Страница 6 из 43
Последовала немая сцена.
Потом голова маршала едва не выпрыгнула из рамки голо.
— Браво! Великолепно! Я рад, что не ошибся в вас и госбезопасность получила столь умного и инициативного офицера. Представьте свои соображения по этому поводу в письменном виде. Вопрос слишком серьезный и будет проработан на коллегии. Теперь я вижу, что дело зашиты демократии в надежных руках! — П. раздулся, точно индейский петух, отнеся похвалу на свой счет. — Однако не забывайте: никто не снимает с вас обязанности противодействовать попыткам подрыва спокойствия и стабильности в стране.
Голубое свечение погасло, и мы опять остались втроем.
— Излагайте ваши соображения и побыстрее, — приказал я.
Вернувшийся через два дня Ерофей пребывал в состоянии нервического возбуждения. Энергия так и хлестала из него. Сказать, что я был удивлен — не сказать ничего. С момента нашего знакомства я еще не видел домового таким. Ядовитая ревность шевельнулась в душе.
— Ну что? — по возможности бесстрастно спросил я.
— Полностью разогнал всю нечисть! — радостно возгласил Ерофей.
— Место теперь свято.
Я приподнял правую бровь.
— Ты и святость?
— Конечно. Если у нас встречаются разногласия с пресвятой матерью нашей церковью, то уж не в вопросах искоренения зла. Здесь мы единодушны. Тем более, сталкиваясь с таким злом, какое мы нашли на базе.
— Каким же именно?
Ерофей задумчиво поглядел мне прямо в глаза, у меня по коже пробежали мурашки.
— Не тяни…
— Заговор, — драматическим шопотом сообщил Ерофей.
Я облегченно рассмеялся.
— Эко удивил. Про заговор мне и без тебя известно. Иначе кто бы организовал нападение на базу?
Ерофей замотал головой так, словно хотел сбросить ее с плеч.
— Не то… Нападение всего лишь видимый след. На самом деле корни идут куда глубже. Мы себе даже не представляем той опасности, что подкрадывается незаметно, опасности для всей страны.
— Ни много, ни мало, — улыбнулся я.
— Да! И не надо усмешки строить! — От волнения Ерофей начал заикаться. — Заговор гораздо шире, чем мы предполагали, он распространился по всей России и ставит задачи куда более серьезные, чем диверсия против вашей организации. Спасибо нашим патриотам, они раскрыли мне глаза. Только благодаря их помощи я сумел связать воедино множество разрозненных фактов.
— Любопытно, — процедил я, начиная помаленьку догадываться, откуда ветер дует. — Впрочем, полковник, сначала отчитайтесь о выполнении полученного приказа. Рассуждения на общие темы отложим.
Ерофей надулся. Он никак не мог привыкнуть к моему новому положению. Но ведь и я не могу, действительно не могу позволить себе иное поведение. Нельзя терять авторитет высшего командования. Noblesse oblige, оч-чень обязывает. Чем выше положение, тем больше обязательства, перед ними должны отступить все дружеские чувства.
Рассказ Ерофея, вероятно от обиды, был предельно краток. С помощью Свенторжецкого в тамошнем гарнизоне достали огнеметы (сам Ерофей без крайней необходимости избегал появляться на люди). После чего огнем и мечом тщательно прошлись по каждой пяди тренировочного лагеря. Свенторжецкий скрежетал зубами, глядя, как уничтожается его хозяйство, но не возражал. Он и сам отлично понимал необходимость огненого очищения. На поверхности не осталось ничего, кроме пепла, благо все постройки оказались времянками. Хуже пришлось под землей. Требовалось одновременно все уничтожить и все сохранить, ведь не тянуть же заново вороха кабелей! Однако огнеметчики оказались виртуозами своего дела и справились с нелегкой задачей. Уничтожение полусформировавшихся упырей стало тяжким испытанием для нервной системы солдат. Но Ерофей поддержал их в трудную минуту, а потому крики и корчи живых трупов не привели людей к сумасшествию.
Однако Ерофея насторожило спокойствие, с которым огнеметчики поддались его уговорам, обычно реакция была гораздо более живой. А, заподозрив, Ерофей принялся вынюхивать и расспрашивать, внимательнее приглядываться к людям Свенторжецкого и огнеметной команды. Приглядевшись, он почуял, что разложение душ не обошло стороной и этих. Поняв — перепугался сам.
Зато я решительно не понял, почему это привело домового в смущение. По-моему дела оборачивались не самой скверной стороной. Я абсолютно не могу себе представить бойцов заградотрядов с мягкой, чувствительной душой. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Разрушение души просто необходимо в умеренных дозах. Жаль, что Ерофей не может этого осознать. И хорошо, что он не присутствовал на недавнем совещании, ни к чему такому душевному существу знать о готовящихся переменах. Он оставался во власти прекраснодушных идеалов.
Кроме того меня сильно насторожило невнятное упоминание Ерофея о добрых людях, которые помогли ему во всем разобраться. Глаза домового светились неподдельным восхищением, когда он говорил об этих неведомых доброхотах. На все мои вопросы, как прямые, так и хорошо замаскированные, Ерофей или не ответил вообще, или отделался столь невнятными замечаниями, что я невольно начал подозревать его в неискренности. Неслыханно! У подчиненного появились секреты от своего начальника! А еще друг называется…
Короче, я отпустил Ерофея и пригорюнился, впав в совершенное расстройство чувств. Нюх подсказывал мне, что творится неладное, однако голые подозрения к делу не подошьешь. Подшить можно было только парчовый лоскуток, обнаруженный в подземельях, да и то непонятно куда и зачем. Что бы это значило?
От тягостных раздумий меня оторвал вновь засветившийся туман голограммы. Когда над столом повисла голова Главного Маршала, я оторопело уставился на нее, даже рот приоткрыл.
— Ушли? — деловито осведомился маршал, хотя и сам превосходно видел, что в кабинете кроме меня никого не осталось.
— Так точно, — вяло отозвался я, нехотя обозначив вставание.
— Сидите, сидите, — успокоил маршал и надолго умолк.
Нетрудно было заметить, что он тоже изрядно смущен и не знает, с чего начать. Но я не осмеливался что-либо советовать, чтобы не нарушить дерзкими словами ход его мыслей. Наконец маршал взглянул мне прямо в глаза. Я ощутил себя маленьким ребенком перед строгим, но любящим отцом, перед которым у меня нет никаких тайн. Испытующий взгляд проникал в самые потаенные уголки души. После долгой паузы маршал спросил:
— Вы удовлетворены происходящим?
Сказать, что я был ошарашен, значит ничего не сказать.
— Ну… — промямлил я, судорожно собирая обрывки мыслей. — Как бы…
— Нас никто не слышит, — успокоил маршал. — Будьте откровенны, как на исповеди.
— Не целиком, — нашел я обтекаемую форму ответа, за которым могло скрываться все, что угодно. Однако мою жалкую уловку сразу пресекли.
— Точнее.
Я через силу выдавил:
— Если бы я не опасался быть обвиненным… Мы ведь ни в коем случае… Категорически отвергли… Кампания против космополитов… Патриотизм… Долг…
Другой вряд ли уловил хоть крупицу смысла в этом жалком лепете, но не мой начальник. От его проницательного ума не могло укрыться ничто.
— Вот! — мне показалось даже, что я слышу, как он шлепнул ладонью по столу. — Именно! Мы забыли наши исторические корни, стали Иванами, не помнящими родства! Отреклись от великого прошлого! История России не началась в семнадцатом году, как бы не старались уверить нас мракобесы и реакционеры! Наш народ пытаются превратить в манкуртов. Пр-роклятые идеологи, — он произнес это слово с ударением на четвертом слоге. — Вот корень многих зол! А потому мы начнем активную борьбу за восстановление исторических корней великой России!!!
— Правильно! — с энтузиазмом подхватил я.
— Первая и самая неотложная мера, — в голосе маршала зазвенела начальственная сталь, и меня словно ветром сдуло из кресла. — Будут восстановлены введенные императором Петром Великим «Табель о рангах» и система воинских званий.
— Так точно!
— Согласно совершенно секретному приказу номер 3890 от 24 сентября 1722 года вы становитесь генерал-порутчиком.