Душа

– Не терплю всеядности… – Натали аккуратно вытерла перо и откинула голову, чтобы лучше видеть свой рисунок. – Я из гордых.

– Значит, по вашему мнению, сексапильная кинозвезда – это просто шлюха?

– Да будет вам известно, молодой человек, что женщина, нравящаяся мужчинам, еще не шлюха. Шлюхой называется женщина, которая старается понравиться во что бы то ни стало, потому что от этого зависит ее материальное благосостояние. При чем тут кинозвезда! Не смешите, ей-богу.

Натали отложила перо, чтобы нахохотаться вволю, хотя взгляд ее был серьезен, а уголки рта презрительно вздернуты.

– Те игры, в которые тебя понуждают играть… в твоей «экскурсии», обойдутся тебе чересчур дорого… по-моему, дружище, ты влип…

Натали сказала это просто так, наобум, но оказалось, что ее догадка вполне отвечает истинному положению дел.

– Верно! Я влип…

И вдруг из горла Оливье вырвалось хриплое рыдание… Натали натянула шаль на плечи… Теперь он говорил, говорил, слова лились на нее ливнем… Все, все вокруг него, даже Миньона, требуют, чтобы он наконец потерял свою невинность, чтобы больше о ней разговоров не было. Легко сказать! Девчонки утверждают, что они уже через все прошли, голову тебе морочат или говорят – нет, увольте, для начала мне требуется кто-нибудь поопытнее, вот научишься, тогда и приходи… Ну, скажите, где же выход, и чем дальше, тем становится все труднее, потому что все это знают, и вы думаете очень весело, когда вас спрашивают: «Как, ты все еще себя блюдешь?»

– А сами-то, подумаешь, какие опытные! – Натали пожала плечами.

Да, очень возможно… Возможно, они просто бахвалятся! Особенно девчонки, они такого вам нарасскажут! Не Дани, он действительно супермужчина, он без лишних слов переходит к делу. От него не услышишь грязных разговоров о девчонках, никогда, ни об одной. Если он открывает рот и начинает говорить на эту тему, то лишь для того, чтобы сообщить о своих рекордах! Дани скоро исполнится двадцать. Правда, он еще не сдал на баккалавра, зато все, буквально все знают, что он гениален, чертовски гениален!

– А как это можно узнать?

– Ну, достаточно на него взглянуть. А что он лентяй, так не он первый. Лев Толстой тоже был лентяй.

– Ах вот как! – Натали не могла опомниться от изумления. – А пока что в скверную историю, насколько я понимаю, тебя втянул этот самый гений?

– Да еще в какую! Он пришел за мной к дяде Фердинану, предложил пойти повеселиться, сказал, что там будет вся бражка, что обязательно придет девчонка, которая в меня влюблена и только ждет знака с моей стороны. Все, мол, уже подготовлено. Терять мне было нечего, ну, я и согласился. А вот насчет того, что все подготовлено, это верно, только что подготовили-то.

Натали, не подымая глаз, вертела в пальцах перо. «Пустите детей приходить ко мне».

– Ну, мы явились… народу полно… Квартира – настоящий антикварный магазин… Будто попал к скупщику краденых церковных ценностей, тут и деревянные статуи, и золоченые подсвечники. А публика – не то певчие, не то девицы. Знаете, такой промежуточный тип, полустарлетка, полушлюшка. Все, конечно, танцевали. Сначала быстро, истом все медленнее… я имею в виду парочки, и когда какая-нибудь пара начинала под рок-н-рол танцевать слоу, все понимали, в чем тут дело… Мы прямо со смеху помирали! И никакой влюбленной в меня девчонки не оказалось… Жара! Буфет сногсшибательный! Когда знаешь, сколько стоит бутылка виски… а их тут стояли горы, словно лимонаду… Если мне попадается хорошая партнерша, я уж ничем не интересуюсь, я люблю танцевать «боп». Там была одна брюнеточка, я ее все время приглашал, и она, казалось, была довольна. Если бы я только не берег себя для девчонки, что в меня влюблена… И вдруг подходит Дани и говорит, что старик, который нас пригласил, хочет, мол, с тобой познакомиться. Я подумал, что будет невежливо отказаться, оставил свою брюнеточку и пошел с Дани. Ну и библиотека, книг больше, чем в любом книжном магазине, и ковры, и статуи… После грохота – тишина… Дани представил меня какому-то типу. Тот сжал мне руку и не выпускает…

Тут последовало столько многоточий зараз, что Натали подняла голову и начала приглаживать гребешком волосы… Как на грех Кристо открыл дверь, тихонечко, тихонечко… Вот уж действительно не вовремя! «Раз он проснулся, будем обедать?» Натали отрицательно покачала головой, и Кристо прикрыл дверь.

– А что дальше? – Натали подтянула сползавшую с плеч шаль. – Вы туда еще несколько раз ходили?

Оливье поднялся с кресла, он стоял, расставив ноги, засунув руки в карманы.

– Да… госпожа Петраччи, должен сказать вам одну вещь, только поклянитесь, что вы не скажете папе с мамой. Три дня назад полиция нагрянула к этому типу… И меня сцапали со всеми вместе… Я ничего не сказал! Клянусь, никого не выдал! А тот субъект, который меня допрашивал, дал мне пощечину, госпожа Петраччи! И еще кричал: «Это тебе будет наука! А то отец, может, и не решится тебя отлупить. Ну ладно, все останется между нами… Только смотри, в следующий раз не попадайся! Мотай отсюда!» Я и смотался… Бежал сломя голову… Только я не знал, куда мне идти. Меня продержали две ночи, я боялся возвращаться к дяде Фердинану, он наверняка сообщил нашим… Так я и пробродил целый день, спал в подворотне, а возвратиться не посмел. Утром я позвонил тому прохиндею… ну, словом, тому типу… И что он, по-вашему, сделал! Обложил меня! Орал в трубку – доносчик, трус, шпик! Это ты, говорит, сволочь, нас выдал…

Оливье как подкошенный упал ничком на пол, обхватил руками голову. От рыданий содрогались плечи, спина, все его тело, казалось, исходило слезами… Натали поднялась, пересела в кресло поближе, нагнулась, положила его голову себе на колени…

– Сволочь этот твой прохиндей! – гневно произнесла она. – Тот, кто может заподозрить в таких вещах другого, сам первый способен на подлость. Но чего ты, в сущности, от него ждал? А с твоей мамой, сынок, я сама все улажу. Дяде Фердинану тоже можно будет рассказать какую-нибудь историю. Словом, беру все на себя, не беспокойся зря. Подымайся-ка…

Натали поплыла к дверям: «Мишетта!» Потом Натали с Оливье стали вполголоса держать совет.

– Мы пообедаем одни, а Кристо отправим с Луиджи в кино… Я скажу, что ты был болен… Ну, хотя бы свинкой, что ли. А чего бы тебе хотелось, малыш? Хочешь омлета с вареньем? Переночуешь здесь на диване… Я позвоню твоей маме из магазина, не хочется при тебе лгать.

Бессильно откинув голову на спинку кресла, Оливье стонал, еле шевеля побелевшими губами.

– Главное, чтобы папа… – Оливье в отчаянии перекатил по спинке кресла голову слева направо, потом вдруг вскочил на ноги. – Так бы и убил! Уж лучше шпики, чем эта скотина, шпик – он и есть шпик… А этот все про красоту да про красоту своими паршивыми губами, гнусными своими губищами… Если у папы будет из-за него неприятность, я эту сволочь убью.

– Ты несовершеннолетний, но ты не новорожденный младенец. Теперь уже поздно облаивать этого господина. Пойду позвоню… Ах да, совсем забыла, какова роль твоего супермужчины во всей этой истории?

– Дани? Нас забрали вместе… С тех пор я его не видел. Меня отправили к несовершеннолетним.

– Так вот, ты подожди меня здесь, а я пойду в магазин и позвоню. Не возражаешь пожить немного в деревне?

– Все равно, мне терять нечего.

«Так бы и влепила тебе пощечину, как тот полицейский комиссар», – подумала Натали, а вслух проговорила:

– Терять тебе нечего, а выиграть ты можешь. Тебе повезло: у Малыша коклюш. А тем временем все как-нибудь утрясется. Сядь, ты и сидя вырастешь. Сейчас пойду похлопочу о твоем отъезде.

В этот вечер Мишетта никому не отпирала со стороны коридора Дракулы. Натали быстро пообедала вдвоем с Оливье. Они условились, что он уедет завтра спозаранку к друзьям Натали в семью одного учителя, в глушь. Проживет он там два-три дня, за это время успеет собраться с мыслями, а когда вернется, что-нибудь расскажем родным. Натали снова отправилась в магазин – надо было организовать отъезд Оливье.