Сами по себе

— Это наш редактор. Главный. Он сегодня болеет.

Никомойский задумчиво перечитал стихотворение.

— Я вообще это стихотворение выбросить хотел, — сказал Тема на всякий случай.

— И тем не менее, — безжалостно ответил Никомойский. — И тем не менее… Вынужденный солецизм, неуместный. И потом это невыносимо вторично, это мандельштамовщина какая-то старомодная. И ужасно, ужасно манерно:

Гальванизированный Надсон. Вы, извините, часом не гомосексуалист?

— Нет, — честно признался Тема.

— Работайте. Живите нормальной человеческой жизнью. Слово «транссексуал», кстати, пишется с одним «н», а не с двумя, и с двумя «с»: «транс-сек-су-ал». Забудьте про стихи. Забудьте. И не расстраивайтесь. Это мелочи.

Отворачивая от секретарши побитое литературное лицо, истекая едкой кровью неудачника, держа в руках рассыпающиеся страницы (папку он в панике оставил у Никомойского на столе), Тема выполз в коридор. Через открытую дверь напротив он увидел портрет Лукашенко над столом и оживленных белорусов под ним, распаковывающих только что привезенный копировальный аппарат.

Как только дверь за Темой закрылась, толстый молодой человек открыл глаза.

— Слушай, Элем, — сказал он деловито, — а может дать ему рекламу сочинять? У графоманов хорошо должна реклама получаться.

— Ты напрасно так легкомысленно к рекламе относишься, — ответил Никомойский назидательно. — Реклама — это дело серьезное.

— Ты все-таки подумай, — неумолимо продолжал молодой человек, — химики в следующий раз твою рекламу не возьмут.

— Возьмут.

— Не возьмут.

— Уговорим.

— Вряд ли.

Тема тем временем спустился в холл, миновал вахтершу с вязанием и вышел на улицу. Шел дождь. Он спрятал рукопись под рубашку и побежал по лужам к остановке. Грязная волна из-под вымытого черного протектора, словно вдавленного в разверзшуюся лужу, плеснула по коленям. Трамвай уехал.

Через три минуты он вернулся обратно в холл, мокрый, замерзший, чуть не плачущий от разочарования. На стене он увидел лаконичный указатель со стрелкой: мужчина и женщина похожие на два электрических штепселя с одинаковыми отдельными кружочками голов. Тема вытащил из-за пазухи стихи и бросился в туалет.

— Это гадалка, — сказал он Марине вечером.

Марина рассматривала голую женщину средних лет, спящую в ванне, в остывшей мутноватой воде. Голова гадалки запрокинулась, рот был приоткрыт, в уголках губ запеклась слюна.

— Я думал, она ушла.

Марина ничего не ответила.

— Она сказала: «Ладно. Я пошла».

Тема открыл глаза пятнадцать минут тому назад оттого, что Кореянка Хо включила Нинтендо на полную громкость. Они с Мариной только что пришли домой после дискотеки, и ей нужно было срочно пройти новую версию «Звездных войн», тот эпизод, где нужно выбраться из Подземной Лаборатории и где Звездолет на грани Катастрофы стартует с планеты Зембла и пролетает сквозь Космическую Реку под обстрелом войск Империи. Не снимая пальто, она надела наушники, но второпях забыла их подключить. Как ни в чем не бывало она сидела в полуметре от экрана, с наушниками на голове, сжимая в каждой руке по джойстику, в то время как квартира сотрясалась от непрерывных плазменных залпов и рева гигантских межгалактических ракообразных.

Последнее, что помнил Тема, были две объемистые молочные железы, блаженно раскачивавшиеся где-то высоко над его лицом, как волны над утопающим.

Марина потрогала гадалку. Гадалка проснулась.

— Доброе утро.

— Сейчас два часа ночи, — сообщила Марина миролюбиво.

— Доброе утро.

Гадалка радостно засмеялась.

— Что ты ей дал?

— Ничего особенного.

— Доброе утро.

— Возись с ней сам. Много она тебе нагадала?

Тема рассказал про визит в редакцию и про разговор с Элемом Никомойским.

— Он идиот, — сказала Марина. — Он ничего в стихах не понимает.

— Он профессиональный поэт. Вот почитай.

Тема показал Марине стихи Никомойского на страницах журнала «Кислород».

Марина брезгливо полистала журнал.

— Они идиоты.

— Надо их сжечь к чертовой бабушке, — предложила Кореянка Хо даже не читая Никомойского. — Маринка, пойдем, поговорим с ними. Зачем они нужны, если они в стихах ничего не понимают?

— Все равно, — сказала Марина. — Если я еще один-единственный раз увижу тебя с посторонней бабой — или постороннюю бабу без тебя у себя в ванной — или в другом каком-нибудь месте, с тобой или без тебя, постороннюю или нет, бабу или,.. — она запнулась и задумалась на секунду, — я тебя брошу. Имей в виду.

— Здорово формулируешь, — сказала Кореянка Хо, не отрываясь от экрана.

— Я думал, она ушла, — повторил Тема.

— Один раз. Понял?

— Понял.

— Один.

Она показала палец.

— Понял, — радостно сказал Тема, — один. Но ты понимаешь, в каком я был состоянии?

— Они полные дятлы, — сказала Марина. — Ты гений, конечно. Но я тебя все равно теперь ненавижу.

— Полнейшие, — добавила Кореянка Хо чрезвычайно авторитетно, — поверь мне. Я разбираюсь.

Позже, на кухне Кореянка Хо поинтересовалась:

— Маринка, скажи, а правда ревность — это «зеленоглазое чудовище», как в том фильме маньяк говорил, который информацией торговал? Помнишь, когда он узнает, что его жена в Дастина Хоффмана влюбилась?

Маринка подумала.

— Чушь. Никакой ревности вообще нет.

Она запихнула в рот еще две розовые подушечки жевательной резинки, сморщила нос.

— Просто неприятно.

Расстались они с Мариной тем не менее ровно через неделю. Но совершенно по другой причине.

В тот момент, когда подросток первый раз нажимал на курок незаряженного пистолета в кафе со стеклянной стенкой, Тема уже сидел у Антона в кабинете на надувном матрасе и скручивал косяк.

Антон разговаривал по телефону.

— Это как пазл, — говорил Антон, — компилируешь, раззиповываешь апплеты в разные программные директории. Монтируешь вирус. Сажаешь его на вторичные операнды. Прессуешь. Вешаешь лишний браузер в систему и через него выходишь в сервер, на сендера. И торчишь.

Антону было двадцать два. В семнадцать лет он был студентом медицинского института и ставил над собой широкомасштабные психоделические эксперименты. В восемнадцать он был профессиональным хакером и отсидел год в тюрьме города Амстердама за активное соучастие во взломе денежного автомата. В тюрьме он выучил два языка: французский и НТМL. В девятнадцать он стал чемпионом города по скейтборду. В двадцать он женился. В двадцать один он развелся. В настоящий момент он был корреспондентом трех молодежных журналов, дигитальным художником, брокером, совладельцем ночного клуба и консультантом рекламного агентства.