Страница 7 из 23
- Капитан. - И поняв, что этого маловато, добавляет. - Ну, скажем так капитан Немо, - и ухмыляется еще гаже.
-За ваше здоровье, капитан, - говорю я, не моргнув глазом.
- Взаимно, - отвечает он, помешивая ложечкой в бокале. Хорошо, хоть не пальцем. Я делаю вид, что все в порядке вещей, и храбро цежу свою долю. Меня так и тянет спросить, что означают слова на его рубашке, но я терплю: в выдержке - сила. Одно я знаю наверняка: мышление у него явно парадоксальное. Оставив ложечку в бокале, он рассматривает вино на свет. Может быть, после этого он попробует его на вкус, или предварительно нужно вино еще пощупать. Я безразлично гляжу по сторонам и не тороплю события; слушая, узнаешь гораздо больше для себя, чем выбалтывая то, что самому может пригодиться. Правда, слушать пока было нечего. И не успел я открыть рот, чтобы продолжить эту увлекательную беседу, как к нашему столику причалил бармен с запиской в руках и, хмуро щурясь, сунул ее капитану. Тот, не торопясь, прочел записку, положил сигару на стол, сказал: "Спасибо за угощение", - и пошел к выходу. К выпивке он так и не притронулся. Что ж, оставим бутылку заведению. Не думаю, что это увеличит их доходы, но одному мне пить еще не приходилось, и сегодня, видно, мне не узнать, что означают слова: "Сцепи-ка...", ну и т. д.
"
Любопытство не порок, а такое хобби", - напеваю я под звон бьющейся витрины. Осколки летят на посетителей, сверкают новогодними звездами и проливным дождем падают на пол вместе с моим собутыльником. Он сжимается в комок, тут же ежом разворачивается и вскакивает на ноги, опрокидывая мой любимый столик. Хорошо, что я там не сижу. На лбу у него - рваная рана, кусок кожи навис над глазами, фонтаном хлещет кровь. К нему подбираются пятеро дюжих парней с колющими и режущими предметами, видно, собираясь улучшить местное меню. Они не спешат, кто-то даже мягко упрекает капитана: "Ну, что доигрался, старый дуралей". И это их погубило. "Я всегда заступаюсь за своих друзей, с которыми болтаю и пью, даже если они не правы в чем-то и не нравятся другим, в том числе таким симпатичным парням", - думаю я, превращаясь в шар из мелькающих сплошной завесой ног и рук. Этот прием у меня всегда проходит на "бис" и отрезвляюще действует на всех: повторения обычно не требуют. Я врубаюсь с правого фланга неприятеля, поднимаю на воздух двоих: мелькают под потолком чьи-то вставные челюсти - опытные ребята, лишний груз - долой, и где-то у меня за спиной, около стойки, приземляется все остальное. Я останавливаюсь и предлагаю перемирие: "Вон отсюда!". Но мое предложение отвергнуто, мальчуган справа вытаскивает огромный десятизарядный кольт - 44-й калибр, хром, мраморная кость, надпись на стволе "Смерть дуракам". И мне этот лозунг по душе. Из разбитой витрины в зал прибыло подкрепление кольту в количестве восьми человек. В столовке давно никого нет, кроме меня, моего дружка и желающих подохнуть почему-то именно сегодня. Я улыбаюсь, говорю: "Ну, это другое дело", - и поднимаю руки. Пространство исчезло, серые, неповоротливые тени выстроились в одну линию, и уже в воздухе я раскрываю "веер юлы" от середины к вновь прибывшим смертникам. Тени ломаются, опадают, кольт по диагонали медленно летит рядом со мной; я оставляю его в стороне и возвращаюсь к исходной позиции. Стены и пол забрызганы кровью: инцидент исчерпан. Сзади ко мне подходит капитан, лицо у него в крови, одной рукой он держится за лоб. "Нужно уходить", - говорит он. "И как можно быстрей", добавляю я и чешу на выход.
На улице собралась толпа, движимая тем же вечным хобби. Перед нами все расступаются, мы беспрепятственно уходим и сворачиваем в ближайшую подворотню: "Это моя машина. Вы умеете водить? Впрочем, конечно же, умеете". Я не упираюсь, беру у него ключ, и через десять секунд мы с приличной скоростью шуруем по громыхающей мостовой старого города. Банда в бегах. Я вытаскиваю из-за пазухи ветку сирени и вставляю ее в щель между панелью и ветровым стеклом. Капитан странно смотрит на меня, но вслух не высказывается. Как я заметил, он не любитель зря трепать языком. И тут он прав, как учили меня давным-давно: когда не знаешь, что сказать, или под рукой нет дежурной фразы промолчи, это будет не менее весомо. Салон наполняется запахом сирени, а значит - весны, я мчусь через весь город и рассчитываю вовремя поспеть к пересменке. У Дина сегодня первое ночное свидание - у его любимой, наконец-то, уехали родители, и им почти месяц не придется бродить по дешевым гостиницам. Мой новый знакомый по-прежнему молчит, ни о чем не спрашивает, в придачу ко всему он еще и не любопытен; впрочем, сейчас не до этого, главное - успеть. Мы несемся мимо монастыря, я сбрасываю скорость и чинно въезжаю в больничный парк. Мотор отключен, по инерции машина катится вперед, шины шелестят по мокрому асфальту, тополиные ветки сбрасывают на нас весенний пух. Туман и шорох лиловой листвы. Машина исчезает, спрятав нас от всех на свете. Мы идем по траве; земля тиха и упруга, на первом этаже в дежурке свет ночника. Окно раскрыто, на подоконнике сидит Дин - белый халат и ожидание. Мы идем прямиком к нему. Дин спрыгивает на землю и идет навстречу. Я поднимаю руку и приветствую в его лице вечный обман взаимной любви. Я знакомлю их, забираю у Дина халат и вручаю ему ключ от машины: "Не радуйся, машина на примете. Отгони ее к Гелле, она приведет ее в порядок за десять минут. Итого - полчаса".
- Зато проезд бесплатный, - беспечно отвечает он и уходит в ночь. "Ну, что за люди окружают меня", - думаю я, перевязывая капитана. Мы уже в дежурке, и я приступил к выполнению своих обязанностей. Ни вопросов тебе, ни элементарной естественной любознательности. Это меня подбадривает - есть на кого равняться и брать пример. Ветка сирени в бутылке из-под кефира ожила и манит к себе светлячков; через равные промежутки времени они подлетают, накачиваются нектаром и отваливают прочь. Теперь я знаю, что сделаю в ближайшее время: посажу под окном дежурки куст - а то и два - сирени, чтобы незаметнее сматываться и принимать гостей. Координаты капитана Немо неразборчивым почерком (чем хуже, тем лучше) я задним числом заношу в книгу приема больных. Эта запись сохранится в течение восьми дней, потом она выветрится, но я надеюсь, что этого времени будет вполне достаточно, чтобы выяснить у него насчет той надписи на рубашке.
Секретная служба
Всякое улучшение - опасно: чем хуже, тем лучше. Что мы можем противопоставить любви? Только любовь. Но нет ничего хуже этой фантазии. Страх невзаимности заставляет нас стать детьми, отрывающими крылья кузнечику, бабочке и себе подобным. Остатки веры мы используем всю жизнь лишь на то, что всегда под рукой - кольт 44-го калибра, символ счастья и полноценности. Поэтому мы считаем: всякий приближающийся ко мне на расстояние протянутой руки, даже если в этой руке любовь - ребенок, а я - бабочка. Думать так - тоже фантазия.
Я думаю о том, что древние были правы, соединив судьбу каждого с определенной планетой. Может быть, после смерти мы вновь вернемся на свою планету, до нового рождения. И все же я предпочел бы путешествовать, хотя бы после жизни, раз не удается сейчас. Я и на том свете стану неисправимым мечтателем. Исправимым стать у меня не получилось. Путешественник - дитя во времени.
Лучший способ приспособиться - это удирать, чем я и занимался всю жизнь. Не всегда успешно. Ну, а теперь и бежать вроде некуда, и не от кого. Вполне возможно именно поэтому меня и тянет к путешествиям. Когда удираешь, всегда найдется, кому догонять...
Старое кафе в старом городе, радиола за пятак играет на выбор две мелодии: "Мой миленок...", - ну и так далее, и "Секретная служба": "Мы живем в далекой северной стране. Там звезды сияют вечно, даже во время дождя. Там острее чувствуется одиночество, а на лицах написано отчаяние. И если вдруг появится огонек в ночи, сердце наполняется тревогой". Меня привлекало в этом кафе прежде всего мороженое. Сведения о любви я черпал в учебном туалете и из журнала "Здоровье". Мне кажется, с тех пор по этому вопросу мало что изменилось в школьной программе, исключая разве что совместное обучение и популярную в то время песенку "Ровесники, ровесницы...". Дин, подпевать мне не обязательно. Все равно нас никто не услышит. Вот если бы лет семьдесят тому назад, да при полной луне... В полнолуние я озвучивал весь квартал, приходилось маме выносить меня на улицу, где светила луна - я убеждался, что все на месте, и засыпал. Ничто в детстве не могло заменить мне луны. Ну, а с возрастом я стал иным, менее разборчивым, и спал где придется. Кстати, пора спать... Завтра с раннего утра предстоит прополка сада, невесть откуда появились сорняки.