Жестокая охота

Костя проводил Ляльку до ее квартиры. Да так и остался там, сначала на одну ночь, а затем и вовсе переселился к ней. Хмурый Чемодан, который по наводке Люськи-Конфеты с трудом разыскал его, чтобы вручить ключи от своей квартиры, так как должен был уехать из города на пару недель, прямо-таки остолбенел при виде розовощекой, счастливой Ляльки. Ткнув Косте в руки ключи и пакетик с деньгами, он неожиданно, не говоря ни слова, сунул руку за пазуху, достал бутылку “Портвейна”, выбил пробку и, не отрываясь, вылил вино в свою бездонную утробу.

— Фу! Хорошо пошла, как сплетня по деревне, и не остановилась… — Довольно погладил себя по животу. — Ну, поздравляю! — принялся трясти Костину руку. — Жаль, мало времени, а то погудели бы клево.

— Ты чего это? — удивился Костя.

— Да ладно, брось темнить, — довольно захихикал Чемодан и подмигнул Ляльке, которая, потупясь, смущенно теребила передник. — Завидую. Мне бы твои годы… — и зашептал на ухо Косте: — Лялька — бабец что надо. Сладкая. Ух! Своя в доску. Не продаст, клянусь, век свободы не видать… Все, бегу. Покеда!

Неожиданно для Кости сумасбродная Лялька ворвалась в его постылую жизнь так стремительно и с таким напором, что на некоторое время приглушила все сомнения, колебания и горечь утрат. Впервые в жизни познавший женскую ласку, он с головой окунулся в необъяснимо-сладостный мир новых, еще не изведанных ощущений. Хмельной от бесконечных ласк Ляльки, в редкие минуты отдыха он спрашивал себя: “Что со мной творится? Неужели это и есть любовь?”

Лялька себе таких вопросов не задавала. Перевидевшая на своем коротком веку многих мужчин, познавшая липкую похоть новизны случайных и беспорядочных связей, растлевающих мысли и сжигающих душу, она и впрямь влюбилась. Влюбилась без оглядки, без сомнений и колебаний, как молоденькая школьница, которая готова ради своей первой любви жертвовать всем: и добрым именем, и уважением окружающих, и родительским очагом. Так иногда среди гнилой болотной зелени, из-под почерневшей от зловонных испарений кочки, неожиданно вскипает холодный, кристально чистый ключ и медленно, но неустанно прокладывает себе дорогу через застойную коварную трясину к широкой полноводной реке…

И все же бездеятельность тяжким гнетом давила Костю. Однажды он попробовал устроиться на работу, но тут же оставил эту затею: в отделе кадров потребовали паспорт и трудовую книжку. А у него не было ни того, ни другого, потому что в свое время не пошел в милицию, где ему взамен справки об освобождении должны были выдать паспорт. Не пошел, потому что знал — прописаться в городе негде, а значит, придется куда-то ехать. Уехать, не повстречав Фонаря. Теперь же Костя просто боялся пойти туда — нарушение паспортного режима грозило ему большими неприятностями. Он содрогался от мысли, что вновь придется увидеть ржавую колючую изгородь зоны, что снова нужно будет надеть грязную, замусоленную робу и вышагивать среди серого и хмурого строя заключенных.

Костя подолгу просиживал у окна Лялькиной квартиры, спрятавшись за занавеской, жадно прислушиваясь к неумолчному городскому шуму и вглядываясь в голубой лоскут неба. И только поздним вечером, а то и за полночь, когда счастливая Лялька наконец засыпала в сладкой истоме, он, крадучись и стараясь не попадать на глаза ее соседям, выходил из дома и в упоении бродил по осенним улицам, иногда до утренней зари…

Однажды, поздним вечером, пришел Чемодан, как всегда навеселе и с двумя бутылками неизменного “Портвейна”.

— Тебе привет от Козыря… — вполголоса сказал он Косте, прислушиваясь к звону посуды на кухне, где суетилась Лялька, готовя ужин. — Счас вмажем по стаканчику и пойдем.

— Куда?

— Есть места… — уклончиво ответил Чемодан, разливая вино по стаканам.

— А все-таки?

— К одному человеку.

— Зачем? И к кому?

— Не суетись, скоро все узнаешь.

— Мне твои загадки не по нутру, — резко сказал Костя, поднимаясь из-за стола.

— Брось, не заводись. Козырь просил передать, что человек надежный. Не сумлевайся, — и добавил с нажимом: — Козырь желает, чтобы ты с этим человеком встретился. Обязательно…

Сухощавый благообразный старичок в очках с важным видом поднялся навстречу Косте и протянул руку:

— Будем знакомы, Седой. Меня зовут Леонтий Севастьянович. Присаживайся, — показал на стул. — Алексей, — обратился к Чемодану, — ты погуляй возле дома часок. Мы тут… потолкуем.

Чемодан недовольно проворчал что-то себе под нос и вышел, громко хлопнув дверью. Старик поморщился, глядя ему вслед, затем спросил у Кости:

— Чай будешь? У меня отменный, цейлонский. Садись поближе. Тебе покрепче?

— Спасибо…

Неторопливо прихлебывая ароматный чай, старик ободряюще улыбался и кидал на Костю колючие хитроватые взгляды — явно присматривался. Чаепитие несколько затянулось, похоже, старик испытывал терпение своего гостя, хотел, чтобы он занервничал. Но Костю эти уловки волновали мало. Он молча, с безразличным видом пил чай и на вопросы старика отвечал коротко: “да” или “нет”.

Наконец старик сдался. Отставив чашку, блаженно вздохнул, потер руки, будто ему стало зябко, и спросил:

— Небось, скушно без дела маяться?

— Привык…

— Плохая привычка, — заулыбался старик; похрустев пальцами, посерьезнел и сказал: — Вот что, Седой, пора тебя к делу приставить. Стоящему делу. Работа не пыльная, но денежная. Козырь рекомендовал тебя как смышленого, надежного человека. А мне такие и нужны.

— Чем я буду заниматься?

— А ничем, как и прежде. Так, легкая прогулка время от времени на свежем воздухе. Чтобы кровь не застаивалась. Побудешь на стреме часок-другой — и опять отдыхай с деньгой в кармане.

— Я буду… воровать? — Костя резко встал, опрокинув стул. — Ты что, дед, сбрендил? Найди кого-нибудь другого. Я пошел.

— Э-э, погодь! — вскричал старик. — Я тебе не все еще сказал, парнишка. Погодь и выслушай.

— Ну? — остановился на полдороге к двери Костя; какая-то едва уловимая интонация в голосе старика заставила его насторожиться.

— Во-первых, не воровать, а брать то, что принадлежит нам всем. То, что государство прикарманивает, нас с тобой не спрашивая. Брать свою пайку, не огрызок черствой черняшки, что они нам предлагают, а кусок ситного с маслом. Усек? Имеем на это полное право. Ты вот отторчал в зоне по навету, зазря что ли? Кто-нибудь возместил тебе убытки? Годы не вернешь, ясное дело, но хотя бы комнату в общаге дали да на кусок хлеба малую толику подкинули в твой дырявый карман.

— Воровать я не буду, — чувствуя, как бешенство волной окатило сердце, хрипло ответил Костя.

— Заладил, как попугай, — не буду, не буду… А куда ты подашься, друг ситцевый, без гроша в кармане, без документов, ась?

— Это не твоя забота.

— Так уж и не моя… — ехидно покривился старик. — Ты хотя бы поинтересовался, кто тебя деньгой снабжал до сих пор, чтобы ты мог спокойно и в полной безопасности на пуховых перинах с Лялькой кувыркаться. Ладно, хрен с тобой, как видно, Козырь в тебе ошибся. Похоже, кровь у тебя заячья. Что ж, разойдемся, как в море корабли. Вот только должок ты мне верни. К концу недели. Понял?

— Какой должок?

— Память отшибло? У меня тут все записано — сколько, когда. — Старик достал из ящика стола потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете. — Вот, черным по белому.

— Но ведь Козырь говорил, что это… подарок за то, что записку передал…

— Подарок ты проел за месяц. А потом я, старый дурак, посочувствовал, подкармливал тебя по мере своих возможностей, по-товарищески. Думал, добром отблагодаришь. Дождался благодарности.

— Деньги я верну. — Костя с ненавистью посмотрел на ухмыляющегося старика, едва сдерживая себя, чтобы не сломать его дряблую морщинистую шею.

— В лотерею выиграешь или наследство получил? — снова съехидничал старик, но, заметив опасный огонек в черных глазах юноши, сказал, благодушно развел руками: — Как знаешь. Это твои заботы. Но деньги — через неделю, — добавил он жестким голосом.