Наследница Единорогов

Мгновение Акорна растерянно смотрела на него, потом взяла у Гилла кружку и, вместо того, чтобы поднести его ко рту, опустила в него свой рог.

– Что ты делаешь?..

– Так же она поступала и с грязной водой в ванной. Акорна, дорогая моя, ты думаешь, что этот сок грязный? Но он в порядке, то, что в нем плавает – это только сок мадигади!

– Не грязный, – твердо ответила Акорна.

– Ну что ж, хорошо…

– Плохой , – она снова наклонила голову, на этот раз опустив рог в кружку Гилла. – Теперь на сто процентов хороший, – сообщила она ему.

Трое мужчин переглянулись.

– Он так демонстративно налил всем из одного кувшина… – проговорил Гилл.

– С чего бы ему хотеть отравить нас? Он думает… я хочу сказать, – поправился Калум, тщательно подбирая слова: а вдруг кто-нибудь их подслушивает? – мы согласились пойти навстречу всем его желаниям.

– О, это всего-навсего глупые детские фантазии, – беспечно ответил Рафик, однако, поднявшись, протянул Акорне две кружки – свой и Калума. – Не о чем волноваться. Давайте продолжим трапезу!

При этих словах он слегка покачал головой, давая понять, что его не следует понимать буквально.

Когда Акорна склонилась к кружке Рафика, на ее роге снова проступили капли испарины. Она погрузила его в сок и удовлетворенно улыбнулась.

– О… минутку, – остановил ее Рафик, когда девочка намеревалась сделать то же с кружкой Калума. Поставив кружку на место, он предложил девочке на проверку другой – тот, из которого пил сам Хафиз. Никакой реакции рога это не вызвало.

– Как он это сделал? – беззвучно спросил Гилл.

– Должно быть, зелье было не в кувшине, а в кружках, – еле слышным шепотом ответил Рафик. Он быстро поменял местами кружки Калума и Хафиза, затем сел и положил себе риса с пилавом. – Давайте же, жены мои, – жизнерадостно и добродушно проговорил он в полный голос, – праздновать и радоваться!

На тарелку Акорны он положил целую гору фруктов и зелени; как раз в этот момент в зале снова появился Хафиз.

– Похоже, новости с юга вовсе не так плохи, дядюшка?

Губы Хафиза искривились в неприятной гримасе:

– Могло быть и хуже, – ответил он. – А могло быть и лучше. Юката Батсу вернул мне всего остального Тафу. Живого, – прибавил он почти безразлично. – Амина не может решить, радоваться ли ей возвращению ее воспитанника или горевать о потере его ушей.

– Примите поздравления со счастливым возвращением вашего сына, – сказал Гилл. – И мне… хм… очень жаль, что так получилось с его ушами.

Хафиз пожал плечами:

– Мой хирург их заменит. Не слишком большая потеря: все равно его уши уж слишком оттопыривались. А что до самого Тафы… – Хафиз вздохнул. – Ни одному хирургу не исправить то, что должно находиться между его ушей. Он, понимаете ли, ожидал, что я тоже поздравлю его со счастливым возвращением, словно не понимает, что Батсу освободил его в знак презрения, чтобы показать, как мало его тревожит все, что Тафа может против него предпринять. Он так же глуп, как и его мать! – с этими словами Хафиз скатал из клейкого пива шарик, обмакнул его в пилав и проглотил одним глотком. – Ешьте, ешьте, друзья мои. Прошу простить меня за то, что эти мелкие заботы прервали наш приятный семейный ужин. Попробуйте сок мадигади, пока он не нагрелся: когда сок нагревается, он теряет часть своего тонкого вкуса, – Хафиз снова отпил глоток из стоявшей перед ним кружки.

– Действительно, – последовав примеру своего дядюшки, заметил Рафик, – у этого сока какое-то тонкое, незнакомое мне послевкусие.

– Почти горькое, – заметил Гилл. – Хотя и приятное, – прибавил он, поспешно отпив большой глоток, прежде чем Хафиз успел удивиться его словам или что-то заподозрить.

Поскольку никто из них не знал, какое именно зелье Хафиз подсыпал в их кружки, и как быстро оно должно начать действовать, они пристально следили за Хафизом, ища подсказки. Минут через пятнадцать Хафиз почти перестал есть, словно забыл о еде на своей тарелке. Его речь стала бессвязной, он начал забывать, о чем говорил, и стал повторяться.

– Слышали когда-нибудь насчет двух лошадей, Суфи-дервиша и джина? – он пустился рассказывать длинную запутанную историю, которая, как подозревал Гилл, была бы очень интересной, если бы Хафиз то и дело не терял нить рассказа.

Рафик и Гилл также перестали есть; они сидели, опираясь на стол, и смеялись так же громко, как и сам хозяин. Калум прислонился к стене, более всего напоминая бесформенный сверток белой ткани, и принялся похрапывать. Акорна переводила взгляд с одного мужчины на другого, ее зрачки сжались в узкие черточки, но тут Гилл крепко сжал руку девочки, стремясь успокоить ее.

– Не тревожься, милая, – прошептал он, когда Хафиз разразился новым приступом хохота, – это только игра.

Наконец, Хафиз прервал рассказ на середине и бессильно ткнулся лицом в свою тарелку с рисом. Остальные трое мужчин зорко следили за ним, пока мерное похрапывание не убедило их в том, что хозяин уснул.

– Хорошо, а теперь давайте выбираться отсюда, – прошептал Гилл, поднимаясь и подхватывая Акорну на плечо. Калум поднялся следом, а Рафик на мгновение наклонился над спящим дядей, роясь в его запачканных шелковых одеждах.

– Давай же, Рафик!

Наконец, он тоже выпрямился и продемонстрировал остальным голографическую карту с изображенными на ней сложно переплетенными трехмерными узлами.

– Ключ к скиммеру дядюшки и его пропуск в порт, – радостно объявил он. – Или вы намеревались идти в порт пешком ?..

Глава 5

– Эй, Смирнов, – окликнул Эд Минкус своего коллегу по службе безопасности Кездета.

– Что? – без интереса отозвался Дес Смирнов: сейчас он проводил обычную проверку идентификаций, стараясь работать как можно быстрее, а потому постоянно следил за экраном – на тот случай, если вдруг в последней информации о прибытии мелькнет что-нибудь интересное.

– Я тут нашел, вроде как, одного о-очень старого нашего приятеля…

– Кого? – Смирнов по-прежнему не отрывался от экрана.

– Савиньона.

Это имя заставило Смирнова оторваться от экрана: теперь он полностью сосредоточился на своем собеседнике.

– Я же тебе тогда говорил, – Смирнов сильно ударил по клавише “паузы”, – что этот негодяй не помер! Может, ему пришлось на некоторое время залечь на дно… Пошли-ка мне информацию, – несколько секунд он ждал, барабаня кончиками пальцев по столу, пока Эд пересылал файл на его компьютер, потом снова всмотрелся в экран монитора: – Значит, теперь он зарегистрирован как “Ухуру”? А порт приписки изменить не удалось… так что корабль все еще кездетский. Я и подумать не мог, что такой умный мерзавец как Савиньон решит вернуться…

– По крайней мере, добровольно, – вставил Эд с неприятной усмешкой.

– …в нашу юрисдикцию. Но, с другой стороны…

– …чего только не бывает, верно? – похоже, у Эда была привычка заканчивать фразы Смирнова за него.

– Я могу, – Смирнов набрал команду, сильно ударяя по клавишам, – сделать так, что не только мы, но и наши дражайшие соседи по космосу будут знать, что здесь, на Кездете, кое-кто крайне интересуется “Ухуру”.

Он ввел последние цифры кода; на этот раз треск клавиш прозвучал так громко, что Эд даже поморщился. У Смирнова клавиатуры выходили из строя так часто, что отделы Снабжения и Учета уже начали запрашивать объяснений; впрочем, объяснение им всегда давалось только одно: “Найдите нового поставщика, эти клавиатуры сделаны из некачественных материалов, иначе они не выходили бы из строя при обычном использовании.”

Поскольку в основном такого рода оборудование делалось подневольными работниками (и, возможно, действительно из некачественных материалов), объяснение вполне устраивало всех – разумеется, кроме тех работников, которых в результате увольняли за некачественную сборку. Впрочем, кому какое дело? – всегда хватало подростков с ловкими руками, которые готовы были занять любое освободившееся место.