Страница 7 из 9
Мама Таля. Пусто стало с ее уходом в нашем мире. Но ведь верим, ведь несомненно знает сердце, что зажглась новая звезда на небе в час ее отшествия. Как ясно видела она Врата Отчего дома. Мука, принятая ею в последние месяцы, была, верится, последним испытанием, предочищающим ее для невозбранного входа в обитель Света и в вечную радость.
Верочка! Будем жить для отшедших, укрепляя связь с ними, помогая им и ища их помощи на пути к Невечереющей Пасхе.
23.1.1937 Надвойцы
У меня во внешней жизни некоторые перемены к худшему. Я опять в "бараке" с двойными нарами "вагонной" системы, в "лагере", который ты видела издали. Много народу и притом самого разнообразного, шумно и утомительно. Работа прежняя, только много приходится работать по вечерам, и все это вместе несколько удручает и нервирует: новое доказательство духовной невоспитанности и слабости моей.
28.1.1937 Надвойцы
Вовремя ты мне прислала валенки: как раз погода резко переменилась. Такая метель и такой снег, что пройти по колонии - целое событие. Все заметено, дорог не видно и ежеминутно проваливаешься по колени. Но главное-то не в этом, а в том, что мне придется обновить валенки в лесу. Я опять с сегодняшнего дня на общих работах. Сегодня уже несколько часов я бы работал, если бы не такая совершенно исключительная метель. Третий день лесные работы отменяются. Мне, по-видимому, придется ходить именно в лес. Правда, работы будут легче, кажется, чем те, на которых я был еще недавно. Для бригады третьей категории предназначается расчистка дорог от снега, сжигание сучьев и т.п. Тяжело то, что я попадаю в "настоящий" барак со всеми его прелестями. Я и теперь в бараке, но в лучшем, чистом и спокойном, и опять будет сравнительно хуже. Трудновато будет.
6.2.1937 Надвойцы
Когда случается что-нибудь очень большое в жизни, говорить трудно, иногда почти невозможно. Слова кажутся порой не только недостаточными, но даже оскорбительными. Поэтому я ждал письма терпеливо. Поэтому и мне было трудно писать по временам в последние месяцы.
Еще до всего того, что случилось, еще давно я думал о том, как трудно будет тебе, если мама уйдет раньше тебя в иной мир. За тебя было всегда тревожнее, чем за нее. Мучительные страшные страдания перед смертью увеличили и твою муку невыразимо.
...во время этих страданий тебе говорили, что при виде таких страданий можно потерять веру. Я думаю, что те, кто говорил так, не смотрели никогда пристально на Распятие, не переживали Его тайны в глубине сердечной. Страдание невинного, страшное смертное страдание, крест, принимаемый на рамена перед лицом Вечности, ведь это самое основание нашего миропонимания, нашей веры... Взгляд, что страдание всегда есть наказание за личные грехи, вовсе не христианский... Он подвергнут уничтожающей критике еще в книге Иова. Но для нашей веры страдание есть преображение мира в целом, соучастие в творческих божественных планах. Мы судим всегда по поверхности, мы видим только внешнюю оболочку жизни. Мы не видим тех глубоких слоев бытия, где совершаются подлинные события и перемены.
Одна благая мысль, одно благое чувство или желание, один миг страдания могут произвести больший сдвиг в жизни, в космосе, чем внешние громадные дела - только этот сдвиг невидим для внешних и видящих внешне взоров.
Когда Он был вознесен на Крест, когда Он был раздавлен миром, не казалось ли для всех окружающих, что это страдание не только незаслуженно и чудовищно, но и бессмысленно? На самом деле именно оно дало спасение миру, окончательную победу над смертью, светлый дар воскресения.
Ты пишешь о маме, что страдания довели ее до того, что остался в ней один безумный вопль физической муки.
Но прости, от твоего рассказа в целом получается другое впечатление... Самые слова невыразимой муки последних часов: "Господи, больно", - разве не говорят они не только о боли, но вместе с тем и о совершенной вере, покорности, терпении, о высших ступенях духовного восхождения? Сравню опять Божеское с человеческим. Вспомни о Нем. Ведь и Его страдание на кресте выражалось в воплях: "Боже мой! Боже мой!" - но разве эти вопли, мука последних минут, разве они не живое свидетельство Его совершенного богочеловечества?
...Ты спрашиваешь о будущей встрече, и сердце боится всецело отдаться утешению веры. Но нам ли в этом сомневаться? Ведь опыт любви, весь опыт Церкви со дня Его восстания из мертвых - нерушимый залог нашего упования. Более несомненно, чем наше собственное бытие - эта грядущая встреча, когда мы познаем друг друга совершенным познанием, неведомым на земле, и возлюбим совершенной, еще не открывшейся здесь любовью. И мало этого. Эта грядущая встреча - не только наша надежда, но прямая цель нашей жизни. Каждое наше движение, каждая мысль, каждое желание благое, воздействуя на невидимые, но глубочайшие тайны мира, приближают или, напротив, замедляют миг мирового преображения... И самое страдание тоже есть вклад наш в этот творческий подвиг преображения космоса.
...Я знаю, как бесконечно трудно тебе, как кровью истекает от боли твое сердце. Я знаю, что скорбь эта неизбежна и неотвратима. Но как бы хотелось, чтобы она стала помощью отшедшей в ее новых путях, там, в ином мире. Да поможет тебе благой Утешитель. Поклонись до земли за меня у родной могилки и поцелуй землю.
13.3.1937 Надвойцы
Сегодня в ночь я дежурил, не спал. Но бессонница не была тягостной ночные часы были часами воспоминаний светлых и радостных, так ощутимых всем существом прикосновений... А утром, как бывало прежде, в пору поста после бессонных ночей - приняло сердце совершенный дар Его неоскудевающей любви.
Вот уже пятое десятилетие жизни началось. Все чаще и чаще указывают окружающие - обыкновенно с улыбкой - мне на длинные серебристые нити, замелькавшие в моей бороде.
Минувшие годы, сколько там труда, и тревоги, и боли. Но чем острее эта боль, тем ярче, тем памятнее минуты, часы и дни радости и совершенного счастья, посланного Им как залог чаемого грядущего.
7.4.1937 Надвойцы
Христос Воскресе!
Может быть, эти строки придут к Святой ночи. Мое сердце не убрано и не готово к встрече праздника. Суета, усталость, мрак душевный, грусть непреодолимая о прошлом и настоящем. Но верю, что если мое сердце темно и беспамятно, то Он помнит обо мне и хранит меня в любви Своей. Среди множества воспоминаний об этой ночи - одно из последних о том, как уже в одиночке, после трудных, трудных дней Он Сам посетил меня Своим утешением.
18.4.1937 Надвойцы
Христос Воскресе!
Было много тоски, смущения, скорби, томления... Нет близких. Оттого, что девятый раз встречаю светозарную ночь на берегу, не на волнах красоты церковной. Оттого, что так много, много отшедших, кого не встретишь на земных путях; оттого, наконец, что вообще много было трудного, шумного, суетного... Барак, где я живу теперь, так полон народом, неплохим, но таким шумным...
Наконец, были особые... трудности, искушения, как всегда бывает в великие праздничные кануны. День Великой Субботы был как бы смутным. Наступил вечер. Дождь моросил в холодных сумерках. Темная река, покрытая местами неверным, зыбким, но еще не растаявшим льдом. За ней черные очертания леса. Я бродил по лагерному двору в этой серой полутьме...
Тихо, слово за словом вставала в памяти святая служба... И как-то медленно, шаг за шагом отходила из глубины темная полоса, и тишина спокойная и победительная - занимала ее место. Утром проснулся рано... День до самого вечера был ветреным, свинцовым, северным. Только вечером большое солнце стало таким богатым. Оно мое, оно во мне, громадное, несравнимое сокровище... И я не один в своей радости...
29.5.1937 Надвойцы
Еду из Надвоец, куда - еще не знаю. Сообщу при первой возможности.
1.6.1937 Урокса
...представь себе маленький клочок земли, отовсюду окруженной водой. Все покрыто здесь мелкой порослью, и потому со всех сторон видно озеро. В одном месте оно так широко, что напоминает морские горизонты, а в других за его полосой вырастают затворы лесов - вид, всегда так радующий меня своим сосредоточенным покоем. Лето хрустальное, прозрачное, не по-карельски жаркое, без дождей и непогоды... Непрестанно светит солнце и днем и ночью, сливая часы в одну светлую полосу. Если начинать день с вечера, то должен сказать, что начинаю день с работы. Иду в 7-8 часов вечера на берег, где вожусь с деревьями, "корю", пилю, сортирую и прочее. Работа хотя физически и утомительная, но вполне в меру... Усталый, под утро, часов в 5-6 1/2 возвращаюсь в барак, впрочем только для того, чтобы поесть и попить, потому что сплю я не в бараке (оставляю его клопам и крысам), а на открытом воздухе, на раскидной койке. И так хорошо спать под открытым небом, вдыхая всей грудью вольный воздух. Часов в 11 -12 я встаю и спешу купаться, да, купаться, хотя конечно "по своему методу". А потом день до 7 часов принадлежит мне.