Лучшие годы Риты

Ну вот они готовились, готовились, что-то зубрили, что-то друг другу пересказывали, потом на экзаменах друг другу помогали – Митя, в частности, на алгебре помог Рите решить два уравнения, – потом гуляли вместе выпускной…

Через три дня после выпускного Игорь сообщил Рите, что поступать в этом году не будет.

– Как не будешь? – не поняла она. – Куда не будешь?

– В МГУ, – ответил он. – То есть вообще никуда не буду.

Тут Рита заметила, что вид у него какой-то непривычный. Да, за год ежедневных встреч с ним, за год любви он сделался для нее именно привычным, ей было знакомо любое выражение его лица, любой промельк иронии в его глазах, и его смех, и его задумчивость… Но то, что было в нем сейчас, оказалось ей незнакомо.

Тревога в нем была, и Рита поняла это сразу, как только пригляделась к Игорю повнимательнее после его ошеломляющего сообщения.

– Что случилось? – спросила она.

Его тревога, как пожар, охватила ее сразу и всю.

– У родителей трудности, – ответил он. – По работе.

Ответ был более чем сдержанный, но могла ли она требовать подробностей? Рита знала, что родители Игоря работают в какой-то научной лаборатории, что они химики, потому он и увлекся фамильной профессией. За этот год они несколько раз приезжали в Меченосец, и Рита с ними даже познакомилась. Они были с ней приветливы, а увидев его отца, она сразу поняла, в кого Игорь удался своей открытой доброжелательностью, снисходительностью к людям и самоиронией.

Но все-таки знакомство с его родителями, конечно, не означало, что Игорь должен теперь рассказывать ей об их делах и тем более трудностях.

– Но как же ты не будешь поступать?.. – проговорила Рита. – А армия? – вспомнила она.

– У меня год в запасе.

– То есть поедешь в Москву просто так, не в университет?

Она все-таки не могла в это поверить, слишком уж это было нелепо.

– Вообще не поеду, – сказал он. – Останусь здесь.

После этих слов Рита, как ворона Клара из сказки Андерсена, просто окрыла клюв от удивления.

– Не спрашивай больше, пожалуйста, – попросил Игорь. – Может быть, и родителям придется сюда переехать. А может быть… В общем, пока я остаюсь в Меченосце.

– А я? – растерянно спросила Рита.

– А ты поедешь в Москву и поступишь в Полиграф.

Он наконец улыбнулся, обнял ее и поцеловал так нежно, что она заплакала – впервые за весь этот год, впервые с той минуты, когда они познакомились.

Она не понимала, что все это значит. И почему он, такой взрослый, хотя ему и восемнадцати еще нет, хотя и остается еще целый год до опасности угодить в армию, не хочет объяснить ей, что происходит, и тем успокоить ее.

Но уговорить ее ехать в Москву Игорю все же удалось. То есть он вообще не допускал мысли, что это может быть иначе.

– Рита, милая! – сказал он; это прозвучало так любовно, так надежно! – Да ведь ты под Москву просто заточена. Как карандаш. Да-да, как карандаш. – Он улыбнулся, увидев ее, хоть и сквозь слезы, но наконец улыбку. – Поверь мне, я же Москву знаю, я в ней всю жизнь прожил: ты – ее, а она – твоя. Честно говоря, я вообще не понимаю, как ты здесь оказалась, – добавил он.

– Я здесь родилась. – Рита засмеялась, забыв про слезы, так хорошо ей было в его объятиях. – Это папа мой здесь оказался. Он когда-то в Москве жил, да. То есть родился на Севере где-то, его родителей туда еще при Сталине выслали, но в Москве учился.

– Где учился? – с интересом спросил Игорь. – В каком институте?

Ему было интересно все, связанное с ней.

– В каком-то инженерном, – ответила Рита. – Кажется, в технологическом. Есть в Москве такой институт? В общем, он был технолог. И у них в институте был кружок. Что-то историческое.

– Он был диссидент? – догадался Игорь.

– Ну, я точно не знаю… Я маленькая была, когда он умер, а маме он в подробностях не рассказывал. Да она и не понимала в этом ничего. Она говорила, его после института никуда не взяли на работу и вообще велели из Москвы уехать. Прописка в общежитии кончилась – что ему оставалось?

– Я думаю, даже проще сделали, – заметил Игорь. – По распределению отправили, вот и все.

– Ну, или так, – кивнула Рита. – В общем, он сюда приехал технологом, на наш завод железобетонных изделий. Я ничего о нем не знаю, – вздохнула она. – Мне шесть лет было, когда у него инфаркт случился. Я только помню, что он был не такой, как все. Совсем не такой. Трудно объяснить, в чем. Во всем. Мама говорит, он был строптивый и не умел покоряться судьбе, – улыбнувшись, добавила она.

– Это неудивительно.

Игорь тоже улыбнулся.

– Почему?

– Потому что ты тоже строптивая. От кого-то же это тебе досталось?

– Наверное, от него, – согласилась Рита.

– Так что в Москву тебе ехать обязательно, – подытожил Игорь.

И Рита поехала.

Она и предположить не могла, какой мучительной окажется эта поездка! Даже мамино недовольное ворчание, даже изумление от того, что конкурс в этом году оказался вдвое больше, чем в прошлом, просто заоблачный он оказался, – ничто не было для нее так невыносимо, как разлука с Игорем. Все слова, которые надо было себе сказать, – что он сам настоял на ее поездке, что невозможно упускать шанс, который дает жизнь, что нельзя предавать свою мечту, в конце концов, – эти слова она повторяла себе ежедневно. Но стоило ей взглянуть на фотографию Игоря, как все они переставали иметь какое-либо значение.

Даже на обычной любительской фотографии, которую Митя Гриневицкий сделал фотоаппаратом «Смена», взгляд у Игоря был такой, что мир тонул в этом взгляде весь, без остатка. И пятна света на потолке комнаты в Гнездниковском переулке складывались в его портрет, и в шуме машин на улице Горького слышался Рите его голос, и однажды утром ей показалось, что он ходит под окном по тусклой позеленевшей крыше соседнего дома…

И вот в то утро, за день до начала экзаменов, когда она услышала его шаги по крыше, Рита поняла, что больше не хочет говорить себе какие-то неубедительные слова. Не хочет и не будет.

«Я могу поступить в следующем году. И еще через год. И когда угодно. Шанс – только слово. Он останется шансом всегда, и я всегда смогу его использовать. А любовь – это сейчас. Ее, может, никогда в моей жизни больше не будет. То есть что я говорю? Что значит – будет, не будет? Она уже есть, я вся из нее состою. И что же я делаю? Почему отказываюсь от нее? Какая глупость!»

Это прозвучало у нее в голове так ясно и радостно, как будто там, внутри ее, была настоящая Рита, лучшая, такая, какой должна она быть. И эта настоящая Рита наконец решилась произнести слова, исполненные настоящей правды.

В тот же день она сказала маме, что передумала поступать в Полиграф. Мама восприняла известие с радостью, не преминув упрекнуть Риту, что зря потратили деньги на поездку и на ее подготовку к экзаменам, но дело было не в этом. А в том, что уже через два часа они сели в поезд на Курском вокзале, а еще через четыре – вышли из него в Меченосце.

Рита не забежала домой даже для того, чтобы переодеться. Подумаешь, посидела немного в вагоне у окна! Одежда от этого не испачкалась.

Ей надо было увидеть Игоря сейчас же, немедленно. Неделя разлуки с ним – невыносимая, никчемная – подталкивала ее в спину, когда она бежала по пыльной улице вниз, к реке, к зацветающему яблоневому саду, в котором стоял дом его бабушки.

Калитка была закрыта. И не на щеколду от бродячих собак, как обычно, а на замок. Это было странно – Игорь никогда не запирал калитку днем. Рита заколотила в нее сначала рукой, а потом и ногой. Через несколько минут дверь дома открылась, и она увидела сиделку Игоревой бабушки.

– Кто там, что ты? – приговаривала та, идя к калитке. – Зачем колотишься?

– А где Игорь? – нетерпеливо спросила Рита.

– Ну так уехали же они. – Сиделка пожала плечами так, будто сообщала Рите нечто само собой разумеющееся. – Позавчера еще.

– Как?.. – пробормотала Рита. – К-куда уехали?

– В Москву, – ответила сиделка.