Страница 96 из 117
Он еще спал, когда пришел Петер и принес присланные матерью два куска хлеба с маслом.
- Ты вчера здорово коптил, - сказал Петер. - Если русские в Дренгфурте это видели, они нас проведают.
Герман ел бутерброд.
- Хочешь, пойдем в Вольфсхаген? - предложил Петер. - Там никого нет. Может быть, найдем что-нибудь в домах.
А, в Вольфсхаген хорошо. Герману нужны свечи. Они посидели некоторое время на кушетке Хайнриха, обсуждая, что можно найти в брошенных домах: одежду, ботинки, может быть, что-нибудь съестное. Воображение их постепенно разыгрывалось, они уже представляли себя с банками варенья и целыми мешками сахара, когда показалась Виткунша. С растрепанными волосами. Она явно была чем-то расстроена!
- Хорошо, что ты здесь, мальчик, - сказала она Герману. - Какая страшная была ночь, а? Дождь... а я совсем одна в трактире... Совсем рядом с шоссе... Любой может войти.
Она передохнула, потом сказала:
- Хочешь перебраться ко мне в трактир? Вдвоем будет не так плохо.
Герман не ответил, взглянул вопросительно на Петера.
- В трактире ты будешь ближе к шоссе. Сможешь увидеть своих родителей сразу же, как только они вернутся, - добавила Виткунша.
Это было заманчиво. Герман не признался, что он на хайнриховой кушетке боялся наступающей ночи не меньше, чем Виткунша. Ладно, он переберется в трактир. Прежде чем нести свои вещи к Виткунше, он с Петером забаррикадировал двери дома. Обломком цветного карандаша, найденного в школе, Герман сделал на двери надпись:
"Это мой дом! Когда папа и мама придут, я в трактире!"
Теперь пойдем в Вольфсхаген. На север по луговой тропинке, мимо давно заросших травой и сорняками стрелковых окопов на лужайке Штепутата, к проселочной дороге, идущей ко двору крестьянина Беренда.
- Нет, у Беренда ничего не найдешь, - говорит Герман, когда Петер изъявляет желание свернуть.
Тогда дальше, в Вольфсхаген. Под горку. Как смешно выглядят эти деревни. Нет дремлющих на солнце кошек, нет лающих дворовых собак, даже в небе пусто, потому что птицы вымерли в Восточной Пруссии. Двери всех домов открыты, но они не зовут к себе, а скорее отпугивают своим мрачным, отсутствующим видом. Дух запустения, запах гниющих тряпок и истлевшего постельного белья по всей деревне. Дворы заросли подорожником и крапивой. Плуги и бороны скрылись под сорняками, а в огородах среди неполотых грядок спаржи и ядовито-зеленых кустов крыжовника толпой стоят белые пузыри отцветших одуванчиков. Ступеньки лестниц поросли травой, а булыжник Вольфсхагенской дороги едва различим под подорожником и лютиком. Природа снова все забирает себе.
Петер принялся за единственное правильное в данной ситуации занятие. Он насобирал камней и стал целиться в немногочисленные уцелевшие стекла. Звон получался громким и вносил приятное разнообразие в жутковатую тишину деревни. Петер сорвал одну дверь и бросил ее на дорогу. Зачем этим домам двери?
- Начнем с больших дворов, - сказал Петер. - В батрацких вряд ли что-то найдется, люди были слишком бедные.
Направились к дому Абрамовского. Открытые двери сараев на просторном подворье уставились на них, как пасти многоголового дракона.
- В ворота конюшни стреляли из пулемета, - заметил Герман.
Конечно, солдатам эта тишина тоже действовала на нервы. Они и всадили очередь в конюшню так же, как Петер сейчас целился камнями в маленькое окно на крыше. Но никак не мог попасть. Это совсем не так просто. Сначала стукнешь левее, потом правее, потом слишком высоко, потом слишком низко. У Петера ушло камней двенадцать, прежде чем зазвенели стекла.
Герман выломал из забора доску и скосил ею крапиву, густо разросшуюся вокруг навозной кучи и заграждавшую дорогу к двери дома. Вошли в дом с заднего хода. Кладовая с седлами и сбруей и полудюжиной молочных бидонов, за ней кухня. Петер перерыл опрокинутый кухонный шкаф. Заплесневевший мармелад. Высохшая, твердая, как камень, горчица. Петер нашел деревянную поварешку и стал барабанить ею по всему, что производило шум. Шум может быть таким приятным.
- Здесь воняет, - сказал Герман.
- Ясное дело, так везде воняет, - заявил Петер.
- Нет, пахнет падалью, может быть, здесь есть покойник.
Ну и что. Покойник так покойник. Этого везде хватало. В каждой придорожной канаве был хоть один.
- Или дохлая свинья, - сказал Петер.
Он открыл ногой дверь в комнаты, стал осматривать гостиную крестьянина Абрамовского. Трупов не оказалось. Вонь шла из другого угла. Они осмотрели людскую, и здесь Герман нашел то, что привело бы мазура Хайнриха в восторг: сухие табачные листья. Он выгреб их из-за печки доской. Петер раскрошил один лист, высыпал табак на клочок бумаги и свернул сигарету. Петер мог курить, не кашляя - достижение, безмерно удивлявшее Германа.
- Табаком можно перебить любую вонь, - заявил Петер. Он распахнул дверь в переднюю, и там-то и оказался источник трупного запаха. Лежал, растянувшись на лестнице, ведущей на чердак. В серой защитной форме. Неузнаваемый. Разложившийся.
- Хотел взбежать по лестнице, тут его и шлепнули, - сказал Петер.
- Унтер-офицер, - установил по нашивкам на рукаве Герман.
- Эй, да на нем отличные сапоги.
Петер наклонился, взялся за каблук заплесневевшего кожаного сапога и потянул. Из голенища хлынул настолько пронзительный смрад, что оказалась бессильной даже Петерова сигарета. Нет, сапоги пришлось оставить покойнику.
На лестнице возле головы убитого Герман заметил баночку гуталина. Наклейка с красной лягушкой. Что этот унтер собирался делать с банкой гуталина? Чтобы добраться до нее, Герману пришлось бы перешагивать через тело. А что если попробовать доской от забора? Герман сдвигал банку со ступеньки на ступеньку. Наконец она скатилась на пол. Черт, банка оказалась пустая!
Больше они не могли выносить эту вонь. Выпрыгнули через окно в палисадник. Петер сбил поварешкой несколько тюльпанов, сумевших пробиться сквозь заросли сорняков. Герман залез на ржавеющую косилку и стал изображать сенокос.
- Скоро будет клубника! - закричал Петер, обнаружив заросшую травой грядку.
Боже мой, об этом они не подумали. Почти во всех садах росла клубника, и скоро она созреет. Они обыскали всю грядку, нашли несколько белых ягод, в которых еще не было вкуса, а заодно нашли и еще один волнующий предмет.