Творец

Я отмою этот город от грязи. Я насажу разные цветы. Пусть они будут красные, розовые, желтые, зеленые, синие. Только пусть они будут. И, я стану врачом, очень надежным и хорошим врачом. Всех вылечу и всем помогу. И все это днем. А ночью, я буду поливать свои цветы. И люди проснувшись поутру, не смело улыбнуться друг другу. Город впитает в себя аромат моих цветов. И люди, перестанут грустить и им не захочется больше болеть. Не захочется болеть, грустить, печалится и стареть. Стареть и умирать.

И кораблики. Все наши, в детстве выстроенные кораблики, станут большими и реальными. И станут на капитанском мостике те, кто стоял в своих детских иллюзиях, смело, не морщась от соленого бриза. И небо разрежут бумажные самолетики. Те, что лепили неумелыми ручонками, на скучных уроках во втором классе. И девочки заплетут свои косы, и мальчики обнажат свои сабли. И…

Мы станем настоящими, теми, кем пришли сюда. Мальчиками и девочками, с бумажным листком в клетку, в руках, лепящие из него, свою реальную жизнь.

Я же, как маленький луноход. Ранее, очень нужный, почти незаменимый. Со слезами на глазах вспоминаются те, незабываемые моменты. Когда сотня людей, с пред вздыханием, сжав до боли кулаки, наблюдали за моей деятельностью в огромные телескопы. Терпеливо ждали от меня первых шагов по поверхности этой пыльной, холодной глыбы. А я…

…я смотрел в их сторону, улыбался и шел. Разрыхляя своей гусеницей вековую непостижимость. Я видел огромную голубую планету над головой. Я знал, что я нужен там, на этой голубой планете нет ни одного существа, не знающего о моем одиноком существовании. Я нужен им, я незаменим, я есть.

Теперь же, обшивка моя местами прохудилась, солнце нещадно выжгло мне световую панель, и почти ни осталось зарядки в моей потрепанной лунным ветром, батарее. Но я все же еще жив. Я выполняю программу. Я жду, каждый вечер, упорно смотря в сторону огромной голубой планеты. В надежде на то, что какой ни будь маленький мальчик, совершенно случайно посмотрит в мою сторону, воспользовавшись своим телескопом. И огорченно скажет своим родителям:

– Что же он там… один!?

И они побегут, они напишут во все газеты. И сотня людей обратят свои взоры в мою сторону. И пошлют мне сигнал.

– Ты нужен луноход, ты нам нужен!!!

И я соберу весь оставшийся заряд, распрямлю гусеницы, стряхну с корпуса усталую лунную пыльцу. И, с одной только мыслью, что я нужен, этой огромной голубой планете, буду… умирать.

И ….

Если, нет у нас, нашего окна. Нашей детской мечты.

То не пора ли валить, с этой планеты.

Все, вытравит лунный ветер. Памяти о нас не останется. Как это случится? Или же случается уже сейчас? Вряд ли кто, ответит на все эти, такие глупые вопросы. И все что было, и все что будет. Никто уже не вспомнит. Никто не запишет и не прочтет. Время сожрет все воспоминания, как ненужные. И, что же тогда нужно, этой огромной голубой планете? Зачем она парит сотню миллионов лет, обдуваемая космическими ветрами и соседствующая с черными дырами? Если ей совсем не нужен маленький луноход и простая человеческая забота. Beata stultica

А пока…

Просто помолчи…

– Поджигай, – спокойно скомандовал он и вытер слезы.

– Для меня помолчи – подумала Нина и первый дым дотронулся ее глаз и заставил прослезиться.

Рыба

Любая рыба хочет жить. Любая рыба может попасть на крючок.

Возможно, это просто пищевой рефлекс. Что – то блеснуло вдали, и вот она уже увлечена этой игрой. Заглатывает ртом и …летит. Взмывая над прудом так высоко, как однажды рассказывала ей старая щука из под валежника. А возможно, это такой план.

Та говорила, что «сорвалась», но миг полета она не забыла и оставила в своей памяти. Миг, когда вся жизнь от икринки до этого самого момента пролетела перед мокрыми рыбьими глазами. Но эта эйфория в полете, вряд ли ее сможет передать обыкновенная рыба из пруда. Она конечно может усердно и старательно выговаривать сложные и красивые фразы, не смотря на то, что рыбы очень болтливы. Но миг этот она не передаст нам с тобой никак. Он подобен просветлению Будды. Он, отпечатался немым оттиском на ее плавниках. Повезло, если ты умеешь читать такие тексты.

А что такое жизнь для рыбы?

Детство – когда все и вся тебя мечтают сожрать.

Юность – когда все и вся тебя мечтают поиметь.

Отрочество – когда ты всех и вся хочешь сожрать или поиметь.

Старость …если доживешь конечно… когда ты сидишь под валежником и только и делаешь что вспоминаешь тот миг полета над водной гладью. И вспомнить тебе больше нечего.

Рыба, что тут еще нужно понимать? Все мы живем в эпоху рыб. Все мы живем в поисках любви.

Я сильно не отличаюсь. Точнее… отличаюсь не сильно. Единственное что мне есть вспомнить, это ты. Пьяная, сонная и красивая как никогда. Ты позвонила мне в четыре утра и я приехал. Мы взяли такси и долго колесили по ночному пустующему городу. Улицы вмерзли в осеннюю печаль основательно. Вмести с птицами здешние места покинули все. Остались только влюбленные и рыбы. Влюбленным везде хорошо, а рыба …просто без рыбаков не умеет летать.

Все проснулись в одно осеннее утро, собрали свои пожитки и посмотрев прощальным взглядом на кружащийся осенний лист и голое осеннее небо, улетели в теплые края. Никто не хочет видеть смерть, даже если это смерть природы, и особенно, если это смерть любви.

Я обнял тебя и спросил:

– Ты веришь в то, что в этом мире в живых остались только мы трое?

– Нет, – ответила ты и сморщила свой носик, – в мире остались только мы двое, а водитель просто робот, или зомби. И еще она…

Я посмотрел в ту сторону куда ты показывала пальчиком и удивился. Оказывается мы двигались по дну пруда. Колеса аккуратно поднимали зеленый ил со дна, и от этого за нами стелилось небольшое облако взвеси. Но это не пугало обитателей водоема. Я поднял голову к верху и увидел лунный диск. Он рвано протискивался сквозь толщу воды, пытаясь осветить все вокруг своим магическим светом. Это выглядело так, как будто мы двигались по бесконечной трубе внутри божественного калейдоскопа. Вот только краски в этой трубе были тусклыми и все больше отдавали серебряным и черно – белым. Все походило на карандашный рисунок мультипликатора. Он явно старался, когда прорисовывал твои черты. Луна оживала в твоих волосах, на губах появилась ночная прохлада. Глаза загорелись зеленью болот, а руки обвили меня, как это делает речная кувшинка. И она, рыба, что проплывала рядом. Так рядом, что можно было открыть окно и дотянутся до нее рукой. Она неторопливо махнула хвостом и что – то заметила вдали. Какое – то движение.

– Как ты думаешь, полетит? – спрашиваешь ты.

– Думаю ей не долго осталось. И стоит это того? Полет как смысл жизни?

– А для чего еще жить? Если не для такого вот последнего взмаха над миром? – ты снова смотришь на меня с укором. Как будто сотню раз умирала и воскрешала вновь и точно знаешь о чем говоришь. Рассуждать о вкусе жизни как о простой рыбе, разве это не…

Но ты кладешь свой пальчик мне на губы и просто и спокойно говоришь:

– Знаешь, может она и безмозглая, наша с тобой рыба, но она точно знает, что ждет ее на том конце лески. Это трудно понять. Точно так же вел себя Тесей, когда доверился нити Ариадны, уходя в темноту лабиринта. Точно так же счастливы птенцы, выпадывая из гнезда и впервые расправляя пуховые, детские крылья. Точно так же можем быть счастливы и мы. Простые мужчина и женщина в одинокой машине на дне ночного озера. Нужно только понять, выбрать. Или..сотня лет просиживания в этом месте, или… миг, полет и смерть. Но перед этим абсолютная свобода. Такая, что и не снилась. И… есть же еще шанс «сорваться», и оставить все это на память на долгие годы. Но, и это почти не обсуждается, мы должны что – то делать. Или просто сидеть и смотреть как она… простая рыба хочет жить, летать, срываться и снова жить.