Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 3



Р. А. Лафферти. Сон

Странно, что, будучи жаворонком по натуре, он проснулся в подавленном состоянии. Он пытался разобраться, почему, и не смог.

Будучи человеком здоровым, он не стал отказываться от здорового завтрака. Для этого он был недостаточно подавлен. Он слушал мелодичный голос темноволосой девушки. Она частенько завтракала в заведении Кэхила со своей подругой.

Виноградный сок, ананасовый сок, апельсиновый сок, яблочный сок… почему люди смотрят на него с недоумением — только потому, что он берет на завтрак четыре-пять сортов сока?

— Агнес, это было ужасно. Я была похожа на мешок грязно-зеленого цвета, набитый скунсовой капустой, клянусь. А мои волосы выглядели как туалетная швабра. Я чуть не умерла от тоски. Просто невозможно, чтобы кто-то чувствовал себя так плохо. Не могу забыть эту картину. Весь мир как нижняя часть сгнившего бревна. Хотя нет. Это было не просто скопление существ. Это была куча мала. Никто не заслуживает того, чтобы жить в таком мире. Он все еще у меня перед глазами…

— Тереза, это всего лишь сон.

Сосиски, всего четыре маленькие связки. Неужели люди считают его обжорой только из-за того, что он заказал четыре порции сосисок? Кажется, не так уж много.

— Моя мама превратилась в монстра, свинообразное животное, покрытое бородавками. Но все равно я узнала ее. Как могла моя мама выглядеть бородавчатой свиньей и при этом оставаться моей мамой? Она же опрятная!

— Тереза, это всего лишь сон. Выбрось его из головы.

Удивленные взгляды, которые человеку приходится терпеть, позволяя себе десяток оладий на тарелке! Что с этими людьми, которые называют четыре оладьи невероятной кучей? И что необычного в заказе четверти фунта хлеба? Лучше, чем двадцать маленьких кусочков, каждый на отдельной подставке.

— Агнес, глаза у всех были выпученные, как у насекомых. И мы воняли! Мы были раздуты, и все время шел дождь, едкий зеленый дождь, который вонял, как слово из пяти букв. Ох, подруга! Волосы торчали у нас отовсюду, где не было бородавок. Мы разговаривали, как охрипшие вороны. По нам ползали паразиты. Я чувствую зуд только при одном воспоминании об этом. А неприличные части сна я не стану рассказывать вообще. Никогда в жизни не испытывала такого отвращения. Не знаю, как я проживу день.

— Тереза, лапушка, почему какой-то сон так сильно тебя расстроил?

Не вижу ничего дурного в заказе глазуньи из трех яиц, и поджаренной с двух сторон яичницы из трех яиц, и трех яиц, сваренных всмятку, и шести — взбитых. Или закон требует, чтобы все яйца в заказе были приготовлены одинаково? Или есть что-то дурное в заказе пяти чашек кофе? Девушке не придется бегать подливать.

После яичной интерлюдии и первых блюд Баскомб Свисегуд любил перейти к бекону и вафлям. Но он подскочил, не закончив завтрак.

— Что она сказала? — Он удивился необычной громкости своего голоса.

— Что сказал кто, мистер Свисегуд?

— Девушка, которая была здесь и только что ушла с подругой?

— Это была Тереза, а другая девушка — Агнес. Или наоборот, это была Агнес, а другая девушка — Тереза. В зависимости от того, кого из них вы имеете в виду. Я не в курсе, что именно сказала каждая из них.

Баскомб выскочил на улицу.

— Девушка! Девушка, которая рассказывала про нескончаемый зеленый дождь, как вас зовут?

— Тереза. Вы встречали меня четыре раза. Каждое утро вы смотрите на меня так, словно видите впервые.

— Я Агнес, — сказала Агнес.

— Что вы подразумевали, когда говорили о нескончаемом зеленом дожде? Расскажите о нем подробнее.

— Не расскажу, мистер Свисегуд. Я просто рассказывала Агнес свой сон. Вас это не касается.

— Но мне нужно услышать о нем все. Расскажите подробнее, что вам приснилось.



— Не расскажу. Сон был нехороший. К вам он не имеет никакого отношения. Если бы вы не были другом моего дяди Эда, я бы позвала полицейского из-за вашей назойливости.

— Были ли у вас существа наподобие живых крыс, обитающих в желудке и помогающих переваривать пищу? Были ли они…

— Ох! Откуда вы знаете? Оставьте меня в покое. Я позову полицейского. Мистер Маккарти, этот человек пристает ко мне.

— Да неужели, мисс Ананиас. Старый Баскомб давно выдохся. От него вреда не больше, чем от фонарного столба.

— А на фонарных столбах росли волосы, не так ли, мисс Тереза? Они трепетали, разбухали и пахли зеленью…

— Ох! Вы не могли узнать! Вы страшный человек!

— Я Агнес, — сказала Агнес, но Тереза утащила ее прочь.

— Что за вырост на фонарном столбе, Баскомб? — спросил офицер Моссбэк Маккарти.

— Ох, я как будто побывал в аду, Моссбэк. Я видел его во сне прошлой ночью.

— Что ж, там ты и окажешься — как человек, игнорирующий Пасху год за годом. Но вырост на фонарном столбе? Если он имеет какое-то отношение к моему участку, я должен знать об этом.

— Похоже, я видел такой же страшный сон, что и юная леди, совпадающий во всех деталях.

Не зная, что представляют из себя сны (а мы не знаем), мы не заметим странности в том факте, что двум людям приснился один и тот же сон. Таких людей может быть не так уж много, и большая часть снов забывается сразу после пробуждения.

Баскомб Свисегуд забыл свой мрачный сон. Он не мог отыскать причину своего подавленного состояния, пока не услышал Терезу Ананиас, рассказывающую Агнесе Шоенапфель отрывки из своего сна. Даже тогда его сон вспоминался крайне медленно, и лишь по прошествии какого-то времени вспомнился сразу весь.

Странность заключалась не в том, что два человека увидели один и тот же сон, а в том, что они обнаружили совпадение, несмотря на тысячи людей вокруг и на то, что большая часть снов быстро забывается.

Но если совпадение имело место, оно могло быть многократным. В ночь, когда сон явился впервые, он, по всей видимости, приснился большому количеству людей в городке среднего размера. В дневной газете появилась небольшая заметка. К одному доктору обратилось пятеро пациентов, которым приснились крысы у них в желудке и растущие изо рта волосы. Это была первая публикация, затрагивающая феномен коллективного сна.

В пасквиле ничего не упоминалось о едком зеленом дожде, лишь при дальнейшем расследовании обнаружилось, что эта и другие подробности были общими для всех снов.

Но именно репортер Вилли Вэгонер прославил город. Пока он не выполнил свою работу, происшествия и заметки были разрознены. Доктор Хером Джудас сопоставлял некоторые сообщения, упоминавшие синдром зеленого дождя. Доктор Флоренц Аппиян отслеживал данные по травмам желудка, а профессор Гидеон Гритхауз пришел к некоторым научным заключениям о тайном значении бородавок. И только Вилли Вэгонер пошел искать правду в народ, а потом представил народу свои заключения.

Вилли заявил, что использовал для опроса случайную выборку из тысячи человек. (Это неправда; он поговорил примерно с двадцатью из них. Вряд ли вы представляете, сколько времени может занять опрос тысячи человек). Вилли сообщил, что сон про омерзительный мир видели чуть больше 67 % опрошенных. Он сообщил, что около 44 % видели сон более одного раза, 32 % — более двух раз, 27 % — более трех раз.

Многим несчастным он снился каждую ночь. А многие холодно отказались отвечать на вопросы вообще.

Это было через десять дней после того, как Баскомб Свисегуд подслушал рассказ Терезы о ее сне.

Позже Вилли опубликовал мнения троих ученых мужей и версии и комментарии многих других. Туда же присовокупил полные ненависти отклики читателей, что было чистым легкомыслием.

Однако феномен не был локальным явлением. Статья Вэгонера хоть и была первой всесторонней (по крайней мере, многословной) попыткой анализа явления, но ненадолго. Аналогичные статьи появились в других газетах в тот же день и днем позже.

Сон был больше, чем фантазия. Те, кто называл его фантазией, умолкли, как только посмотрели его сами. Показатель самоубийств вырос в стране и по всему миру. Явление приобрело глобальный характер. Неблагозвучная песенка «Зеленый дождь» оккупировала все чарты, так же как и «Песня бородавочника». Люди начали относиться с апатией к себе и окружающим. Женщины боялись родить монстров. Появились новые виды извращений, совершаемых во имя нового мира и его обитателей, некоторые разнузданные общества избрали желудочную крысу своим символом и поместили на эмблему. Прежние развлечения были заброшены, а сны стали единственной темой обсуждений.