Страница 3 из 17
И в это время из лесу появились Васвас и девчонки, ходившие с ней вместе за грибами для похлебки. А за ними старики и старухи. Гремя ведрами, кастрюлями, самоварами, чайниками, они спешили к лагерю. Одна бабка размахивала самоварной трубой.
- Ух ты, - сказал рыбак, надевая шапку, - смотрика, все старые старики с печек послезали... Вот это подкрепление идет! Прямиком через лес хватили!
Рубинчик догадался, что тут не обошлось без эмалированного ведра...
Его догадка быстро подтвердилась.
- И где тут старое на новое меняют? Моя первая очередь! - заверещала старушка с самоваром, вырвавшаяся вперед.
Услышав такое, Рубинчик полез на березу, а ребята спрятали носы в палатки.
Набежавшие вслед за резвой бабушкой старики и старухи с шумом, звоном, грохоча металлическим старьем, установились в очередь.
- Позвольте, граждане, - почесал бороду Калиныч, - что касается мелкой починки и ремонта, у нас это предусмотрено в порядке смычки с деревней, я для этого свой слесарный инструмент захватил, но чтобы эти вот предметы обменять на новые... Так ведь у нас не универсальный магазин...
- А ведро! Ведро-то? Вон он, Еграша. А ну, Еграша, скажи!
Все повернулись к Еграше, который позади всех тащил громоздкий предмет с извивающимися трубками, похожий на спрута.
- Мил человек, - закричал Еграша, подымая над головой свою ношу, - не надо мне ведра эмалированного, почини мне вот этот аппарат!
При этих словах вышла из оцепенения бабка Ненила:
- Ах, гром тебя расшиби, окаянный! Вот ты где вынырнул. Самогонный аппарат со дна пруда достал, раздери тебя водяные! Я его, проклятущего, со всеми концами в воду, а он из воды! Вот я тебя, змея окаянного!
И старуха с поднятым вальком бросилась на своего "андела ненаглядного", превратившегося в "змея окаянного".
- Бабушка, тише! - в ужасе закричала Сима. - Он же ушибленный.
Старушки перехватили Ненилу, но удар ее валька все же пришелся по трубкам самогонного аппарата...
Нескоро Калинычу при помощи наиболее сознательных мужиков удалось прекратить эту ужасную суматоху.
Пообещав чинить и паять предметы домашнего обихода беднейшим жителям села, Калиныч утихомирил деревенский люд. Нечаянные гости удалились, побросав негодные железки тут же у палаток.
Только дед Еграша долго не отходил от пионерского лагеря. Он все присматривался, ждал, когда Калиныч останется один.
- Милый человек, - поймав его за рукав, зашептал дед, - по-дурному это я с таким делом при всем народе.
Почини ты мне этот аппарат в тайности. Да я тебе за него овечку отдам. Ярку первый сорт. А хорошо сделаешь - на всю окрестность расхвалю. Заказчиков у тебя будет - пропасть... Поживешь месячишко - обогатишься!
- А что, много у вас владельцев самогонных аппаратов? - спросил Иван Кузьмич деловито.
- Ужасть сколько, и у всех нужда в починке, ты только согласись. Этих вот аппаратов тебе притащат - гору. Только скажи куда, в какое тайное место.
И знаете, что ответил Калиныч дотошному старику?
Он сказал потихоньку:
- Хорошо, об этом надо подумать.
Все это слышал Рубинчик, сидевший на березе.
"Неужели наш Калиныч в сторону самогонщиков качнется?" - подумал он, курчавые волосы его зашевелились от ужаса (а может быть, от набежавшего ветерка).
В этот день случилось еще одно маленькое происшествие. Вдруг послышалось щелканье кнутов, резкие крики, и на опушку выехали большие цыганские фургоны.
Увидев лагерь, возницы остановились, и один цыган, черный, с седыми кудрями, подошел и хмуро спросил:
- Чей табор наше место занял?
- Это не табор, а пионерлагерь! - ответили ему.
Разглядев красные галстуки пионеров, он сплюнул, растер плевок рваным сапогом, из которого торчали черныепальцы, и, ничего больше не сказав, подал фургонам знак - поворачивать.
Но уехали цыгане недалеко. Остановились на берегу Оки, ближе к Выселкам. Там нашлась и для них полянка, немного поменьше.
Над этим происшествием посмеялись, пошутили, и все.
ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
Пионерам хочется действовать. - Калиныч против. - Васвас за килограммы. - У вожатого своя программа. - Солнце, воздух и вода... и всеобщая беда. Неожиданное появление мальчишек с дудочкой
Шум, поднятый "малой механизацией", не обошелся без последствий. Из села Выселок то и дело появлялись беднейшие старики, старушки и притаскивали в починку ведра, кастрюли, чайники.
Чинить, паять помогали Калинычу и ребята. Правда, их мало устраивала такая помощь сельским беднякам, пионерам не терпелось поскорей принять участие во второй гражданской войне.
Но Калиныч удерживал их нетерпение - постойте да погодите, вот обживемся, разведаем, наше от нас не уйдет.
Васвас твердила одно: "У меня родительский наказ вас поправить! Чтобы каждый привез домой добавочные килограммы. Я вас на вес принимала - по весу и сдавать буду. На каждого нарастить в среднем по два килограмма вот моя программа".
А Федя прямо заявил: "Пока сил не наберетесь, нечего в классовую борьбу лезть. Вы физически ослабленные городские дети. Кулаки, подкулачники, самогонщики - наши враги, правильно! А кто здесь наши друзья? Солнце, воздух и вода. Верно! Так вот вначале мы наберемся сил у друзей, а потом грянем на врагов. Ясно?"
Да, это всем было ясно. Ребята с таким азартом принялись набираться сил у друзей, что в один прекрасный день, вернувшись из совхоза, Федя увидел вот какую картину.
Подходит он к звену "Печатник", смотрит - все пионеры во главе с Рубинчиком сидят в тени березы и рассматривают, как у кого слезает кожа. Солнце так их прижгло, припечатало, что на иных кожа повисла клочьями.
- Ведь сегодня по расписанию бег, что же вы не тренируетесь? спрашивает Федя.
- Ой, что ты, какой бег, мы боимся... двигаться.
- Почему?
- В сидячем виде с нас кожа ползет, а если побежим, вся шкура слезет! заявил Рубинчик.
- Нет, пусть другие бегают, а мы подождем, - сказал Боб, поеживаясь.
Звено "Смычка", наоборот, все сидело на солнцепеке во главе с Володей Большим. И несмотря на то, что солнце обливало ребят горячими лучами, все они были сине-зеленые и дрожали мелкой дрожью.
- Вы чего же не соревнуетесь в плавании? Вам сейчас пора быть в воде!
- Ой, Федя, не можем... Тошнит.
- Отчего тошнит?
- Вода противная... По ней дохлый котенок проплыл.
- Брр, мы на речку смотреть не можем.
Все ясно, перекупались озорники.
Не по лагерному расписанию действовало и звено "Красная швея" - вместо того чтобы принимать солнечные ванны, все девочки звена забрались в густую тень.
- Вы почему это здесь скрываетесь, товарищи?
- Мы не скрываемся, - ответила Сима Гвоздикова, - мы принимаем хвойные ванны. Сверху мы уже перекалились, а это внутренняя закалка. Вдыхание хвойного воздуха оздоровляет легкие.
- Товарищи! - возмутился Федя. - Вы срываете мне всю программу, я же обещал подготовить из вас бегунов, прыгунов, пловцов... Заваливаете все дело, заваливаете!
Еще больше возмутилась Васвас. Соорудив при помощи Калиныча весы, она убедилась в катастрофической потере "весовых качеств вверенных ей пионеров". Толстяк Боб побил рекорд - потерял восемьсот граммов.
- Где ты их потерял? Как ты их потерял?! - кричала Васвас, озирая лес и поле, словно потерянные граммы Боба можно было найти, как грибы.
- Ну, - сказал огорченный не меньше ее Калиныч, - с такой тощей, драной командой как же можно в село явиться? Делу коллективизации помощь оказать? Да нас засмеют! Пальцами будут показывать - смотрите, вот они, городские голодранцы! Ох, беда на мою седую голову!
В довершение всего Володя Маленький устроил ночной концерт. Вдруг ни с того ни сего завопил среди ночи:
- - Домой хочу!
И как его ни утешали, проревел до утра, повторяя на разные голоса одно и то же:
- Домой, домой!
Тяжкое настроение этих дней разбила откуда-то ворвавшаяся вдруг веселая музыка. Из леса на поляну вышли два деревенских паренька. Обыкновенные, босоногие, в домотканых портках и рубашках. Один белоголовый, другой черноголовый. Один играл на деревянной дудочке, а другой, приплясывая, напевал песенку про Ерему и Фому: