину.

— Дак это мало того. Мы же потом в кино пошли. Вот убей меня, не помню, куда, но какой-то крохотный такой зальчик, и ты знаешь, чего показывают? Ну угадай… Ну?

— Ну я не знаю… «Андалузский пес» может идти таким экраном. Что еще… — Леон ходил по гостиной, поправлял безделушки, которые гости, взяв их вчера в руки, поставили потом чуточку «не так». — Ну хорошо, ну Годар… Хичкок. Толя, ну что за угадайка? Какое кино вам там показывали?

— «Зита и Гита».

— Что?

— Зита, — Анатолий выразительно посмотрел на Леона. — И Гита.

Леон обернулся вполоборота к Анатолию, на секунду задумался, а потом рухнул на диван, сотрясаемый приступом хохота.

— И это еще не все…— Анатолий присел в кресло и отхлебнул коньяку из большой рюмки, которую прихватил из кухни. — Мы же не просто так в кино пришли. У нас же с собой было.

— Ну разумеется, — всхлипывал Леон.

— И вот, — Анатолий сделал еще один глоток, — где-то к исходу второй серии Шуру прорвало. Он разрыдался. Упал ко мне на грудь и шепчет: «Толя, это же все про нас! Это же… ну вот каждая минуточка… это же вся наша жизнь…»

— Ох…— зашелся Леон, обхватив голову руками.

— Далее, — совершенно спокойно продолжал Анатолий. — Он, обливаясь слезами, пошел по рядам, вышел к экрану, встал к нему вплотную, развернулся к залу и возопил: «Ну что?! Нравится?! Так вот это я снял! И в главной роли тоже я — вот!» И пальцем себе за спину в экран тычет. А там в этот момент крупным планом — слон.

— А-ах… — Леон уже сидел на диване и утирал слезы.

— Вот ты, Леон, кавказских кровей, — все так же спокойно прихлебывая коньяк, продолжал Анатолий, — поэтому эмоционально необуздан. А на самом-то деле ничего смешного нет. Шуру же сразу повязали. Зал хоть и маленький, но там же ряды кресел. Он же от ментов по всему залу бегал и за креслами прятался.

— А вы-то что же?

— А я что… Встал спокойно и ушел. Видимо. Видимо… вот у вас, в дальнейшем, и оказался.

— А что это вы здесь смеетесь, а мне не даете? — возник на пороге гостиной мужчина среднего роста, но очень крепкого телосложения, что сразу бросалось в глаза потому, что надеты на нем были лишь носки.

— Рим! Господи… — всплеснул руками Леон. — Вам же вчера улетать нужно было, в Душанбе. Вы что же, так и не улетели?

— Видимо, нет… — Рим смущенно потупился, поскреб рукой роскошную смоляную с проседью бороду и робко спросил, ни к кому, собственно, и не обращаясь: — А никто мою одежду, случайно, не видел?

— А зачем тебе одежа? Тут тепло. И вообще…— чуть склонив голову к правому плечу, «художнически» прищурился Анатолий. — Мне лично вот так вот… так-этот-от даже больше и нравится.

— Думаешь? — взглянул на него Рим грустными башкирскими глазами.

— Ну… я так вижу.

— Но у нас же в доме дама… — сделал неопределенный жест Леон.

— Чья? — оживился Рим.

— Пока не решено, — Анатолий бросил взгляд на хозяина дома.

— Нет-нет, господа, — Леон решительно повел рукой. — У девушки черепно-мозговая травма…

— Но ведь не открытая же, — пожал плечами Анатолий.

— Возможно, задеты речевые центры, и вообще — у нее посттравматическое реактивное состояние. Я врач, я за нее отвечаю. Существует клятва Гиппократа, в конце концов.

— А ты… вы… я постоянно путаюсь, — Рим присел на краешек кресла и взглянул на Леона. — Мы с вами «на ты»?

— С похмелья лучше «на вы», — философски изрек Анатолий. — Оттягивает.

— Резонно, — согласился Леон.

— Ну… как скажешь… те, — Рим покорно пожал могучими голыми плечами. — Так вы, Леон, на самом деле доктор?

— Видите ли… — начал было Леон.

— Сексопатолог он. — Анатолий, запрокинув голову, допил коньяк. — А у тебя чего, не стоит?

— Да нет, я… с этим-то как раз проблем нет. И даже наоборот, но…

— Наоборот? — заинтересовался Леон. — Ну-ка, ну-ка…

— Да тьфу на вас на всех. Где моя одежда?

— Так вы же вчера так и пришел. Вот и Толя не даст соврать.

— Зы-зы-зы… стоп. Дам. Врите, сколько хотите. Тока бабок дайте, и я все что угодно засвидетельствую.

— Я писать очень хочу, а вы говорите, что в доме барышня. Я стесняюсь.

— А ты простынкой обернитесь, вон там, — Леон указал рукой, — в спальне.

— Да это я уже знаю… — Рим смиренно поднялся из кресла и вышел из комнаты.

9

«Ну хорошо, — рассуждал Петр Волков, едучи в один из адресов владельцев белой „единички“, которые слил ему старый приятель из ГАИ, то есть теперь уже ГИБДД, но это сути дела не меняло. — Что мне, собственно говоря, этот осколок дал? Ну лежит он на полу в квартире убиенного (земля ему пухом) Славы. Это нам о чем говорит? Это нам говорит о том, что шел себе этот самый Слава домой и наступил на осколки. Вошел в свой собственный дом, там его грохнули. Все? Все. Но… на этот самый осколок мог наступить и убивец. Мог? Мог. Ну и что? Да и ничего, собственно…»

Волков разозлился, проскочил перекресток на красный свет светофора, еще больше разозлился и, взяв мобильный телефон, набрал номер Германа.

— Алло? — ответил ему девичий голосок.

— Добрый день. А Германа или Светлану… будьте добры.

— Я вас слушаю.

— Света?

— Ну не Герман же…

— Да, конечно, извините. Это Волков вас беспокоит. Скажите, Света, а как мне с Элис поговорить, она когда у вас бывает?

— Да она и сейчас дома. Позвать?

— Будьте любезны.

— А с Сашей что?

— Да все с ним в порядке, он звонил мне сегодня утром, все там нормально.

— Ну и слава Богу. Сейчас, подождите минутку.

— Хэллоу?

— Элис?

— Да, я.

— Элис, извините, пожалуйста, это Петр. Скажите, а… у Славы этого, у него машины своей не было?

— Я не видел, но… мне говорил Жаклин, что он берет машина в рент.

— Что-то не понял я… Это что значит — «в рент»?

— Ну… ой, я не знаю, как сказать… а-а… ну, он, когда ему нужно что-то везти, то он… берет машина и платит деньги.

— Элис, вы меня простите, конечно, но это вы такси имеете в виду?

— Нет… — хмыкнула в трубку Элис, — я не дура. Я толка по-русски плохо говорью, пока… Но… это он брал машина у свой знакомый че-ловьек и платил деньги. Иногда, когда надо что-то везти. А иногда брал… не трак, а такой… как сказать…

— «Трак»… «трак»… А! Грузовик, что ли?

— Ну да, — обрадовалась подсказке Элис, — да, грузовик, но… не очень болшой… такой. Жаклин так говорил. А другой раз брал вэн.

— А зачем ему?

— Я не знаю.

— Ну ладно, спасибо. Роджер.

— Аут.

— Эй-эй! — крикнул вдруг в трубку Петр.

— Да?

— Слушайте, Элис, а почему у вас там, в войсках, на конце связи говорят: «Роджер»? Роджер, он кто?

— Я не знаю кто. Но… просто так говорьят. Когда ты принял информация, говоришь: «Роджер». Когда это… выключался: «Аут». Я так типер даже по телефон говорью, машинално, сори…

— Да ладно, чего уж… пока.

— Пока.

«А она и вправду в войсках служила, — отметил про себя Волков, — не врет. На „Роджер“ среагировала машинально. „Аут“ само с языка слетело. Вот ведь… Может, она, на самом-то деле, этого Славу и грохнула, а? Отжимается от пола, как швейная машинка, Гурский говорит. Да еще на кулаке. Это же не всякий мужик такое сможет. Но… что ей Гекуба? И что она Гекубе? А мне сплошная головная боль». Он остановился на светофоре и закурил. «А чего я, собственно, напрягаюсь? Какое мне вообще дело до всей этой канители? Ну грохнули этого Славу, и дай ему Бог здоровья. Ну обнесли его. Так мало, что ли, по городу краж да мокрух каждый день? Чего это меня так цепануло? Менты там шустрят уже небось вовсю. Надо будет, и Жаклин эту самую разыщут. Мне-то что? Мне свое дело делать надо. С чего я взял, что есть у меня тут свой интерес? — Петр задумался, пытаясь разобраться, что же, собственно, заставило его увязать в сознании этот случай с тем делом, которым он был занят последнюю неделю. Ничего ведь вроде бы похожего в них не было. Ну абсолютно. И наконец вспомнил. — Тьфу ты… Ну да. Краснопутиловская».