Страница 1 из 3
Захар Прилепин
Я пришел из России верхом на танке до Америки
Современная русская литература есть, она полна сил и мрачного задора.
И вместе с тем ее как бы и нет.
В первую очередь потому, что, грубо говоря, до нее нет особого дела ни в самой России, ни за ее пределами.
Пелевин продает по 100 или по 150 тысяч копий каждого своего романа, Акунин и Улицкая — побольше, Сорокин и Быков — поменьше. И это я назвал самые известные имена.
Успешный русский писатель имеет в среднем 20-тысячный тираж и еще, если повезет, допечатку в три тысячи. Это в стране, где сто с лишним миллионов умеют читать.
В этой стране еще 25 лет назад нормальный тираж более-менее известной книги был до полумиллиона, а самые взрывные сочинения Солженицына, Стругацких, Юлиана Семенова, Приставкина, Лимонова и Юрия Бондарева (я специально насыпал таких разнородных имен) имели тиражи много выше миллиона экземпляров. У нас тогда всякий известный писатель, да и поэт тоже, мог соперничать с Майклом Джексоном.
Новая демократическая Россия расхотела дружить с писателями. Она сначала влюбилась в прорабов перестройки (потом быстро разлюбила их), затем в экстрасенсов (тоже скоро остыла), следом в генералов (странным образом они почти все погибли при разных обстоятельствах), потом совсем потеряла стыд и начала обожать самых глупых в мире телеведущих… Спустя четверть века выяснилось, что любить тут особо некого и верить тоже некому.
Теперь Акунин и Быков могут хороводить огромными митингами, потому что даже при своей относительной в масштабах страны известности они все равно симпатичней и притягательней всех экстрасенсов, генералов и прорабов вместе взятых. Правда, читают при этом все равно три, в лучшем случае пять процентов населения.
Писателю остается успокоить себя тем, что эти три-пять процентов и есть те люди, от которых зависит будущее России, и повестку дня сформулируют все-таки они.
Я, например, в этом уверен.
Почти.
За пределами России ситуация еще более смешная. Современные русские находятся на периферии читательского интереса. Собственно, и сама Россия воспринимается как периферия, только очень большая и, в общем говоря, скучная.
А чем мы Запад можем удивить, сами посудите? Путиным на дельтаплане или митингами? Митинги у них у самих проходят такие, что закачаешься, целые площади разносят в хлам — так на самом деле выглядит цивилизованный протест. А вместо Путина у них свои чудесники.
Внимание к России с точки зрения культурной того же порядка, что и внимание к какой-нибудь африканской стране третьего ряда. За четверть века на Западе позабыли, кто мы такие вообще.
Характерным в этом смысле стал феномен появления на Западе русского писателя Николая Лилина, есть там такой гастарбайтер. Он сочинил несколько восхитительных по количеству благоглупостей книжек, например, про то, как его семья, отбыв каторгу в Сибири, приехала в современную Молдавию, жила там по воровским понятиям, крестясь на пыльные иконы, решая проблемы при помощи топора и обреза и потребляя самогон из ведер. Сам Лилин, молодой человек лет 25-ти, рассказал всем на Западе, что сидел в тюрьме, воевал в Ираке, Израиле, Чечне и еще черт знает где, и этот несусветный опыт тоже увековечил в своих нетленках.
И все поверили. Пишут на обложках: «Новый Лев Толстой» и собираются экранизировать в Голливуде. Барон Мюнхгаузен плачет от зависти. На историю восхождения Лилина я смотрю с восхищением и очень хотел бы с ним опрокинуть по рюмочке. А что, это же вполне в русских литературных традициях, у нас тут имели место Хлестаков и Остап Бендер — в их полку прибыло. Гениальный парень.
Россия хоть и диковатая страна, но, право слово, просто невозможно представить ситуацию: вот в Россию приехал некий литератор из Франции, который, будучи лет 19-ти от роду, стал бы всем рассказывать, что служил снайпером в Алжире, после чего подрывником в Ираке, где лично взял одного из сыновей Хусейна в плен, и представил бы об этом свою книгу, где доблестные французские коммандос, поедая жаренных на костре лягушек, совершают необычайные подвиги. И у нас все это издадут и анонсируют: «Это автор, благословленный Дюма и Экзюпери».
Ну не будет такого никогда! Все сразу поймут, что нас решили накормить клюквой.
А вот клюква о нас в Европе и Америке — ничего, проходит на ура.
Мои книжки переведены на 14 языков, и мне ни на одну минуту не приходило в голову считать себя писателем с европейским именем — все это, как я предполагаю, несколько затянувшееся недоразумение, касающееся очень узкого круга по-прежнему интересующихся Россией маргиналов.
Опыт наблюдения за книжной индустрией и продвижением русской литературы на Западе дал мне некоторые представления о том, как нужно популяризировать писателя из России. О чем бы ни была написана книга этого писателя, на обложке его сочинения нужно написать: «Это сын Алеши Карамазова. Это брат девушек из „Пусси Райт“».
Думаете, я шучу?
Про Алешу Карамазова пишут на каждой третьей обложке, для них, что Карамазов, что матрешка — одно и то же, в Карамазовых может поместиться все, что угодно.
«Пусси Райт» — это вообще убойная тема, они там неистово уверены, что вся Россия требует для себя права плясать в центральных храмах страны, потому что нам так нравится. А те, кому не нравится, — они агенты кагэбэ и православные зомби.
В Германии, например, сейчас выходит книга про Эдуарда Лимонова, так они на обложке пишут: «Это отец „Пусси Райт“!» А чего ж не внук Алеши Карамазова тогда?
Не знаю, может, и российскому читателю теперь надо пояснять, что Лимонов и несчастные девушки из панк-группы занимаются не совсем одним и тем же, а точнее сказать, вовсе разными вещами?
Понять западных издателей, конечно, можно — им надо хоть как-то впарить русскую словесность; но результат все равно какой-то комический.
Только что один продвинутый немецкий еженедельник опубликовал список книг, которые составляют «литературный канон» за годы после Второй мировой — так там из наших только «Доктор Живаго» и «Архипелаг ГУЛАГ». Ни одной более-менее современной книжки! При всем том, что другие страны представлены целыми россыпями авторов.
Они там выстроили канон вообще без нас! Что до «Живаго» с «ГУЛАГОМ», то и здесь обольщаться ни к чему. Эти книги и в России мало кто целиком прочитал, а на Западе — и того меньше. Просто с кислой миной демонстрируют дань памяти стране Достоевского и Толстого и впитавшуюся в кровь неприязнь к советскому проекту.
Надо бы изменить ситуацию, да?
Так сложилось исторически, что русская литература шла в Европу вместе с великой и суровой российской государственностью. Сначала казаки в Париже, разделы Польши и «жандарм Европы» — следом Достоевский и Тургенев. Потом русские в космосе, ГУЛАГ и танки в Венгрии, а потом Михаил Булгаков и Михаил Шолохов.
Хотелось бы, конечно, обойтись наконец без танков и казаков.
Но, я не иронизирую, не получится.
Мы, конечно, понимаем, что в Париже и Варшаве нам делать нечего, нас туда и не пустят больше с казаками. Однако сколько-нибудь внятную и важную миру государственность строить придется.
Иначе по отношению к России с ее Золотым веком и веком Серебряным мы будем восприниматься, как современная Греция по отношению к Гомеру и древнегреческой мифологии.
Что до русской литературы, о которой под занавес стоит сказать два слова, то она в порядке.
Русский писатель мучим апокалиптическими предчувствиями и одновременно находится в поиске почти уже утерянной традиции.
Неустанное и многолетнее ерничество, юродство и пересмешничество утомило всех.
Цветы зла уже не радуют, и запах их противен. Эстетика распада перестала быть притягательна. Впрочем, разве она была притягательна для Пушкина, Льва Толстого или Чехова?
Мир полюбил великую русскую литературу за неизъяснимое, но твердое ощущение присутствия божественного в мире, за лишенный догматики и назидательности идеализм, за твердые представления о том, что есть добро и что есть зло.