Страница 2 из 31
Чернорабочий, ссутулясь, сидел у разгрузочного механизма, ни разу не подняв глаз на Этьена, и тот уже собирался уйти, подобрав свой узелок, упавший на землю, как вдруг послышался затяжной кашель - возвращался возчик. Постепенно из мрака выросла его фигура, за ним брела буланая лошадь, тащившая шесть груженых вагонеток.
- В Монсу есть фабрики? - спросил прохожий.
Старик сплюнул черным и ответил под завыванье ветра:
- В Монсу? Еще бы! Сколько их там! Поглядел бы ты года три-четыре назад. Все так и кипело, не хватало рабочих. Зарабатывали хорошо! Сроду таких заработков не бывало... А теперь вот опять брюхо подводит с голоду. Смотреть жалко, что кругом делается! Увольняют всех подряд, мастерские одна за другой закрываются... Император, может, и не виноват... Да зачем он ввязался в войну в Америке? А к тому же холера людей косит, да и скот тоже мрет.
Тогда и прохожий начал жаловаться, вторя старику короткими фразами, потому что от ветра перехватило дыханье. Он рассказал о своих бесплодных поисках работы, о скитаниях, длившихся уже неделю. Так что же теперь, с голоду, что ли, подсыхать? Скоро на дорогах полно будет нищих. Да, соглашался старик, дело может плохо кончиться: это ведь не по-божески выбрасывать столько народу на улицу.
- Мяса и в глаза не видим.
- Да хоть бы хлеб был!
- Вот именно, хоть бы хлеб!
Голоса их заглушал ветер, уносивший с унылым свистом обрывки фраз.
- Погляди! - выкрикнул возчик, поворачиваясь к югу. - Вон там Монсу...
И, вновь протянув руку, он указывал на невидимые в темноте селения, перечисляя их одно за другим. В Монсу сахарный завод Фовеля еще работает, но на другом сахарном заводе - у Готона - часть рабочих уволили. Только паровая мельница Дютилейля да завод Блеза, где изготовляют канаты для рудников, устояли. Затем старик повернулся к северу и широким жестом обвел полгоризонта: в Сонвиле машиностроительные мастерские не получили двух третей обычных заказов; в Маршьене из трех домен зажгли только две; на стекольном заводе Гажбуа того и гляди рабочие забастуют, потому что им хотят снизить заработную плату.
- Знаю, знаю, - повторял прохожий, выслушивая эти сведения. - Я уже был там.
- У нас тут пока еще держатся, - добавил возчик. - Но все ж таки на шахте добычу уменьшили. А вот глядите, прямо перед вами - Виктуар, там только две коксовые батареи горят.
Он сплюнул, перепряг свою сонную лошадь к поезду пустых вагонеток и зашагал позади них.
Этьен пристально смотрел вокруг. По-прежнему все тонуло во мраке, но рука старика возчика словно наполнила тьму великими скорбями обездоленных, и молодой путник безотчетно их чувствовал, - они были повсюду в этой беспредельной шири. Уж не стоны ли голодных разносит мартовский ветер по этой голой равнине? Как он разбушевался! Как злобно воет, словно грозит, что скоро всему конец: не будет работы, и наступит голод, и много-много людей умрет! Этьен все смотрел, стараясь пронизать взглядом темноту, хотел и боялся увидеть, что в ней таится. Все скрывала черная завеса ночи, лишь вдалеке брезжили отсветы над доменными печами и коксовыми батареями. Коксовые подняли вверх чуть наискось десятки своих труб, и над ними блещут красные языки пламени, а две башни доменных печей бросают в небо голубое пламя, словно гигантские факелы. В ту сторону жутко было смотреть, - там как будто полыхало зарево пожара; в небе не было ни единой звезды, лишь эти ночные огни горели на мрачном горизонте - как символ края каменного угля и железной руды.
- Вы, может, из Бельгии? - послышался за спиной Этьена голос возчика, успевшего сделать еще один рейс.
На этот раз он пригнал только три вагонетки. Надо разгрузить хоть эти три: случилось повреждение в клети, подающей уголь на-гора, - сломалась какая-то гайка; работа остановилась на четверть часа, если не больше. У подножия террикона стало тихо, смолк долгий грохот колес, сотрясавший мост. Слышался только отдаленный стук молота, ударявшего о железо.
- Нет, я с юга, - ответил Этьен.
Рабочий опорожнил вагонетки и сел на землю, радуясь нежданному отдыху; он по-прежнему угрюмо молчал и только вскинул на возчика тусклые выпуклые глаза, словно досадуя на его словоохотливость. Возчик обычно был неразговорчив. Должно быть, незнакомец чем-то ему понравился, и на него нашло желание излить душу, - ведь недаром старики зачастую говорят вслух сами с собой.
- А я из Монсу, - сказал он. - Звать меня Бессмертный.
- Это что ж, прозвище? - удивленно спросил Этьен.
Старик захихикал с довольным видом и, указывая на шахту, - ответил:
- Да, да, прозвали так. Меня три раза вытаскивали оттуда еле живого. Один раз обгорел я, в другой раз - землей засыпало при обвале, а в третий наглотался воды, брюхо раздуло, как у лягушки... И вот как увидели, что я не согласен помирать, меня и прозвали в шутку "Бессмертный".
И он засмеялся еще веселее, но его смех, напоминавший скрип немазаного колеса, перешел в сильнейший приступ кашля. Языки пламени, вырывавшиеся из жаровни, ярко освещали его большую голову с редкими седыми волосами, его бледное, круглое лицо, испещренное синеватыми пятнами. У этого низкорослого человека была непомерно широкая шея, кривые ноги, выпяченные икры и такие длинные руки, что узловатые кисти доходили до колен. А вдобавок он, как и его лошадь, которая спала стоя, как будто не чувствуя северного ветра, тоже был словно каменный и, казалось, не замечал ни холода, ни порывов ветра, свистевшего ему в уши. Когда приступ кашля, раздиравшего ему горло и грудь, кончился, он сплюнул ка землю около огня, и на ней осталось черное пятно.
Этьен посмотрел на старика, посмотрел на землю, испещренную черными плевками.
- В копях давно работаете? - спросил он. Бессмертный развел руками:
- Давно ли? Да с измальства - восьми лет еще не было, как спустился в шахту, - вот как раз в эту самую, в Ворейскую, а сейчас мне пятьдесят восемь. Ну-ка сосчитайте... Всем перебывал: сперва коногоном, потом откатчиком - когда сил прибавилось, а потом стал забойщиком, восемнадцать лет рубал уголек. Да вот обезножел я, ревматизм одолел, и из-за него, проклятого, меня перевели из забойщиков в ремонтные рабочие, а потом пришлось поднять меня на-гора, а то доктор сказал, что я под землей так навеки и останусь. Ну вот, пять лет назад меня поставили возчиком. Что? Здорово все-таки! Пятьдесят лет на шахте, а из них - сорок пять под землей.