Серебряный остров

А каким он будет? Он и сейчас замечал в себе черты, которые не одобрял в других. Ну хорошо, жизнь его сложилась так, что с малых лет пришлось самому заботиться о себе, а потом и о дедушке. Самостоятельность — не такая уж плохая штука. Во всяком случае, в учебе его никто не подгонял. Но эта же самостоятельность оборачивалась то вспыльчивостью, то обидами. Так уж пошло с детства. Еще бы не считал он себя обиженным: у других отец, мать, братья и сестры, а у него…

Со временем Цырен научился глубоко прятать обиду — это породило скрытность характера. Как иногда завидовал он Саньке с его доверчивостью! Даже они, лучшие друзья, ничего не знали о затаенных обидах Цырена. Да и зачем знать, все равно не поможешь, лишние переживания ребятам. Вот и вышло, что не с кем отвести душу, остался среди друзей один одинешенек.

А летом обнаружилась новая скверная черта: оказалось, он любитель покомандовать. Правда, благодаря ему не только спаслись во время шторма, еще и пещеру открыли. Однако Цырен понимал, Рудик и Санька в чем-то правы. Давно уже собирался он начать перевоспитание «этого упрямца Цырена». Но какое тут перевоспитание, когда он в интернате, а дед в Сохое, и неизвестно, что с ним, может, убежал в тайгу и не вернулся. Только и забот, как бы не сорваться из-за пустяка, не нагрубить учителям, не поссориться с ребятами. Много раз уговаривал он деда переехать куда-нибудь, если не в город, то хоть в Горячие Ключи, но дед и слышать не хотел.

— Чего это сорвусь с места, как мальчишка? Здесь у меня дом, здесь жизнь прожита, здесь и в землю лягу. С моими ногами без аршана ни шагу…

Действительно, дед знал аршан, целебный источник, в котором лечил свои больные ноги. Бывало, кое-как, с кряхтеньем, со стонами доберется до источника, опустит ноги в теплую вонючую воду, посидит час и едва не бегом побежал. Цырен в необыкновенные свойства источника не верил, потому что никто больше им не пользовался. Вполне могло быть, что дед вылечивался не от воды, а просто так, от самовнушения. В Горячих же Ключах было несколько знаменитых аршанов, и все деревья возле них обвязаны разноцветными тряпочками в знак благодарности за излечение, как требует древний бурятский обычай. Но в те источники дед не верил, и Цырен понимал будь они хоть расцелебными, не помогут.

Одним словом, Цырен по-настоящему любил деда, заботился о нем, и в этой любви, в этой привязанности не было никакой корысти, просто дед был дед, единственный на свете родной человек. Каждый вечер, засыпая в интернатской комнате, Цырен с улыбкой обращался к нему: «Ну как ты там, Константин Булунович? Гляди же, не вздумай заболеть!»

Однако сегодня привела Цырена в родной дом не совсем бескорыстная забота. Он и вообще не приехал бы на это воскресенье, ездить туда-сюда каждую; неделю накладно, никакого отдыха не получается. Дров он наколол в прошлый раз, продуктов припас, все дела по хозяйству сделал. Но обстоятельства сложились так, что ему спешно понадобилось поговорить с дедом.

Ссора с друзьями и музейные передряги вовсе не дешево дались Цырену. Правда, он умел держать себя в руках и виду не подавал, но кому от этого легче? Неожиданное предательство Саньки поначалу выбило его из колеи. Вот уж действительно нашли интересное дело, на всю зиму хватило бы, едва за него жизнью не поплатились — и так бездумно отдать в чужие, равнодушные руки! Разменять тайну на мелочишку обыкновенных школьных мероприятий! Нет, этого Цырен понять не мог!

Объяснение в каменоломне смягчило Цырена все-таки сделано это не для того, чтобы обойти или обидеть его, просто по наивности. Будто ребят можно увлечь чем-то, во что уже влезли учителя. Уж если объединять класс вокруг музея, спросили бы его, как это сделать. Он бы сообщил о музее под величайшим секретом сегодня одному, завтра другому, послезавтра третьему, и все тридцать в полном восторге собирали бы экспонаты втайне друг от друга и были бы абсолютно счастливы. А Санька все испортил…

Там, в каменоломне, Цырен сказанул с досады, а что ему расхотелось возиться с общественным музеем, но все-таки надеялся, они еще попросят его стать председателем. И если бы на совете попросили, он в конце концов согласился бы. Однако о нем забыли, и избрали Саньку, хотя любому ясно, что из Саньки никогда никакого председателя не выйдет.

Вот когда он обиделся по-настоящему. Значив так? Значит, Цырен вам не нужен? Ну посмотрим! же, что у вас получится! Посмотрим, как вы без меня обойдетесь, а уж я без вас точно обойдусь, будьте спокойненьки. Есть у меня другое дело, настоящая тайна, вы еще локти будете кусать!

В глубине души Цырен сознавал, что причина всему не музейные распри, а потеря друзей, которых он лишился отчасти и по своей вине. Но чем больше прояснялась эта мысль, тем сильнее он заводился: я вам еще докажу, должен доказать! И он снова и снова старался уверить себя, что дело с верблюдами на мази, стоит только сосредоточиться…

Во сне он увидел деда. Будто бы дед, еще не очень старый, сидел на крылечке, чинил сеть и рассказывал, а маленький Цырен примостился рядом:

«Отрар был богатый и культурный город. Со всех окрестных городов стекались в его стены несметные сокровища, съезжались мудрецы и поэты. Можно смело сказать, к тому времени стал Отрар столицей Средней Азии. Осажденный войском Чингисхана полгода сопротивлялся город. Когда мало осталось воинов, на крепостные стены встали женщины, дети, старики. Но слишком неравными были силы. Город пал, враг ворвался на улицы, перебил жителей, разрушил дома и дворцы. Так был стерт с лица земли Отрар, и руины его вскоре занесло песком…

Летописи указывали, что сокровищам Отрара нет цены. Но едва город перестал существовать, все летописи умолкли. Куда же девались сокровища? Если бы их удалось припрятать в подземельях, как считают некоторые исследователи, думаю, хоть одна летопись обмолвилась бы об этом. Древние книги полны отзвуков… Значит, завоеватели захватили все. На восток, в сторону монгольских степей, двинулся по велению Повелителя таинственный караван…

И здесь, внучек, среднеазиатская легенда о сокровищах Отрара, подтвержденная раскопками, сливается с бурятской легендой о верблюдах Чингисхана. Давно смыло время верблюжьи следы на берегах Байкала, но зоркому глазу много ли надо, чтобы восстановить след? Древние книги полны отзвуков, и стоит нанести те отзвуки на карту…»

Дед не закончил свой рассказ — Цырен проснулся. Вскочил с постели и едва не закричал от радости. Спросонья показалось, будто ключ к новой тайне у него в руках. Но утром, рассудив здраво, понял, что в руках у него не ключ, а опять… лишь туманные намеки. Надо же было проснуться на самом интересном месте! О какой же карте говорил дед? Порывшись в памяти, Цырен припомнил, что дед действительно рассказывал ему, маленькому, про какой-то разграбленный город, но чужой непонятный Отрар выветрился из головы. И вот, оказалось, память сохранила все!

Приснись этот сон в иное время, наверное, Цырен остался бы спокоен. Или почти спокоен. Но сейчас, когда он не мог не думать ни о чем другом…

Удивительно, дед больше ни разу не обмолвился об Отраре. И вообще в этот момент все дела и привычки деда показались Цырену… странноватыми, что ли. Если у человека больные ноги, зачем носиться по тайге? Сидел бы себе дома, как другие старики. Значит, он ищет в тайге что-то такое, что позволяет за-быть про боль…

Что!?

Получалось — лекарственные травы и корни. С тех пор, как Цырен помнит себя, дед лишь этим и жил, об этом говорил — травы, травки, травушки. Сколько ни болел, ни одного настоящего аптечного лекарства не принял, только свои, самодельные. «Разве это лекарства? — бывало, размышлял вслух. Одно место лечат, другое калечат. Только бы хворость изгнать, да поскорей, поскорей. А надо не болезнь — человека лечить. Потому как болезнь, допустим, в брюхе сидит, а корни в голове гнездятся, Вот и помочь бы организму корни искоренить. А травки, даже если и не помогут, мимо пройдут, ничего не заденут. Зато попадешь в точку — вылечат без малейшего вреда для всего прочего организма».