Страница 29 из 67
Дающий приемлет божественную радость
Две радости имеются у человека: одна — когда он принимает, и другая — когда дает. Радость, которую испытывают, отдавая, несравнима с той, которую ощущают, что-то принимая. Человеку, для того чтобы понять, верно ли он преуспевает в отношении духовном, должно прежде всего испытывать себя, радуется ли он, отдавая, а не принимая. Расстраивается ли, когда дают ему, и переживает ли радость, когда дает сам? И потом, если он правильно трудится в духовном отношении, то, делая какое-то добро, он никогда его не запоминает, но никогда не забывает даже самое малое добро, сделанное ему. Он не может закрыть глаза даже на самое ничтожное благодеяние других по отношению к нему. Сам он, может быть, подарил кому-то целый виноградник и забыл об этом. Но одну виноградную гроздь, данную ему из подаренного им же самим виноградника, он не может забыть никогда. Или, может быть, он дал кому-то много резных деревянных икон и этого не помнит. Если, однако, этот "кто-то" подарит ему одну иконочку, запаянную в пластик, то он придет в умиление от этой иконочки, несмотря на ее малую цену, и с благодарностью будет потом думать, как за это отплатить. Он может построить целую церковь, пожертвовать землю под строительство и забыть об этом. То есть правильный духовный путь таков: забывать добро, сделанное тобой, и помнить добро, сделанное тебе другими. Пришедший в такое состояние становится человеком, Божиим человеком. Если же кто-то все время забывает добрые дела, сделанные ему другими, и помнит добрые дела, сделанные им самим, то это делание противоположно тому, которого хочет Христос Но и расчеты вроде: "Ты мне дал столько-то, а я тебе столько-то" — это мелочный базар. Я стараюсь дать тому, кто находится в большей нужде. Я не мелочусь по базарному типа: "Такой-то дал мне эти книги, теперь я ему столько-то должен, надо отдавать, чтобы расплатиться". Или: "Если другой мне не дал ничего, то и он от меня ничего не получит". Это правда человеческая.
Тот, кто что-то берет, принимает радость человеческую. Тот, кто дает, приемлет божественную радость. Мы приемлем божественную радость даянием. Например, кто-то дает мне книгу и в это время он радуется духовно, божественно, я же, взяв книгу, радуюсь по-человечески. Отдав эту книгу другому, я тоже возрадуюсь божественно, а тот, кто ее от меня получит, возрадуется по-человечески. Отдав ее, в свою очередь, другому, испытывает божественную радость и он, а человеческую радость ощущает тот, следующий, кто ее примет. Но и он, если отдаст ее кому-то, возрадуется божественно и так далее. Видите, как от одной вещи многие люди могут испытывать радость и божественную и человеческую?
Надо выучиться радоваться, подавая. Человек занимает верную позицию, если он радуется, подавая. Он "подключен" тогда ко Христовой "сети" и имеет божественную радость. Радость, которую он испытывает, раздавая что-то или в чем-то помогая, содержит в себе божественный "кислород". Но когда человек радуется тому, что он принимает, или тому, что другие жертвуют собой ради него, то в его радости есть зловоние, удушье. Люди, которые, не принимая в расчет свое "я", отдают себя другим, будут очень скоро судить нас. Какую же радость испытывают они! Им покровительствует Христос. Но большинство людей радуется, принимая. Они лишают себя божественной радости и потому испытывают муку. Христос приходит в умиление, когда мы любим нашего ближнего больше, чем себя, и исполняет нас божественным веселием. Смотри, Он не ограничился заповедью "возлюбиши ближнего своего, яко сам себе"[107], но принес Себя в жертву за человека.
Сребролюбец собирает для других
— Вот, Геронда, два маленьких братишки: младший раздает, а старший нет.
— Пусть родители выучат и старшего находить сладость в даянии. И если старший потрудится над этим, то он получит воздаяние большее, чем младший, дающий по своей природе, и станет лучше его.
— Геронда, как избавиться от сердечной стесненности, которая мешает нам давать что-то другим?
— Ты что же это, скряга?! Вот я тебя! Выгоню! И на послушании, например, если ты трудишься в архондарике[108], то сразу возьми себе благословение раздавать на будущее [чтобы не испрашивать каждый раз вновь]. Видишь, сколь независтно Бог подает всем Свои благословения? А если не привыкнуть давать, то потом приучаешься к скупости и дать что-то другому уже нелегко.
Сребролюбец — это копилка, он собирает для других. Таким образом он теряет и радость даяния, и воздаяние божественное. "Что ты их копишь? — спросил я как-то одного богача. — Обязательств у тебя нет. Что ты с ними будешь делать?" — "Когда умру, — отвечает он, — здесь останутся". — "А я, — говорю ему, — даю тебе благословение взять все, что накопишь, с собой на тот свет". — "Здесь, — говорит он, — здесь останутся. Если умру, то пусть другие их разберут". — "Здесь-то, — говорю, — они останутся. Но задача в том, чтобы ты раздал их своими руками сейчас, пока ты жив!" Нет человека глупее, чем многостяжатель. Он постоянно собирает, постоянно живет в лишении и в конечном итоге на все свои сбережения покупает себе вечную муку. Многостяжатель дошел до последней степени глупости, потому что он не дает другим материальные блага, тонет в них и теряет Христа.
Над скрягой смеются люди. Был один помещик очень богатый: и земли имел в одной области, и апартаменты в Афинах, но уж очень он был скуп. Однажды он сварил для рабочих, которые трудились у него на полях, кастрюлю фасолевой похлебки, жидкой-прежидкой. А в те времена несчастные работники начинали трудиться с утра, с восхода солнца, и заканчивали на закате. В полдень, когда они присели отдохнуть, хозяин опростал похлебку в большой противень и позвал их обедать. Бедняги-рабочие расселись вокруг, начали есть: то какую фасолину подцепят ложкой, а то одну жижу! А один из этих рабочих здорово умел поддеть. Откладывает он ложку, отходит в сторонку, снимает башмаки, носки и делает вид, что хочет забраться с ногами в противень с похлебкой. "Ты чего делаешь?" — спрашивают его остальные. "Да вот, — говорит, — хочу залезть внутрь, поискать, может быть, нашарю какую-нибудь фасолину!" Таким вот скрягой был этот несчастный помещик. Поэтому в тысячу раз предпочтительнее, если человеком овладеет расточительность, чем скупость.
— Скупость, Геронда, это болезнь. Очень страшная болезнь! Нет болезни страшнее, чем овладевшая человеком скупость. Бережливость — это дело хорошее, но надо быть внимательным, чтобы диавол потихоньку не овладел тобой с помощью скупости. А некоторые, Геронда, от скупости остаются голодными.
— Разве только лишь голодными? Был один богатый торговец, держал большой магазин, а сам разрезал перочинным ножиком спички на три части. А у другой большой богачки была сера, так она всегда держала горящие угли и, чтобы развести огонь, зажигала серу от углей, чтобы не потратить ни спички. А сама имела дома, земли, богатое состояние.
Я не говорю, что надо быть транжиром. Но транжир, если у него что-то попросишь, по крайней мере, даст тебе это легко. Скряга же пожалеет дать тебе что-либо. Однажды две соседки, домашние хозяйки, завели беседу о салатах, об уксусе, и в разговоре одна из них говорит "У меня есть очень хороший уксус". Прошло какое-то время, и другой бедолажке понадобилось немного уксуса. Пошла она к соседке с просьбой, а та ей в ответ; "Послушай-ка, милая, ведь если бы я свой уксус раздавала, то он бы у меня и по семи лет не водился!"
Хорошо одновременно быть бережливым и раздавать. Бережливый не значит скряга. У моего отца деньги не задерживались. В Фарасах не было гостиницы, вместо нее был наш дом. Кто приходил в село, шел на ночлег к старосте. Гостя кормили, мыли ему ноги и еще носки ему чистые давали.
107
Лев 19, 18. Мф. 22, 39. Мк. 12, 31. Лк. 10, 27.
108
Архондарик — место для приема гостей в греческих монастырях. — Прим. пер.