Душа

– Слишком много впечатлений разом, – зашептала Беатриса, – на редкость впечатлительный ребенок…

Доктор даже не взглянул в ее сторону.

– Кристо, почему ты так огорчился? Может, решил, что твоя картина хуже? Ничего не могу сказать, я ее еще не видел, раз это твоя тайна, но… Приходите-ка ко мне оба с Марселем, снимем картину и вместе осмотрим механизм…

– Механизм! – Кристо сердито стряхнул с плеча руку доктора. – Подумаешь, старье! Ведь наш-то электрический!… А моя картина…

– Что твоя картина?

– Она не картина…

Беатриса старалась держаться как можно незаметнее. Повернувшись спиной к доктору и Кристо, словно превыше всего ее интересовала эта механическая картина, она, ничего не понимая, присутствовала при разыгравшейся драме.

– Пойдем выпьем чаю, – предложил доктор. – Проходите вперед, я сейчас погашу. А ты о раме позаботился, Кристо? Заметь, как важно оформление… Сюда, сюда… – Он подтолкнул Кристо к двери. – Я как раз собирался заказать к твоей картине раму, как на твой вкус рамы с зеркалами? Я видел недавно такую, очень красиво получается… Если она подойдет по размеру, а главное, по стилю…

Сидя на диване перед камином, Кристо с заплаканными красными глазами глотал сэндвич за сэндвичем, таких он еще никогда не пробовал. Беатриса разливала чай. Доктор смотрел на нее, как смотрят на серебряный кофейник или кружева на скатерти.

– Ну, что скажешь о моем «гроте» в спальне? Красиво, а? Мне он по-настоящему нравится, я часами могу на него любоваться.

Кристо воздержался и не высказал своего мнения. Он уплетал за обе щеки разные вкусные вещи и молчал. Поэтому доктору волей-неволей приходилось отвечать на вопросы Беатрисы, что в конце концов оказалось не так уж неприятно: очевидно, она вполне искренне интересуется автоматами. Наконец доктор проводил своих гостей до самого низу лестницы, где их ждал старый слуга, который открыл им дверь и запер за ними.

Было уже темно, и шел дождь. Неуютный, холодный, промозглый мир пешеходов. Свою машину Беатриса оставила довольно далеко от дома доктора. Оба шагали в осклизлом равнодушии улицы. Беатриса села за руль. «Тебя куда отвезти, на улицу Р., да?» С трудом удалось ей вывести свою машину из цепи стоящих вдоль тротуара автомобилей… Начиная от Сент-Огюстена, Париж превратился в огромный сплошной затор, машины, не двигаясь с места, урчали, фыркали. Красные огни сменялись зелеными, студенистая масса машин вздрагивала и тут же застывала. Кристо машинально разлагал на отдельные элементы энергичные движения руки маленького, лоснящегося под дождем полицейского… настоящий автомат. Беатриса попыталась пристроиться в другом ряду, но оказалось еще хуже, так как тот ряд, из которого она только что выехала, вдруг тронулся с места. Впрочем, отъехал он не так уж далеко. Движение опять застопорилось.

– Как в дурном сне, – проговорила Беатриса. – Вспоминаю Лион в 1944 году во время Освобождения, мне кажется, именно там и начались эти пробки… Все мосты были взорваны, приходилось перебираться через реки по временным настилам, которые навели американцы, впрочем, никто не двигался с места, часами ждали… С тех пор везде и всюду пробки…

Они ехали целый час, хотя на дорогу вполне хватило бы пятнадцати минут. Улица Р… У запертой лавки Луиджи Кристо вышел из машины и постучал в дверь: нет, пусть Беатриса не беспокоится, ее не впустят с этой стороны, ей придется обогнуть дом, да и все равно машины здесь не пристроить. А впрочем, к тротуару действительно не подберешься, придется разворачиваться… До свидания, мадемуазель… Большое спасибо, мадемуазель.

Беатриса включила зажигание. Нет, не стоит разворачиваться, с той стороны тоже не откроют на ее звонок… Машина подрагивала, Беатриса задумалась, сидя в этой трясущейся коробке. Она подняла стекло, боясь промокнуть, и запотевшее окно отрезало ее от всего мира… «Дворники» со скрипом ползали по стеклу, но не справлялись с потоками воды. Она совсем одна. У нее есть друзья на двух континентах, но она совсем одна. Нет в мире такого сердца, где она была бы первой, единственной. Со всех сторон раздавался оглушительный хор клаксонов. Беатриса опустила стекло, высунула голову: ничего не видно, одни машины. Она снова подняла стекло. Огромная семья и во Франции и в Англии – тетки, кузены, кузины, племянники, если она захочет, можно поехать к ним погостить, провести там уик-энд, лето, зиму, все ее очень любят, прощают ей чудачества и то, что она живет одна, и даже ее любовников… Как будто она сама не предпочла бы выйти замуж за богатого, который бы ее содержал, иметь детей… Передняя машина тронулась, на сей раз Беатрисе удалось добраться до моста. Стоп! Но не может же она выйти замуж за первого попавшегося человека. Например, за Василия… С ним она только зря время теряет. С чего это ее угораздило влюбиться в Василия? Но и до него у нее были мужчины, тоже не подходящие для брака. Конечно, если бы она захотела довольствоваться мужчинами из своей среды, с хорошим положением, она могла бы выйти замуж. Но возможно, все дело в том, что к ней по наследству от родных перепала крупица безумия, один ее дядя щеголял в чересчур экстравагантных туалетах, другой брал себе любовниц преимущественно из трущоб, а бабка, правда не по прямой линии, привозила из дальних странствований в свой шотландский замок молодых, до неприличия молодых людей. А разве не сродни безумию мистические бредни одной ее кузины. Словом, подумала Беатриса, ей есть на кого походить. Что же такое происходит? Ах да, очевидно, в Елисейском дворце был прием! А сейчас они направляются в Оперу! Должно быть, там нет проезда. Тут никакого терпения не хватит. Слава богу, тронулись… Проскочили мост! И даже проскочили одним махом мимо Тюильри… Стоп! Сколько же ей придется торчать здесь, всего в двух шагах от Пале-Рояля, от собственного дома? «Вы нетерпимы, – сказала ей как-то Натали, – я вас терплю и очень люблю за ваше гражданское мужество и за мужество, проявленное на войне, за то, что вы способны на героический поступок и не способны на поступок нечестный. Но все это средневековые категории». Натали ее, пожалуй, любит… Но все-таки она, Беатриса, не попала в число избранных. Натали ее терпит. Проезжая под арками Лувра, Беатриса почувствовала, что к горлу подступают неудержимые рыдания. Нынче вечером она никуда не пойдет, пора привыкать сидеть вечерами дома, пора привыкать довольствоваться собственным обществом, обуздывать свою непоседливость, эту жадность к жизни… Машина выехала на площадь перед. Комеди-Франсез.

XXXIV. Шесть чувств

А он, Кристо, прямо бросился к Натали. Она была дома! Как будто она могла не быть дома!… Кристо как одержимый кинулся в ее объятия, припал головой к шали, ощутил знакомый запах гренков, ванили и роз, и сдавившее его сердце отчаяние отошло куда-то, превратилось в сладкую боль. Натали прижимала его к груди, она ни о чем не расспрашивала, она старалась догадаться, что произошло. Доктор? Автоматы? Беатриса?…

– Я люблю тебя, Натали, я люблю тебя!

– И я тебя тоже, – отвечала Натали, гладя его плечи, спину, целуя волосы, бледные щеки, коричневые прозрачные веки. Кристо успокоился, но, боясь выпустить руку Натали, уселся прямо на пол у ее ног.

– Ну, как там было? – наконец решилась она спросить.

Кристо отвернулся… Натали не стала настаивать. Однако Кристо заговорил сам, заговорил, словно через силу, лишь бы отвязаться:

– Ох, у него целый дом… Битком набит… И никого нету. Доктор там один, как горошина в кастрюле, и забавляется со своими автоматами. Ужасно глупо, совсем как Миньона со своими куклами, когда она еще играла в куклы. Вот глупо-то!

Возможно, он разговорился бы, но тут раздался страшный грохот, извещавший о появлении нового гостя, и Оливье с транзистором в руке вошел в комнату, выделывая фигуры твиста, ритм которого все убыстрялся. Кристо захлопал в ладоши, потом тоже присоединился к брату.

– Добрый вечер, Натали! Кристо, ты определенно делаешь успехи. Придется сводить тебя в «Олимпию» посмотреть Джонни Холидея… Потрясно! Ну, пошли, повторим…