Страница 2 из 2
4
Интересная жизнь началась в отделении, ничего не скажешь. Каждый день происшествия, непременно в седьмой палате или неподалеку, и, что удивительно, сразу после врачебного обхода. Назавтра после того, как прорвало отопление, ехавший под окнами грузовик вдруг вильнул и со всего маху врезался в здание больницы, опрокинув стоявшую рядом тележку с молочными бутылками. Грохоту было, шуму, беготни! Водитель поранил руки разлетевшимися осколками. Пока его перевязывали, он таращил глаза и твердил, что не понимает, как это с ним случилось. Умолял сделать ему экспертизу, клялся, что он вообще непьющий, и вообще нес чушь несусветную. Сестры сочувственно качали головами, понимающе переглядывались и влили в него лошадиную дозу успокаивающего. Им-то все было ясно. Вообще все было понятно всем, кроме Владимира Петровича. Больные и персонал со всей больницы ходили в отделение, как в зоопарк, со сложным чувством страха и восхищения. В особенности удивляло поведение медичек, которые, казалось бы, были вооружены обширными знаниями на естественные темы, защищающими их от суеверий. Однако дело обстояло как раз наоборот, что лишний раз доказывает - зерно только тогда дает всходы, когда падает на благодатную почву, в противном случае из него еще неизвестно что вырастет. Каким-то непостижимым образом все догадались, что доктор влюблен в Катю. А вот относительно нее мнения разделились. Одни считали, что она его терпеть не может, и именно поэтому каждое его появление вызывает такой всплеск ее разрушительных сил. Другие, наоборот, полагали, что Катя к доктору неравнодушна, и ее внутренние катаклизмы объясняются тем, что она сердится на него за робость. По ее лицу и поведению разгадать загадку было невозможно. Она в основном сидела в палате, по коридору проходила быстро, ни на кого не глядя, с замкнутым, хмурым лицом. У самого доктора в эти дни вдруг не оказалось ни минутки свободной. Заведующий отделением срочно выехал на областное совещание, два врача вдруг ушли на больничный, в том числе здоровяк Дроздов, который в жизни никогда не болел. Владимир Петрович остался вдвоем с Гвоздиком, вчерашним студентом. Пришлось отменить все плановые операции, делать только экстренные, и они прошли на диво удачно. Дел было невпроворот, Владимир Петрович, можно сказать, дневал и ночевал в больнице. И батареями занимался, и другими хозяйственными вопросами, в частности, пришлось разыскивать тетю Пашу, которая ушла в глухое подполье. За всеми этими делами он как будто и не думал о Кате, но присутствие ее ощущал в душе постоянно. Самое волнующее и ужасное было то, что он никак не мог придумать, что нужно сделать, чтобы перешагнуть разделяющую их грань. А между тем время выписки Кати приближалось, еще день-два - и она уйдет, растворится в необъятном людском океане, а он так и не осмелился заговорить с ней. Его останавливало воспоминание о ее прекрасном лице, неизменно обращенном к нему с отчужденным и хмурым выражением. В тот день, когда он сообщил Кате о завтрашней выписке, в отделении все замерло в ожидании, К вечеру зацвел огромный куст китайской розы, почему-то никогда раньше не дававший бутонов. В густой темно-зеленой глянцевой листве распустились прекрасные цветы, алые, как кровь. Они удивительным образом украсили строгую белизну больничного коридора, пробуждая у тяжелобольных утраченную веру. В день Катиной выписки с утра моросил легкий, теплый дождь. Владимир Петрович прыгал через лужи, настроение у него сделалось отчаянно-веселое, хотя к этому, вроде бы, ничего не располагало. После обхода он был очень занят, а потом, проходя мимо Катиной палаты, остановился, как громом пораженный,- ее постель была пуста и застлана чистым бельем. Вот и все! А на что он, собственно, надеялся? Что эта гордая, прекрасная женщина сама с ним заговорит? Вот это действительно было бы чудо. Весь мир вокруг показался ему пустыней, а жизнь - лишенной всякого смысла. К вечеру тучи сгустились до черноты, дождь усилился и разразилась страшная гроза. Молнии так и сверкали, одна из них расколола многолетний дуб под окном седьмой палаты. Здание больницы сотрясалось, можно было подумать, что оно притягивает все электричество, скопившееся над городом. Больные сидели в темноте и шепотом рассказывали вновь прибывшим все про Катю и доктора. Поздно вечером Владимир Петрович, который весь день не находил себе места, вышел на улицу. Он помнил Катин адрес из больничных документов, и ноги сами понесли его туда. Гроза кончилась, но дождь не прекращался, он падал и падал с неба, как будто кто-то огромный горько плакал там, наверху. Владимир Петрович сразу же вымок, но не замечал этого. Он ходил вдоль Катиного дома, вглядываясь в окна. Было чувство, что он теперь навеки прикован здесь, и от этого сладко ныло сердце. Внезапно позади раздался голос: - Господи, что вы здесь делаете? Вы же совсем промокли! Он обернулся. Перед ним стояла Катя. Свет фонаря падал на ее лицо, оно казалось юным и нежным. Глаза ее сияли. Они смотрели друг на друга и молчали. Волшебное нечто, притянувшее их так близко, теперь, совершив свое дело, ослабило напряжение. Все замерло вокруг. Прекратился дождь, умолк лай собак. Сама собой утихла ссора в соседнем доме. Ребенок, плакавший весь вечер от каких-то своих младенческих огорчений, успокоился и заснул. В эту ночь в огромном городе не было совершено ни одного злодейства. Утром засияло солнце и в чистое небо вознеслась огромная сверкающая радуга.