Страница 28 из 30
Машинально он все строгал дощечку и выстругал ее так гладко, что она превратилась в аккуратную пластинку, умещавшуюся в ладони. Любуясь ее медовым цветом, Гараська стал вспоминать, что говорилось вчера за самоваром этим вот кожаным барином, который так любуется синим лесом и зеленями.
"Утопят они меня с Никишкой, - вдруг ясно понял Гараська, - обязательно утопят, чтобы я никому не рассказал про гроб с серебром и золотом".
И стал он острым ножичком вырезать на щепке егерскую могилу - ведь не раз с ребятами они читали надпись:
Здесь спит известный егерь,
Кулюшкин Родион.
Не потревожьте, люди,
Его блаженный сон.
Надпись действовала, могилу эту никто не тревожил.
Зеленая трава густо на ней росла. И вот, оказывается, не Родион в ней спит, а барские золотые чарки и серебряные тарелки. "Чего буржуи не придумают", - усмехнулся Гараська. И стал вырезать маленькие буковки своей надписи:
А меня похороните возле матушки родной, Неохота и в могиле лежать горьким сиротой.
Посмотрел на разлив, сверкающий под солнцем, подумал и стал писать новые буквы, стараясь, чтобы получалось поскладней:
В смерти моей вы реку не вините,
Салина с барином строже спросите.
Эти строчки вызвали у Гараськи грусть, ему захотелось плакать. И чтобы не оплошать, на обратной стороне пластинки он вырезал другие слова:
Знайте: барин в этот гроб
Все свое богатство сгреб!
Эта надпись заставила его усмехнуться и прогнать тоску. Он поднял голову, оглядел тучных, здоровенных врагов своих задорно, как бы желая сказать: "Вы меня не троньте, не замайте, не то сами наплачетесь!"
- Ты что глядишь волчонком? - заметив его взгляд, прикрикнул Никифор Салин.
Гараська ничего не ответил и убрал ножик и щепку за голенище.
- Почему губы надул? Тебе что, мало нового картуза?
Гараська потрогал картуз, совсем забыв про базарную обновку на своей голове. Да, ему подарили новый картуз, сделанный из старых диагоналевых офицерских брюк.
К нему был пришит нарядный лаковый козырек, И опять ничего не сказал хозяину.
По течению, подгоняемая попутным ветром, лодка летела, оставляя позади пенный след. При слиянии Цны и Мокши ее затрясло на крутых бурунах, и Гараська вздрогнул. Вот в такую кипень попадешь, тут и без сапог не выплывешь! Недаром это место называется Рассыпуха.
Вскоре показалось Метелкино, и сердце его тревожно забилось. Что там? Дошла ли красная эстафета? Жив ли Иван Кочетков, цел ли стальной конь, дающий бедноте силу?
Ничего не заметно издали. Стоит как стояло село, красуется над разливом, машет пролетным птицам ветлами, усеянными грачиными гнездами. Ближе к дому оживились все базарники, снова послышалась игра притихших было губных гармоник, зазвучал какой-то нарочитый смех.
Вот уже видны люди, кони, даже белые куры и петухи.
Люди почему-то спешат к берегу, и вот уже встречает лодку целая толпа; похоже, что все село высыпало.
- Кум, а ведь это нас встречают! - крикнул Никишка в соседнюю лодку Алдохину, приложив ладонь козырьком. - Что-то народу много?
- Значит, большие новости у нас в селе! - отозвался Силан.
Течение и ветер мчали их теперь мимо села, и, чтобы попасть в Метелкино, надо было убрать паруса и сделать крутой разворот. Вся флотилия стала делать этот ловкий маневр. Лодки одна за другой убирали паруса и, развернувшись, с ходу причалили к берегу. Все, кроме одной.
Никифор Салин засмотрелся, как его жена ловко управилась с парусом, налегла на кормовое весло и загнала длинную ладью в тихую заводь, как корову в стойло. А сам Никифор, плывший на другой лодке, сделав поворот, не убрал парус, и ветер с шумом завалил его на воду, лихо опрокинув лодку.
Гараська, "кожаный" барин, поклажа и сам хозяин - все очутилось в воде. Место здесь было неглубокое, взрослым всего по грудь, а Гараське - с головой. До берега совсем близко, но не доплыть, потянут на дно отцовские сапоги. Гараська сумел схватиться за борт и еще старался придержать хозяйские мешки, чтобы не унесло водой.
В это время Никифор ударил его веслом по пальцам.
Гараська успел схватиться за ворот Никифорова пиджака, а тот стал отталкивать своего батрачонка на глубину.
- Что ты делаешь, мерзавец? - закричал увидевший это Крутолобое. Мальчишка утонет!
- Если он не утонет, мы не выплывем! - прохрипел кулак, отцепляя посиневшие пальцы Гараськи.
- Негодяй, скотина! - завопил барин, хотел было помочь утопающему, но оступился и, попав на глубокое место, сам начал тонуть.
А Никифор Салин, управившись с батрачонком, от которого остался на воде один лишь картуз с лаковым козырьком, не только не пришел на помощь Крутолобову, но еще успел его подтолкнуть веслом подальше в водоворот.
С берега уже спешили на помощь рыбацкие челноки, большая почтарская лодка. Встревоженные люди кричали:
- Держись! Держись! Поможем!
Но как они ни торопились, спасти удалось одного лишь Никифора Салина. Крутолобое и Гараська утонули.
КУЛАЦКОЕ ПРИТВОРСТВО
- Ой, беда! Ой, горе-несчастье! - кричал, мечась по берегу, Никишка Салин. - Пустите меня, пустите! - и лез в воду, словно обезумевший.
- Все пропало! Деньги! Имущество!
Жена удерживала его, оттаскивая от воды, и вопила:
- Помогите, спасите, очумел мужик. Держите его, люди добрые!
Кулацкая родня бросилась ей на помощь, а тем временем рыбаки на двух лодках забрасывали сети, пытаясь выхватить из бурной стремнины разлива утонувших людей.
В одной лодке командовал незнакомый Салину человек в кожаной куртке, одна рука его в черной перчатке висела как неживая.
Отплевываясь, выливая воду из сапог, Никишка исподлобья взглядывал на рыбаков, стараясь угадать, что это за незнакомец, не комиссар ли какой? Откуда он взялся? Ему было нестерпимо любопытно, что произошло в селе этой ночью? Но он не мог спросить, он должен был изо всех сил притворяться, будто вне себя от несчастья.
- Пустите, легче и мне потонуть, чем горе такое! - кричал он, снова бежал к воде и, нарочно споткнувшись, падал в грязь на берегу.
В сети рыбаков попадались ящики, тюки, корзины и другие вещи из кулацкого имущества, а люди как канули в воду, так и остались где-то в глубине.
Растерзанного, всклокоченного, похожего на сумасшедшего Никишку Салина повели домой его родственники. А его жена, оставшись на берегу, все причитала:
- Спасите, помогите, люди добрые! Не жалко добратовара, жалко мне сиротку Гараську! Не жалко денегимущества, жалко мне живые душеньки! Ох!
Рыбаки зацепили за коряги и порвали одни сети, порвали вторые. Ни Гараськи, ни бывшего барина Крутолобова вытащить не удалось.
Пионеры, вместе с учительницей бывшие тут же, ушли вниз по течению и растянулись далеко по берегу, высматривая каждый кустик, каждую коряжку не выплывет ли где Гараська, не вынесет ли его бурным течением?
Никифор Салин, идучи по селу, все оглядывался на разлив, на рыбацкие лодки, на ребят, ушедших далеко по берегу, и вскрикивал:
- Ой, горе! Ой, бросьте меня в воду полую! Ой, легче утопиться мне!
А сам думал: "Вот ловко получилось. Никто не догадается, что я сам лодку завалил. Вода тайны не выдаст...
Утопленники промолчат..."
В душе его так и клокотала радость, когда он представлял себе, каким богатствам он теперь хозяин! Про могилу-то Родиона Кулюшкина теперь знают только они с Силантием Алдохиным, вдвоем... Вот бы и его утопить. Вот было бы счастье так счастье!
В глазах Никишки играли волчьи огоньки.
Проходя мимо пожарного сарая, Никифор увидел на месте его обгорелые столбы, изуродованную пожарную машину да груды углей.
Он чуть не подпрыгнул от радости - ага, значит, и тут наша взяла. И чуть было не спросил, сгорел ли трактор?
Но, продолжая притворяться, закричал:
- А это еще какое горе! Что это? Как это? Откуда напасть такая?!
Оглянулся и увидел на крыльце сельсовета толпу мужиков-комбедчиков, вооруженных чем попало.