Страница 2 из 7
- Давайте говорить откровенно. - Начал аббат.
- Начистоту, - согласился Соньер и почувствовал, как дрожь нетерпения прошла по всему его телу.
- Вы, наверное, сами уже успели почувствовать, что наши места не совсем похожи на все то, что мы можем встретить повсюду в милой доброй Франции?
- Еще как почувствовал, дорогой Буде.
- Помните, я совсем недавно рассказывал вам о несчастных братьях Байарах.
- Отлично помню. Они молились черной Деве на своем Вдохновенном холме.
Абсолютно верно. А откуда, по-вашему, исходит представление о Богородице?
Первой, известной в Европе, была черная кельтская Богородица.
Вы правы. Когда в молодости святой Бернар молился перед черной Богородицей, то его, в отличие от братьев Байяров, никто не придавал анафеме. Святой молился кельтской богине в церкви Сен-Вуарля, и она выдавила из груди три капли молока, которые скатились на уста будущего основателя Ордена Тамплиеров. И, заметьте, именно Бернара великий Данте помещает в "Божественной комедии" в раю, в центре Розы. А при этом ересь присутствует в самом основании нашей католической церкви, во всей её истории, и ересь эта родом из здешних мест.
Я боюсь за вашу душу, дорогой Буде. Не слишком ли вы увлеклись подобными рассуждениями?
Кого вы хотите обмануть, дорогой Соньер. Я же чувствую, что эти мысли посещали и вас. Уж больно хорошо мы научились понимать друг друга во время наших речных месс. Сколько мы пропустили при этом служб в церкви, а?
Да, но вы сами знаете, дорогой Буде, что крестьяне - плохие прихожане. Не служить же, в самом деле, в пустом храме, когда на улице такая благодать?
Не думаю, что подобные речи пришлись бы по душе епископу.
Тема, затронутая Буде, явно была не из приятных. Каждый из приятелей знал, что, предпочитая рыбалку службе, он нарушает принятые правила, но говорить об этом не очень-то хотелось. После неловкой паузы Буде продолжил:
Впрочем, я не вижу здесь ничего плохого, дорогой Соньер. Вам никогда не приходило в голову, что это и не рыбалки вовсе, а обряд, который мы совершаем помимо своей воли. Помните легенду о "короле-рыболове"?
Это что-то связанное с поисками святого Грааля, да?
Я так и знал, что вы осведомлены в подобных вопросах и читали "Парсифаля" Вольфрама фон Эйшенбаха. Может быть не будем разыгрывать друг перед другом святую инквизицию, а перейдем сразу к делу? - заключил маленький аббат и озорно подмигнул своему собеседнику.
Что вы имеете в виду, дорогой Буде?
То же, что и вы, дорогой Соньер. Мы с вами прекрасно осведомлены о том, что это место было резиденцией катаров и тамплиеров.
Да, вы мне уже поведали об этом на реке.
Мы посвященные, Соньер, мы сорвали покрывало Изиды. Лучше быть зубом, чем травинкой. Вот мой девиз.
Эти слова в устах маленького кюре прозвучали десонансом всей его внешности, и Соньер не мог удержаться от улыбки. Буде заметил реакцию на свои слова, но нисколько не смутился:
Я предлагаю свалиться в бездну. Я предлагаю отдаться тому, что давно уже влечет нас к себе. Посмотрите, посмотрите только на эту башню!
На небе к этому времени появилась огромная луна и осветила всю окрестность. В серебряном свете мрачные силуэты замка Бланшфор казалось приобрели ещё больше таинственности.
Именно здесь жил один из Магистров. Копните только и вы обнаружите в этих землях не христианские святыни, а памятники вестготов и бог его знает чего еще.
Нельзя ли, дорогой Буде, поподробнее рассказать мне об этих тамплиерах? - примирительным тоном произнес Соньер, не в силах оторвать глаз от таинственного силуэта башни, что возвышалась на соседнем холме.
Охотно. Начало истории известно абсолютно всем. Существовал первый крестовый поход. Балдуин стал первым королем Иерусалима. И вот, в 1118 году сюда прибывают девять человек под предводительством некого Хуго де Паэна и формируют ядро нового Ордена Нищих Рыцарей Христа; орден монашеский, но с мечом и в доспехах. Им присущи три основные монашеские заповеди: нестяжательство, целомудрие и послушание, к которым добавилась защита паломников.
Но кто такой, этот Хуго де Паэн? - вмешался Соньер.
Своевременный вопрос, мой друг. Можно сказать, что Хуго был из здешних мест.
Неужели?
Да, он родом из Шампани. После возвращения из Иерусалима крестоносец вступает в контакт с аббатом Сито и помогает ему в монастыре начать чтение и перевод некоторых древнееврейских текстов. Подумать только, раввины из Верхней Бургони были приглашены в Сито к белым монахам-бенедектинцам, и кем? Самым святым Бернаром, чтобы изучать тексты, которые Хуго нашел в Палестине. Видите, как все переплетено в нашей истории. В ней нет четких границ. Впрочем, это же самое мы наблюдаем и в природе. Сидишь с удочкой, ловишь рыбку в свое удовольствие, а на самом деле в сердце своем предаешь матерь нашу, римско-католическую церковь.
Вы же сами сказали, что тамплиеры были монашеским орденом. Бернар и покровительствовал им. Ведь они отправились воевать гроб Господень.
Верно, только монахи эти вели себя довольно странно. Известно, когда посланник дамасского эмира посетил Иерусалим, тамплиеры предоставили ему для молитв небольшую мусульманскую мечеть, переделанную в христианскую церковь. Однажды туда вошел какой-то франк. Возмущенный присутствием в святом месте мусульманина, он принялся оскорблять его. Однако тамплиеры прогнали брата по вере, проявившего подобную нетерпимость, и принесли свои извинения мусульманину. Такая лояльность по отношению к врагу в конечном итоге сослужила им плохую службу, поскольку в дальнейшем их, кроме всего прочего, обвиняли в связях с тайными сектами мусульман.
Наверное, в этом есть своя правда. Тамплиеры не имели возможности получить основательное монастырское воспитание, - решил высказать свою догадку Соньер.
Абсолютно верно. Я рад, что вы понимаете меня. Разум тамплиеров, воинов-монахов, не мог уловить некоторые теологические тонкости Лоуренса Аравийского, и вскоре рыцари даже стали надевать на себя легкую шелковую одежду шейхов. Однако проследить за их деятельностью в этот период представляется довольно трудным делом, поскольку христианские историографы, такие как Гийом де Тир, не упускали ни единой возможности, чтобы очернить их. Ясно одно, тамплиеры в своих поисках истины отклонились от догм и вступили на весьма опасную почву мистицизма. Возьмем к примеру все ту же черную Богородицу. Великий Фулканелли решил по-особому прочитать иконы в соборах, принадлежащих Ордену, и пришел к удивительному заключению: для него стала совершенно очевидной связь между кельтской Богородицей и алхимическими изысканиями. Черная Богородица символизирует собой начало, над поисками которого трудились те, кто искал философский камень...
После разговора с Буде Соньер решил сам посмотреть на знаменитую черную Богородицу, о которой так много говорил аббат. Дождавшись подходящего момента, он сел в поезд и отправился к Вдохновенному холму. Отсутствовал Соньер около месяца. По возвращении домой он сильно изменился: помрачнел и перестал даже ходить на рыбалку, зато его часто видели в лесу и в других глухих местах Ренне-ле-Шато. Крестьяне рассказывали, что их кюре мог подолгу стоять у какого-то камня, на котором ещё была заметна полустершаяся надпись. Священник завел знакомства со стариками-фермерами и полюбил расспрашивать их о далеком прошлом. Соньер стал носить с собой книжку, чтобы записывать туда услышанные предания. Он по-прежнему навещал своего друга аббата. Друзья читали старые полуистлевшие манускрипты и о чем-то жарко спорили.
Но чем бы ни занимался Соньер, как далеко не уходил от своего дома в поисках неведомого, он почти всюду мог видеть колокольню своей церкви Марии Магдалины. И в самом деле: каждая часть приходского храма, открывавшаяся наблюдательному взору, отличалась от всякой другой постройки Ренне-ле-Шато, включая и величественный замок Бланшфор. Глядя на колокольню, Соньер и Буде в былые времена сидя с удочками на берегу в час заката мысленно сливались со шпилем и в блаженстве улыбались старым потрескавшимся камням. Они знали, что в следующий раз их ждет чудо. И чудо неизменно свершалось, но уже во время другой рыбалки, когда клев приходился на утреннюю зорьку. Этого мига рыбаки ждали с нетерпением и заранее занимали места на берегу реки, как в партере театра, не обращая внимания даже на мокрую от утренней росы траву. Казалось, что два приятеля лишь делают вид, будто удят рыбу, а на самом деле пытаются обмануть неведомое божество своим напускным равнодушием. В такие минуты они не обращали внимание на поплавки, и караси, щуки, налимы могли спокойно закусывать их жирными червями, выделывающими уморительные фигуры в воде, напоминая своими движениями нестройные и очень нервные звуки оркестра перед тем, как дирижер взмахнет палочкой. Итак, они не ловили рыбу, а сидели и ждали. Ждали, когда солнце начнет золотить самый шпиль колокольни. И это было подобно первой робкой ноте. Она ещё не предвещала ничего необычного, словно смычком тронули струну старой виолы - и больше ничего. Но червь замирал на крючке, рыба застывала в воде с открытым жадным ртом, и начиналось Представление. Уже этого звука было достаточно для опытного музыканта. Он был подобен первому жесту творения, тяжелому вздоху Бога, размышляющему о том, что должно вот-вот появиться на свет. Поначалу солнце освещало лишь самую верхнюю часть колокольни, но вот древние тяжелые камни постепенно начинали вступать в солнечную зону, и казалось, что смычок Мастера уже не робко, а уверенно, со знанием дела касался струн старой виолы, и сделавшись легче света, камни колокольни мгновенно теряли всю свою тяжесть и взлетали - и в следующий миг были уже высоко-высоко, словно голос, запевший фальцетом, и неожиданно взявший целой октавой выше.