Страница 93 из 117
- Гитлер! Гитлер!
Что им до Гитлера? Один поднял правую руку и стал маршировать строевым шагом взад-вперед по шоссе. Это вызвало громовой хохот, даже измазанные маслом механики отложили свои гаечные ключи и смотрели на представление. Солдаты велели Герману встать на козлы телеги. Так, а теперь поднять правую руку и стоять смирно.
- Хайль! Хайль!
Кто-то сфотографировал. Ему, видать, непременно хотелось привезти домой фотографию гитлеровского пионера. "А может быть, сегодня день рождения фюрера", - подумал Герман. Он чувствовал, что выглядит довольно глупо. Даже девочки смеялись над ним. Один солдат достал из-под водительского сиденья начатую бутылку свекольного шнапса, заговорил с мальчиками по-русски.
Нет, не для девочек. Герман и Петер сделали по глотку. Без возражений. Солдаты смеялись, видя, как у мальчиков навернулись слезы и покраснели глаза. К счастью, неисправный мотор с дымом и треском, наконец, завелся. Один солдат бросил в телегу пачку твердых, несладких сухарей, наверно, как вознаграждение за спектакль. Потом все разошлись по машинам, поехали в Берлин, на день рождения фюрера.
- Мы еще можем выиграть войну? - спросил Герман.
- А плевать на это трижды, - заявил Петер и стегнул лошадей.
Бедная Германия. Герман вспомнил празднование дня рождения фюрера всего год назад. Море знамен в актовом зале дренгфуртской школы. "Мы двинемся маршем победным". Вожатый перед строем детей. "Пока старый мир не развалится". Гороховый суп с колбасой.
В то время как Герман размышлял о дне рождения Гитлера, Петер свернул с шоссе, направился к очередному крестьянскому двору. Нет, там слишком сильно воняло. Перед дверью хлева лежала разлагающаяся корова, рядом несколько почерневших свиней. Тулла и Мария зажали носы. Скорее дальше. Петер покатил к двору Козака на другой стороне улицы. Там не было запаха тления, а сеновал был забит клевером. Они подкатили телегу под люк сеновала, привязали лошадей, и мальчики полезли наверх. Тулла и Мария остались в телеге утаптывать сбрасываемый клевер. Воз был уже почти полон, когда Герман наткнулся вилами на какое-то сопротивление. Вилы застряли в чем-то деревянном и не вынимались. Петер разгреб по бокам клевер. Это оказался сундук! Они расчистили сено вокруг, подвинули находку к люку. Петер просунул между досок вилы и вскрыл сундук. Бумага. Под бумагой копченое сало, твердая колбаса в целофане, несколько банок с кровяной колбасой.
- А ну посмотрите, что мы нашли! - крикнул девочкам Петер, размахивая в люке колбасой. Девочки поднялись по лестнице. Петер нашел сломанную лопату, положил колбасу на балку, разрубил на четыре части. Они уселись по краям люка, свесив ноги в проем, и стали есть колбасу.
- Давайте никому не скажем, - предложил Герман. - Спрячем сундук, а когда захотим есть, возьмем еще.
- Ясное дело, притащишь его домой, придется делить на всех, присоединился Петер.
Но Тулла хотела принести своей матери кусок сала, и Мария завернула половину своей колбасы в целофановую бумагу и сунула под юбку. Петер опять заколотил сундук, набросал на него клевера, и плотно утрамбовал. Они стали играть на сеновале. Герман залезал на балки и прыгал в клевер перед девочками.
- Мы могли бы играть и все вместе, - сказала Тулла.
- Во что играть? - спросил Петер.
- А что если поиграть в "Фрау ком"? - предложила Тулла.
Петер ухмыльнулся. Тулла опрокинулась в клевер, сумела упасть так ловко, что юбка задралась наверх. Петер расстегнул свою ширинку. Тулла схватилась за член, хотела спрятать где-то в своем белье. Но вдруг они оба начали так глупо смеяться, что член опять повис вертикально. Тулла каталась, хихикая, по сеновалу.
- Фрау, ком! - заорал Петер. Схватил Туллу за косы. - Ложись... никс не кричать... а то я стрелять!
Петер упал на нее, как доска, просто лежал и смотрел на мочку уха. Поковырял у себя в носу сухой травинкой.
- Ой, мне нечем дышать! - стонала Тулла.
Герман неожиданно спрыгнул с балки на ничего не подозревавшую Марию. Он проделал несколько суетливых движений, какие раньше видел у самцов кроликов, и удивился, когда Мария обняла его за шею.
- Ты должен меня и целовать, - шептала она.
Совсем с ума сошла. Герман вскочил на ноги. Стали бегать по сеновалу, девочки гонялись за мальчиками. Залезали на балки и опять прыгали вниз. Зарывались в сено, визжали, смеялись. Если бы это кто-нибудь слышал! Наконец уселись в изнеможении вокруг люка. Петер еще раз вскрыл сундук и достал банку с кровяной колбасой. Банку опустошили просто так, пальцами. Пустую банку Петер бросил из люка на каменные плиты перед дверью. Осколки брызнули очень красиво.
Девятого апреля пал Кенигсберг, и никто об этом не узнал. Тридцатого апреля умер Адольф Гитлер, и йокенцам никто об этом не сообщил. Но русские солдаты, шедшие с конвоями грузовиков из Ангербурга, знали. Они украсили радиаторы своих автомобилей флажками и навесили на дверцы березовые ветки.
Первое мая. Явился Василий и сказал, что сено больше возить не надо, луга в эту раннюю весну уже достаточно зеленые. Заркан получил приказ выгонять коров на луг. Герман и Петер стали пастухами. Они заняли позицию в стрелковой траншее, выкопанной юными гитлеровцами за кладбищем. Для защиты от дождя накрыли часть траншеи досками. Почти все время Герман лежал в траве и считал проезжающие по шоссе грузовики. Шедшие на восток были с верхом загружены немецкой мебелью. Машины, подвозившие на Одер боеприпасы, брали на обратном пути немецкие диваны, пианино и мягкие кресла. Брали и унитазы, и ванны для русских женщин, напольные часы, начинавшие бить на ухабистой дороге. Ах, хорошо выигрывать войну - только плохо для мебели. Она обивает свои углы в грязных кузовах и то и дело попадает под дождь. Или получается как с тем диваном, который недалеко от Йокенен упал с машины и остался со сломанными ножками лежать на обочине. Герман и Петер внимательно осмотрели свалившийся трофей. Поставили на ножки. Герман хотел было растянуться на диване, изобразить, что спит под деревьями, но Петер сказал: "Там наверняка есть вши".
После такого предостережения Герман удовлетворился подпрыгиванием на пружинах. Треснувшие ножки стонали и скрипели, пока старый диван предавался воспоминаниям о былом уюте в имении в Эрмланде, о страшных временах, когда русские насильники сдирали с него темно-красный плюш, и чувствовалось, как вши уползают еще глубже в старый материал. Петер помочился на диван, и они двинулись обратно к своим коровам.