Страница 4 из 29
…одно я знаю точно: машину на стоянке не оставлю. Одному Богу известно, сколько разных несчастий («не счесть частей»? нет, я не собираюсь рубить его на куски) может произойти. Возьмут и перекроют выезды, хотя причин для этого вроде бы не будет, не полезу же я туда с целым арсеналом. Это федеральное учреждение, а не средняя школа. Но хватит негатива. Речь всего лишь о разведывательной вылазке, о выяснении некоторых фактов. Вот здесь лучше всего припарковаться, но я, пожалуй, еще покатаюсь вокруг квартала, ознакомлюсь с местностью, чтобы ничего не оставлять на авось… Движение здесь небольшое, трудностей не ожидается. Да я и не обдумываю пути бегства после ограбления банка. Просто осваиваюсь с окружающей средой. Никаких фокусов в стиле Джеймса Бонда Театральщина мне ни к чему. Обойдемся без игры в полицейских и грабителей, в «шпионов, пришедших с холода». Не будет ни пальбы по копам, ни шума на весь мир…
О'кей, лучшего местечка для парковки не найти. Легкий доступ к объекту. Вот и хорошо. Идем себе, просто прогуливаемся по безобразной федеральной собственности. Надо думать, все власти, на любых уровнях ставят своей целью напомнить, что ты находишься на принадлежащем им участке, и делают его особенно непривлекательным. Невероятно, но стоит покинуть район правительственных зданий — и на улицах возникает строй тенистых деревьев, звучит пение пташек, все выглядит, звучит, ощущается безмятежно, а потом ты делаешь шаг — и перед тобой снова адская бездна. Только плаката недостает: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Нет-нет, сейчас мне такое настроение ни к чему. Просто прогуляюсь до кафетерия, осмотрюсь, запомню все, каждый поворот и уголок, все варианты отхода к машине. Который час? 12.10. Хорошее время. Может статься, он каждый день обедает в одно и то же время, вот и глянем, там ли он.
Ухты, какая тут прохлада! Наверное, в холоде посетители больше съедают. А его нет… Подожду несколько минут, вдруг он появится. А вот этого я не предусмотрел: что, если им дают на обед по полчаса? Хотя к нему это не относится, он же в этой поганой «Ви-Эй» за главного. Такой делает на службе, что захочет, недаром он так обращается с ветеранами — мол, пошли вы все на фиг. Такой небось выходит как можно позже, чтобы вторая часть дня пролетела побыстрее. Ему необходим отдых, он ведь целый день губит человеческие жизни. Но ты не зарывайся, быть паскудой не так легко, как кажется, ну и… Хватит. Сосредоточься. Если ты не способен на это сейчас, на что же надеяться в день «икс»? Гуляй себе, не торчи на месте как столб, чтобы не вызвать подозрений. Раз пришел, ознакомься как следует с местностью. Сюрпризы тебе ни к чему.
Ну и жарища! Все жмутся в узкой полоске тени от здания. Боятся солнечного света, как летучие мыши. Чуть высунутся — и сразу назад. Какого черта? Гуляй и наслаждайся. Есть ли толк от этой тени? Теперь к зданию не подъедешь на машине, но умельцы устроить бойню все равно нашлись бы. Хотя повторения Оклахома-Сити уже не будет. Вот уж там был псих так псих. Столько народу… дети… все они не имели никакого отношения к тому, из-за чего, не знаю уж, что это было, у него поехала крыша. Слепота, кровожадность, глупость. Полнейшая бессмыслица. Те, кто был хотя бы отдаленно виноват в его бедах, не получили ни царапины. Вот в чем беда слепой ненависти: она вредит самой себе. Столько смертей, сам он тоже мертв, и никакого толку. А все эмоции. Для киллера спокойствие, хладнокровие — вот главное. Полная анонимность. Забыть о самолюбии, на первом месте — достижение желаемого результата. Если подумать, сколько гуляет на свободе людей с огромными счетами в швейцарских или офшорных банках, похитивших миллионы и спрятавших концы в воду… Якобы ради потомков! Ха-ха-ха! Некоторые люди чувствуют себя до того незначительными, что готовы на все, лишь бы заручиться местом в истории. А надо всего лишь хорошо поработать, пусть это и станет наградой. Не позировать перед камерами, не сходить с ума, требуя справедливости или еще какой ерунды, о которой нынешние психи начинают голосить с пол-оборота. Пошли они все! Пусть получают, что заслужили.
Уф, как же приятно здесь, в холодке! Наверное, я немного перегрелся, шатаясь по солнцепеку. Поглядим… вот и он, старина Барнард. Салат, кола, пирог. Кола, как пить дать, диетическая. Миска кроличьей травы, диетическая бурда и здоровенный кусище яблочного пирога. Следит за собой, считает калории. Ну-ка, какого размера его бумажный стакан? Большого, какого же еще. Ладно, возьму попить, немного посижу и смотаюсь.
Ну вот, если бы я наградил его бурду своим «поцелуем смерти» — звучит недурно, — то отступал бы к машине этим путем. Прогулочным шагом, прихлебывая водичку, ничем не выделяясь, просто один из трудяг, что тащатся к своим тачкам… Вернуться завтра для повторной репетиции. Привыкнуть к маршруту. Пройти его с закрытыми глазами. И уехать, не размыкая век? Ладно, пошутить не вредно, но лучше не отвлекаться лишний раз на хохмы. Оставаться сосредоточенным.
Так, ключ — в замок зажигания, пристегнуться, хорош я буду, если полиция меня остановит за непристегнутый ремень безопасности, а я запаникую и выдам себя. Уверен, такое происходит сплошь и рядом. Очень важно, чтобы все было честь по чести, ничто не привлекало внимания. Включить поворотник, отъехать от бордюра, влиться в поток движения — машина среди других машин — и покатить домой.
Пока все просто. Повторить завтра. И потренироваться с заражением его питья. Значит, так. Стол примерно на той же высоте, что и подставка для подносов. Его стакан будет примерно здесь, вот так, я окажусь рядом, наклонюсь, чтобы не была видна рука с пузырьком, и быстро плесну. Проще некуда. Никто не увидит пузырька в моем кулаке. Гм, а вдруг он нальет стакан доверху, и не будет места? Это важно. Сдается мне, он всегда отпивает, как только наполнит стакан, но лучше завтра это уточнить. Не хватало, чтобы из-за такой мелочи все пошло насмарку? А пока я буду тренироваться с выливанием культуры ему в стакан. Все выглядит совсем просто. Ни одной пролитой капли. Пузырек никто не увидит… надо с ним походить и убедиться, что он не проливается… посмотрим в зеркало… ну-ка… Ничего, угол не мешает. Ничего. Вот отличная мысль: захватить завтра с собой пузырек с водой и посмотреть, как все пройдет.
Паркуемся. Такое впечатление, что здесь всегда есть свободные места: что вчера, что сегодня. Так, действуем по схеме.
…Я не ошибся, он и впрямь начинает сразу отпивать. Мои знания обширнее, чем я отдаю себе отчет. Пора сосредоточиться. Встаю за ним в очередь, осторожно двигаю поднос… так, теперь наклоняюсь в другую сторону, лью… двигаемся дальше, отношу поднос на место и медленно удаляюсь. Никакой спешки, я ведь возвращаюсь на работу а кому охота торопиться на работу, лениво выхожу за дверь. Та же походка, все по плану.
Боже, тренировка с холостыми, а как колотится сердце! Все прошло на «отлично». Ни одной зацепки, ни единой пролитой капельки. Детали, детали, все внимание к деталям. А ведь я не ошибся: план сработает. Я нюхом чую: сработает. Но не смей прекращать тренировки! Долой самодовольство. Когда созреет культура, я буду настроен, что твоя скрипка или гоночная машина. Внимание к деталям.
Тестер показывает, что бактерий в моей культуре хватит на полгорода. Не вижу причин, можно заняться Барнардом прямо завтра.
Чужая ошибка подарила мне время, чтобы увидеть свои собственные. Провидение?
Ну, начали. Я столько преследую этого хрена Барнарда, что его время вышло. Проверка готовности. Культура будь здоров, разве что не пенится. Пузырек наготове. Место для парковки разведано. Могу вылить пузырек ему в стакан с зажмуренными глазами. От кафетерия до машины тоже могу прошагать вслепую. Все проверено и перепроверено. Я готов. Лучше сделать все прямо сейчас, чтобы не перезреть и не утратить гибкости. Не перенапрягаться, сосредоточиться на происходящем. Восхитительно, ну просто восхитительно. Ощущение, что я способен в любое мгновение так сосредоточиться на происходящем, чтобы стать его составной частью, обратиться в эфир, слиться с каждым атомом, протоном, кварком, срезонировать со всей Вселенной, со всем, со всем… Кто знает, может, в один прекрасный день все так и произойдет. Что за возвышенная мысль: освободиться от тела, разума, плыть свободно, стать всего лишь волновым пульсом в пространстве… только это будет МОЙ пульс, МОЕ сознание, осознание свободы, неподвластности гадскому гнету, давившему меня всю жизнь, типам вроде Барнарда, вечно повергавших меня в уныние, мучивших меня, не пускавших дальше порога, захлопывавших дверь перед самым моим носом, заставлявших в борьбе доказывать, что я заслуживаю свой кусок хлеба, Боже, что за животные эти люди, хуже даже, чем проклятая мафия, те хоть не скрывают, что они воры и убийцы, а эти прикидываются друзьями, притворяются, что хотят нам помочь — помочь сойти с ума. Трудно им, что ли, дать мне эти пособия, но они отказывают и отказывают без всякой уважительной причины, принуждают снова и снова просить… а-а, черт с ним. Я устал от всего этого безумия. Завтра он попробует капельку моей стряпни, а послезавтра навсегда перестанет меня огорчать. Но я не утрачу бдительности. Теперь, обретя настоящую цель в жизни, я должен сосредоточиться на ней. Как все просто, даже слишком. Он знать меня не знает, даже фамилии моей не прочитал. Ему известно только, что он подписывает письмо за письмом с отказом в пособии. Может, натолкнуться на него и заулыбаться? Нет, обойдемся без показной храбрости и глупых игр. Не терять сосредоточенности, не вызывать подозрений, хранить максимальную безликость. Ничего не пускать на самотек. Как все произойдет? От одной этой мысли у меня все трепещет внутри. Никогда никого вот так не убивал, да это и не убийство, ведь это совсем как на войне, а не то, что вытворяют профессиональные убийцы. Я же не киллер. Вовсе нет. Я только представитель угнетенных, проводник для микроорганизма… ага, это самое, проводник, не более того, посол, можно сказать. Но смогу ли я это совершить? Боже, стоит только об этом подумать — и кишки скручиваются узлом. Все будет хорошо. Он или я. К этому все сводится: он или я, лучше он. Нет, мне наплевать, есть ли у него семья. Его дети заслужили эту участь. Они наверняка пошли в него или станут как он. Ему-то все равно, есть ли у нас семьи, ему нет дела, что наши дети страдают, потому что ему нравится нас терзать, отвечая на наши просьбы отказом. Величайшая радость его жизни — постараться, чтобы мы не получили того, за что горбатились и чего заслуживаем. Представляю, как он приходит вечером домой и рассказывает жене и детям, сколько обращений о предоставлении инвалидности он отклонил за день, и как они им гордятся. Так что я действительно жалею их ничуть не больше, чем они нас. В какой-то степени верно будет сказать, что я делаю всего лишь то же самое, что он сам делал столько лет: отказываю ему в его просьбе. Ха-ха, неплохо: в вашей просьбе отказано.