Впереди — Днепр!

Теперь нужно только все организовать и подготовить так, чтобы эти огромные силы были полностью введены в действие. Поклонник четких, продуманных, тщательно разработанных и спланированных действий, фельдмаршал Манштейн в мыслях и на бумаге уже все решил и определил. У него не оставалось ни одного неясного вопроса. Все до единого подчиненные ему исполнители получили необходимые распоряжения. И вот теперь, объехав войска, он воочию убедился в том, что сделано практически для осуществления его планов и решений. А сделано было много. Под сенью рощ и бесчисленных садов северной Украины таились от упорных поисков советской разведки танковые и пехотные дивизии. На аэродромах скапливалось все больше и больше авиации. Тыловые и прифронтовые склады и базы ломились от боеприпасов.

Все вооружение и боевая техника были в превосходном состоянии. Железнодорожные эшелоны сплошными потоками везли пополнение. В штабах были продуманы, передуманы и отшлифованы самые обстоятельные планы действий. И днем и ночью на полигонах и стрельбищах шли упорные занятия, в штабах и на командирских учениях десятки раз отрабатывались варианты прорыва советской обороны, отражения контратак, форсирования рек и речушек, действий в самых различных и неожиданных условиях. Все это радовало и вдохновляло фельдмаршала. Но за всем этим ощутимым благополучием у Манштейна, незаметно возникнув, нарастало раздражение. Первый толчок этому, видимо, дал командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот. Едва встретив фельдмаршала и доложив о состоянии своей армии, он с каким-то непонятным упорством начал твердить о медленном поступлении нового вооружения и боевой техники, о плохой обученности прибывающего пополнения, о других тех самых десятках и сотнях недостатков, непорядков и недоделок, которые неизбежны при подготовке любого большого дела.

Вначале Манштейн счел это за обычное для большинства начальников стремление выпячиванием недостатков оправдать свои будущие промахи и ошибки. Но вскоре фельдмаршалу пришлось отказаться от этого предположения. Подобно Готу, правда не так решительно и смело, командиры корпусов и дивизий его армии также отмечали медлительность в поступлении пополнения, намекали на мощь русских и недостаток сил для прорыва их обороны и достижения решительных успехов. В этом несомненно сказались, как твердо решил про себя Манштейн, события недавнего прошлого: зимнее отступление с Кавказа и от берегов Волги. Фельдмаршал по себе чувствовал, сколь тяжелы и потрясающи были эти события, отбросившие немецкую армию от уже почти достигнутых целей назад к тому, с чего началось лето прошлого года. Но как бы ни велики и ошеломляющи были минувшие потрясения, все исцеляющее время и надежда на будущее смягчат, загладят, а затем и совсем сотрут их впечатление. В таком состоянии основным для человека являются непрерывная активная деятельность и избежание всяческих толков, пересудов и воспоминаний прошлого. Забыть, начисто вычеркнуть из памяти все, что было тяжелого и неприятного, и все силы устремить в будущее! Поэтому фельдмаршал, не считаясь со своим временем и здоровьем, одно за другим проводил совещания, разборы учений и занятий, выезды в части и подразделения, создавая вокруг себя кипучую, напряженную обстановку целеустремленной деятельности. Это постепенно, как медленное, но верное лекарство, сняло с него раздражение, и он уехал от Гота в веселом и приподнятом настроении. Только в пути, среди мелькания утопающих в зелени украинских сел и городов, возникало и тут же гасло какое-то щемящее, неприятное ощущение зыбкости всего, что он видел и делал. Но в Запорожье, в штабе группы армий, слушая доклад начальника штаба, Манштейн опять остро почувствовал то же самое, что испытал при встрече с командующим 4-й танковой армией. Пунктуальный, обстоятельный и деловитый начальник штаба группы армий с так хорошо знакомой Манштейну привычкой настойчиво подчеркивать то, что его особенно волновало в данный момент, несколько раз повторил, что русским, во-первых, известно о подготовке немецкого наступления на Курск и, во-вторых, они проводят целую серию мероприятий, готовясь к борьбе с новой танковой техникой. Эта подготовка дошла, оказывается, уже до того, что каждый советский солдат знает не только общие данные о «тиграх», «пантерах» и «фердинандах», но и в совершенстве изучил их слабые стороны и уязвимые места.

Такое известие не было для Манштейна неожиданностью. Многолетний военный опыт подсказывал фельдмаршалу, что общий план большой операции, где участвуют многие тысячи людей, в полнейшей тайне сохранить почти невозможно. Рамо или поздно, по слухам, догадкам, а часто и точным сведениям противник узнает о готовящихся против него действиях. Еще сложнее сохранить в тайне выпуск нового оружия. По существу оружие это остается тайной до тех пор, пока идея его устройства зреет в голове конструктора. Стоит лишь только начать производство нового оружия, а тем более в массовых количествах пустить в войска, тайна станет явью и сведения о нем быстро долетят до противника. Поэтому сообщение начальника штаба группы армий нисколько не удивило Манштейна. Раздражало и сердило его то, что начальник штаба докладывал все это по своим личным предположениям и отдельным смутным слухам. Разведка же никаких конкретных и проверенных данных не давала.

— А предки ваши не страдали манией преследования? — резко оборвал он без умолку говорившего начальника штаба.

Тот удивленно вскинул брови, густо покраснел, потом, бледнея, привстал и с обидой пробормотал:

— Я не понимаю вашего вопроса.

— Так, вот, — резко встал Манштейн и по своему обыкновению в упор посмотрел в лицо начальника штаба. — Так вот, — жестко и сурово повторил он, — свои догадки и домыслы держите про себя. А мне извольте докладывать только точные и проверенные сведения. Разведка бездельничает, вы ею не руководите, а только гадаете да предполагаете. Извольте немедленно, сейчас же бросить все силы разведки на выявление планов, намерений русских и состояние их войск, их обороны. Идите! Завтра утром доложить первые результаты разведки. А о том, что противник знает наши планы и наши новые танки, — добавил он вслед уходившему начальнику штаба, — никому ни звука. Ни звука!

Излив вихрем налетевший гнев, Манштейн отпил глоток остывшего кофе и грузно опустился в массивное кресло. Неудержимый поток мыслей постепенно входил и привычное русло размышления вслух.

Знают о наших планах, знают о наших танках. Скверно, отвратительно, пагубно! Знают о планах — подготовят мощную оборону, знают о танках — создадут новые противотанковые средства. Да, но и оборона и, особенно, новые противотанковые средства создаются не вдруг. Нужно время. Нужно немало времени. И это время будет работать в нашу пользу. Наступление следует начинать немедленно. Бросить все силы на Курский выступ. Именно все силы, именно немедленно. Победа под Курском возместит все поражения на других фронтах.

Манштейн не по возрасту резво встал, достал из сейфа свою особую папку личной переписки с Гитлером и присел к письменному столу. На мгновение он задумался, подыскивая аргументы, которые особенно могли бы повлиять на Гитлера в принятии решения о немедленном наступлении «а Курск.

Вспомнив недавнюю встречу с Гитлером здесь вот, в этом кабинете в Запорожье, молодо улыбнулся и вполголоса проговорил:

— Донбасс! Сейчас фюрер, видимо, и во сне грезит Донбассом. Он не желает отдать его русским и все силы вложит, чтобы удержать донецкие рудники и заводы.

В пространном письме, умоляя Гитлера немедленно начать наступление на Курск, Манштейн писал:

«Чем раньше начнется операция «Цитадель», тем меньше будет опасности большого контрнаступления противника на Донбасс».

Закончив письмо и поставив дату «18 апреля 1943 года», Манштейн встал, подошел к оперативной карте и, рассматривая до мелочей знакомое начертание фронта, резко проговорил:

— Пусть знают о наших планах, пусть знают о наших танках, но мы опередим русских и все равно добьемся решительной победы под Курском.