Флорист

Виталий Зыков

Флорист

Гамзар, шумный и изменчивый Гамзар, казался всякому чужеземцу раздражающе опасным и надоедливым городом. Уличная жизнь пугала своей бесстыдной жаждой наживы, а соседство угрюмых лачуг с сияющими фасадным блеском дворцами изрядно шокировало. Но именно в этом и был весь Гамзар. Город, чью душу затронул твой первый крик не может стать чужим, он твой дом и семья, твоя душа и боль…

Мидар грустно тряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли, и чуть увеличил наклон небольшой лейки, заставляя воду бежать быстрее. Хватит, хватит, пора уже забыть о прошлом и жить настоящим! Вон ещё сколько работы на утро, а ведь после обеда в лавку потянутся люди! Теперь уже с некоторым раздражением человек окинул взглядом плоскую крышу своего двух этажного дома. Вокруг под небольшими навесами уютно расположились многочисленные кадки с цветами, лекарственными и не очень травами, которые с радостью покупали лекари и маги, низкорослыми кустиками лесных ягод. Навесы были дорогие, гномьей работы, и Мидар в который раз подумал, что если вдруг, какой-нибудь мерзавец решится разбить эти творения подземных мастеров, он задушит негодяя собственными руками.

Спохватившись, человек грубо помянул уж больно суровых богов и слишком хитрых демонов: он слишком долго задержался около кадки с пучецветом синим, заливая его водой, а тот этого ой как не любит.

— Эй, Мидар!! — звонкий мальчишеский голос сообщил всему свету, что его обладатель, наконец, соизволил проснуться. — Здравствуй, Мидар! Ты опять встал раньше меня. — Лёгкая обида в словах мальчишки сообщала о его несогласии мириться с таким положением дел и что когда-нибудь он победит коварного любителя цветов в этом соревновании.

— И ты здравствуй, Смильк! На твоём месте я бы только радовался, что ещё можно нежиться в постели, сколько влезет, и уж точно не летел бы на крышу в девять утра. — Девятилетний сосед был для Мидара отличным способом отвлечься от мыслей, и он никогда не обижал ребёнка.

— Мидар, а Мидар! Расскажи историю! — не обращая внимания на полторы сажени между домом его родителей и домом соседа, мальчик обожал выпытывать у того различные истории, не забывая подвергать сомнению каждое его слово.

— Извини, Смильк, но я флорист, а не менестрель. Мой удел выращивать и продавать цветы, а не восхвалять посредственными песнями героев былого, — Мидар отставил в сторону лейку и потянулся к небольшим садовым ножницам, но неожиданно громкое восклицание маленького соседа едва не заставило их уронить:

— Ага, а сам говорил, что флористы в старину участвовали в сражениях!

— Да, говорил! В прежние времена флористы ходили между городами, сопровождая большие возы, загруженные чесноком или эспино… Да, да, железными колючками, — не давая Смильку возможности вновь завопить, поспешил ответить Мидар. — Эти самые колючки разбрасывались на поле боя, чтобы вражеская конница ломала ноги на засеянных этими страшными семенами полях. После битв, флористы собирали эспино и грузили обратно на возы. Платили им за лошадиные ноги, поэтому их они тоже собирали.

Страшные подробности ничуть не смутили мальчика, и он непоседливо поинтересовался:

— А ноги топорами рубили?

— Не знаю! — такие подробности вызывали тошноту у взрослого Мидара. — Сейчас так никто не делает. Флористы уже не те стервятники войны, что раньше. Чеснок используют сами солдаты, так что и рубят они сами. Вон у своего дяди Ягира спроси!

Мальчик вздохнул и грустно прислонился лбом к узкой решётке ограждения:

— Эх, Мидар, а ещё взрослый, называется! Дядя у меня расследователь при городской страже, самый честный и умный. Он всех-всех преступников ловит, и бедных лошадок не обижает! — На этой обличающей профессию флориста ноте паренёк сбежал по ступеням вглубь дома и уже не слышал, как его взрослый сосед прошептал:

— Я очень надеюсь, Смильк, что твой дядя действительно такой умный и честный, как ты рассказываешь. Очень надеюсь!

В этот день в лавку флориста постучали гораздо раньше обычного: постоянные покупатели знали, что «Обитель цветов» откроется не раньше двух по полудни, а новичка отпугнула бы запрещающая вывеска, потому от неожиданности Мидар выпустил из рук медный ковш, которым он черпал воду из ведра с водой. С лязгом выпавшего из седла рыцаря, он покатился по каменным ступеням, ведущим в подпол, заставив владельца дома досадливо поморщиться. Но не успело утихнуть громыхание, как в добротную дверь забарабанили кулаки и раздались крики:

— Флорист, открывай, мархуза тебе в рыло! Стража городского Совета! Открывай тебе говорят!

Побледневший Мидар на ватных ногах добрёл до выхода и откинул засов. Тут же дверь распахнули наружу, и чей-то мощный кулак вонзился ему под глаз. В голове раздался неприятный звон, а перед глазами замельтешили в хороводе искры-злодейки. Уже слабо соображая, что вокруг происходит, он ощутил, как некая сила отшвырнула его в сторону и буквально впечатала в стену. Сухо хрустнули кости, заставив сердце на миг замереть в страхе: а ну как перелом?!

— Согласно постановлению Совета вы арестованы по обвинению в убийстве! Уверенный спокойный голос зазвучал откуда-то со спины, перекрывая шумное дыхание навалившихся сзади дюжих стражников!

— Убийстве кого?! — хрипло прошептал-простонал флорист и скривился от боли: теперь ему ещё и руки заломили за спину.

— Члена Совета, уважаемого купца Цвильта Стиренга и его приказчика, уважаемого Насира Хумгата! И знаешь, на тебя указывают слишком серьёзные улики! — неожиданно перейдя на «ты» добавил тот же голос.

В камере оказалось сыро, склизко и мерзко, а ещё там оказалось страшно. Низкий, слишком низкий потолок, ледяной камень и узкое окошко, забранное толстенной решёткой, в этом подземном каземате буквально ломали волю пленников, привыкших к вольным просторам и небу над головой. Железная же дверь, навевала мысли о вратах в Нижний мир, которые захлопываются за душами грешников, обрубая всякую надежду на спасение.

Мидар страдал, ему было настолько тяжело, что мысли об уходе из этого бренного мира посещали его всё чаще и чаще. Лишь смутная, погребённая под пластами мыслей и чувств надежда, была тем якорем, что держала его в этой жизни. И он ждал, ждал окончания развязки тюремной трагедии.

Его допрашивали единственный раз, и болезненно резкий свет светильника в кабинете у расследователя теперь врежется в память на всю жизнь. Холодный, будто вырубленный изо льда, привинченный к полу табурет, мощный стол с толстой столешницей, покрытой многочисленными царапинами, и проницательный взгляд голубых льдинок глаз расследователя. Дядя Смилька — Яриг Дубой — действительно выглядел честным и очень проницательным, он буквально подавлял подследственных своей обжигающе холодной аурой представителя неотвратимого Закона. Он принадлежал к тому типу служак, которые выполняют свою работу истово, с пылом и жаром безумных фанатиков Старых Богов, и это пугало. Мидар ничуть не сомневался, что очень многие душегубы именно в этом кабинете выплёскивали в эти глаза слова признания и раскаяния в содеянном, хоть как-то надеясь вымолить себе спасение. И вряд ли кому-то удавалось разжалобить страшного расследователя. Всё было именно так, как представлял себе флорист, но и он подпал под магнетическое влияние холода чужого взгляда…

— Мидар Кумил или флорист Мидар, признаёшь ли ты себя виновным в смерти купца Цвильта или приказчика Насира? Имелись ли у тебя причины желать их смерти? Продавал ли ты приказчику поддельные семена мака?

Со смесью неподдельного испуга, изумления и глубинной усталости, флорист глухо сообщал, что не признаёт и не продавал, но вот причины желать смерть имелись. Стоящий рядом с расследователем алый кристалл при этих словах наливался снежной белизной.

— Чем вызвано подобное отношение? — холодно и отстранённо уточнял расследователь Яриг, изредка кося взглядом на кристалл.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.