Бальзак

В первом из названных нами романов, менее других известном, автор в необыкновенно мрачной картине дает нам характеристику целого небольшого города и одной фамилии, члены которой живут и там, и в столице. Гладкое действующее лице – это истаскавшийся грубый офицер наполеоновской гвардии, живое воплощение деспотического эгоизма сильной натуры. Он своего рода miles gloriosus, не робкий, но преступный. В другом романе, самом известном произведении Бальзака, автор с неподражаемою правдою изображает гибельное следствие неумеренности в чувственных наслаждениях. Шекспир едва ли с такою художественностью и верностью обработал эту тему в драме «Антоний и Клеопатра». Наконец в романе «Illusions perdues» автор восстает против злоупотреблений печати, как орудия демократических тенденций.

Заглавие этого замечательного романа характеризует Бальзака. До известной степени он годился бы в заглавие всех его произведений, но ни одно из них не раскрывает нам в такой полноте взгляда его на новейшую культуру. Он здесь смотрит на пагубные стороны журнальной деятельности как на темные стороны общественной жизни вообще. Подобно большинству великих писателей, не доживших до старости, Бальзак имел мало причин восхищаться теми критическими отзывами, каких удостаивало его печать. Его не понимали; а лучшие критики, как, например, Сен-Бёв, были слишком близки в нему до времени, чтоб уразуметь все это достоинства; он же с своей стороны жил одиноко, не делал ни шага, вопреки обыкновению парижан, чтобы добиться похвального отзыва своим произведениям, а успехами своими нажил себе много завистников. В «Illusios perdues» он вывел на сцену так-называемую малую прессу, и журналисты, которых он задел не простил ему этого. Главную роль между ними играл Жюль Жанен, который очень верно изображен в романе только не в очень выгодном свете. Тем любопытнее его критика на этот роман. Она появилась в Révue de Paris 1839 года, в котором и Бальзак был деятельным сотрудником, но, конечно, вышел, когда журнал начал так сказать процесс против него. Критика же Жанена зла, мелочна, остроумна, но она не пережила романа, который хотела убить.

Молодой, бедный провинциальный поэт, красивый как Антиной, слабо-характерный и не очень даровитый, приезжает в Париж с знатною дамой. Дама эта – красивый синий чулок. Любовные отношения их должны были завершиться сожительством в столице, но вдруг дама, принятая как равная в большом свете, взглянула совсем иными глазами на себя и на своего рыцаря. Последовало отчуждение и разрыв с её стороны; Люсьена затмевает какой-то 50-ти летний дэнди. Между тем провинциал перевоспитывается, делается парижанином. Его цель – выступить в качестве поэта; он написал роман и томик стихотворений и сошелся с небольшим кружком молодых людей с благородными стремлениями. Перед ним – целые месяцы нищеты, покорности судьбе, усиленных трудов и робких надежд. Но он сильно жаждет мимолетных наслаждений, славы и мщения всем тем, кто унизил неопытного пришельца. Малая пресса дает ему средства вполне удовлетворить этим стремлениям; у него кружится голова, и он, что называется, очертя голову бросается в журналистику.

Люсто ведет его в магазин богатого книгопродавца и владельца газеты Palais-Royal. При каждом слове, которое говорит книгопродавец, он вырастал в глазах Люсьена. Последний видел, что и политика, и литература сосредоточиваются в этом магазине, как в центре. При виде одного знаменитого поэта, встреченного им тут и продававшего журналисту издание своей музы, – непризнанный великий человек из провинции пришел к ужасному выводу. «Деньги – вот ключ ко всем загадкам. Он чувствовал себя одиноким, безвестным, и лишь от ненадежного друга зависел его успех. Он обвинял своих истинных и преданных друзей литературного cénacle в том, что они рисовали ему жизнь в ложном свете и помешали броситься в борьбу с пером в руке». Из книжного магазина друзья идут в театр. Люсто всюду встречают приветливо, как журналиста. Директор рассказывает ему, что затеялась было интрига против него с целью отбить одну пьесу, но богатые поклонники двух его красавиц актрис заплатили за нее дороже и все расстроила. В Театре, как и в книжном магазине, и у издателя, и в редакции газеты – ни слова об искусстве и истинном даровании. Чеканный молоток как будто непрерывно стучит по его голове и сердцу. Под влиянием всего виденного и слышанного литературная совесть его смягчается, он делается литературным и театральным критиком в небольшой газете без всякого направления. Его любит и содержит молодая актриса и он все глубже погружается в пошлость жизни человека, продавшего себя. Унижение его доходит до крайности, когда он, по воле главного редактора, должен написать злой пасквиль на книгу своего лучшего друга, которую сам одобряет. Раньше, чем статья была напечатана, он стучится у двери этого писателя, чтобы попросить у него прощения. Его возлюбленная умирает; он так обеднел, что сочинял нескромные шансонетки у её смертного одра, чтобы было на что похоронить ее. Наконец, он берет в виде подарка деньги от её горничной, так постыдно заработанные, и на них решается ехать в провинцию. Все это ужасно, но все это – истина, ужасная истина. Это – единственное произведение, в котором Бальзака покидает беспристрастие естествоиспытателя. Он всегда сохранял душевное спокойствие, но здесь приходит в ярость и бичует.

VI

Мишле в своей «Историй Франция» начинает новую эпоху культуры с того времени, когда кофе входит в общее употребление. Это уже крайность, но можно без преувеличения утверждать, что в слоге и манере Вольтера можно видеть влияние кофе, как у многих более ранних писателей – влияние вина. Бальзак очень много работал и принужден был освежать свои силы на ночь большим количеством кофе, но это разрушало его организм. Не помню, кто именно сказал про него очень метко: «Он жил благодаря 50.000 чашек кофе и эти же 50.000 чашек свели его в могилу».

В его произведениях заметна сильная спешность работы и крайнее раздражение нервов; но, по всей вероятности, обдумывай он тщательнее свои произведения, они не были бы так живы, не читались бы с таким увлечением. Неимоверная сутолока во всемирном городе, бешеная конкуренция, лихорадочная деятельность по части изобретения, жажда наслаждений, несмолкаемый шум станков, постоянный огонь в кухнях и лампах – все это одушевляло и согревало его произведения. Он жил среди работы и рабочих как в родной стихии, видел только работу, насколько глаз мог видеть, как моряк видит только море. В последние семнадцать лет безмолвие его отшельнической жизни нарушалось и оживлялось корреспонденциею с одной женщиной, жившей далеко от него, которой он давал отчет в каждом проведенном дне. Эти отношения с легкою маскировкою изображены в романе «Albert Savarus». Во время одной поездки Бальзак познакомился с польскою графиней, Ганскою. Между ними началась переписка в 1833 году, прерывавшаяся лишь на время их редких встреч где-нибудь в Европе. Она принимала тон все более интимный, а в 1850 году Бальзак женился на этой даме, которую так долго обожал и которая за несколько лет перед тем овдовела. Трудно определить её влияние на писателя, так как ей обязаны появлением в свет столь разнородные произведения, как роман в духе Сведенборга «Seraphita» и умная повесть «Modeste Mignon».

Хотя Бальзак в течение долгах лет пламенно желал этого союза, но по собственной воле откладывал его, пока баснословные долги были уплачены, так что он мог с честью начать новую жизнь. Он устроил в Париже красивое помещение для своей невесты и счастливым, хотя уже далеко не молодым, женихом отправился в её поместье в Малороссии.

Там, еще до свадьбы, отпразднованной в Бердичеве, у него открылась болезнь, вследствие долголетнего неумеренного напряжения сил, которая и свела его в могилу. Брачное сожительство супругов было кратковременно. В марте 1850 года была свадьба, а чрез три месяца Бальзак был уже в могиле. «Как только готов дом, – говорит турецкая пословица, – приходить смерть». Она пришла в то время, когда Бальзак стоял на высоте своего творчества. Никогда еще не писал он лучших, более глубоких произведений, как в последние годы, перед смертью. Поэтому можно сказать, что он стоял на высоте своей славы. Она приобреталась медленно. Когда он написал 20 или 30 романов, но не пользовался еще большой известностью, писатели младшего поколения начали сближаться с ним и почтительно идти по его следам. Он рекомендовал им трудолюбие, уединенную жизнь, но прежде всего чистоту нравов, если они хотят чего-нибудь достичь в литературе, он допускал писание посланий к предмету любви, «потому что они образуют слог». С удивлением выслушали они эти наставления из уст человека, произведения которого в периодической печати постоянно вызывали громкие вопли о их безнравственности, повторявшиеся на разные лады. Они не знали, что это всегда первая и последняя уловка литературного ничтожества против всего живого и здорового на литературной почве. Несмотря на все нападки, его имя входило в славу. Современники стали мало-помалу сознавать, что в лице Бальзака они имеют одного из тех истинно великих писателей, которые кладут свою печать на произведения искусства. Он не только дал новую форму роману, но, как истинный сын того века, в который наука все более и более вторгается в область искусства, указал метод наблюдения и описаний, усвоенный и впоследствии примененный к делу другими. Его имя было славно и само по себе; но кто основывает школу, того имя – легион. Однако при жизни он не приобрел себе полной славы и это зависело от двух недостатков его произведений. Его слог был неровен: то он был очень прост, то высокопарен, а недостаток обработки слога всегда имеет большое значение, потому что именно хорошим слогом отличаются художественные произведения литературы от обыкновенных. В особенности к этому строги французы, столь чуткие в риторическом отношении. Но по смерти Бальзака его произведения стали расходиться и в чужих странах, а там мало обращали внимания на этот недостаток. Кто настолько понимает язык, что может на нем читать, но не может вполне оценить всех его тонкостей, тот легко прощает стилистические погрешности, если они вознаграждаются крупными внутренними достоинствами. В таком именно положении была вся европейская публика, читавшая романы Бальзака. Образованные итальянцы, австрийцы, поляки, русские и т. д. читали его с наслажденьем и не замечали недостатков формы. Но мы не хотим этим сказать, что эти недостатки романов Бальзака не помешают их долговечности. Все не обработанное или слабо обработанное не живуче. Громадная «Comédie humaine», как и картина в 10 тыс. стадий в длину, о которой говорит Аристотель, не может считаться одним произведением и отрывки целого сохранятся во всемирной литературе лишь соответственно своим художественным достоинствам. По прошествии веков они будут лишь материалом для истории культуры, но читать их не будут.