Страница 5 из 23
Мне было пятнадцать, ей - столько же. Глухая деревушка, куда я на каникулы приезжал к своей бабушке. Мы сидим в стогу сена возле сельского клуба; поздняя ночь, все разошлись по домам. Я включаю и выключаю фонарик, освещая куст боярышника в серебристой паутине. "Но русалочка не умерла, она живет высоко в небе", - заканчиваю я сказку. "Там, где звезды, - говорит она. - Когда падает звезда, умирает кто-нибудь". "Но кто ее найдет, будет счастлив", - добавляю я. На следующий день она сняла с бабушкиных бус одну бусинку - радужный драгоценный камень, и в тот же вечер подарила мне.
В конце войны остаток роты вместе со мной отправили в тыл на переформирование. Тихий дождь в пустом летнем саду. Первые дни после войны наполнены особенной значимостью и тишиной, когда есть самое необходимое-будущее, тепло, запах чистой простыни и дневной сон в купе, довоенный номер телефона и голос любви, надежды и встреч, когда мечта стала жизнью, покоем и счастьем навсегда.
Когда человек не мечтает, он либо стар, либо счастлив. Счастливых стариков нет, даже когда они не одни.
Тебе нравится? Это бриллиант.
Похороны цветка
1
- Мне нужно идти.
- Подожди минутку. Хорошо? Я должна тебе сказать. Давно. У тебя в глазах цветы, синие. Вот. Не бойся, я никому не скажу. Я спрашивала: "Видел ли ты когда-нибудь цветы в глазах?", - но никто не видел, и ни у кого их нет. У меня тоже нет. Но Дональд рассказывал, что видел синих бабочек, в его коллекции есть одна. Хочешь, расскажу тебе сказку?
- Расскажи.
- "Билет на луну..."
2
Народный психоневрологический диспансер вот уже многие годы служит кормушкой студентам городского университета. Бесплатное питание, ночлежка про запас, плюс еженедельная монета соблазнили и мое неустоявшееся воображение, а справка о психической полноценности после года безупречной работы затмевала по своей значимости льготы страхового диплома.
Главного администратора психушки я после противоречивых показаний опекунов и опекаемых нашел в актовом зале, где он, раскинувшись в кресле, слушал смешанный хор "бритоголовов". В полумраке я пробрался к одному из кресел возле прохода и сел. Старое кресло отчаянно заскрипело, привлекая ко мне всеобщее внимание. Главный резко обернулся и спросил:
- А вы почему не поете? Марш на сцену!
- Я нормальный, - бестолково ответил я.
- К сожалению, многие в это верят. Все свободны. Репетиция завтра в это же время. Подойдите сюда. Садитесь. Ваша нормальность, молодой человек, явление достаточно распространенное, не отчаивайтесь. Но только на этом этапе эволюционного развития. Где-нибудь на южном острове юное племя местных варваров либо поклонялось бы вам, сделав духовным вождем, либо посадило бы в клетку городского зоопарка. Все зависит от уровня понимания или непонимания ваших идей и, в большей степени, от вашей агрессивности и наглости. Интересно, о чем бы вы говорили, сидя в клетке? Или после клетки?
- Но ведь у варваров нет городов.
- Если представитель разумной цивилизации и посетит нашу планету, я думаю, он вряд ли назовет эту мусорную свалку городом, а это дикое племя пожирателей кошек - цивилизацией. Но, что несомненно, мы поступили бы с этим звездным мальчиком точно так же, как варвары с океанских островов. Причем, научно доказали бы, что вселенная плоская, а космический корабль - древняя гробница.
3
Впервые я увидел ее в шеренге "бритоголовов" на следующий день работы. Она вышла из строя, назвала свое имя: "Элли", - и посмотрела мне в глаза...
Небо, тень и вечерняя тишина, снег и я, отразившись в желтом мраморе сумасшедших глаз, иду по кирпичной дороге...
4
- Это волшебная страна?
- Волшебная, чуть-чуть.
- А где все остальные?
- Все там, где им нравится.
5
- ...с одной только разницей - когда прижмет, они становятся сами собой, тогда уже не до жиру таскать тяжелый груз хоть и любимой маски. Есть, правда, объединяющее и тех и других начало - это желание спрятаться от действительности, противопоставить ей чью-то другую жизнь, убежать от самих себя, хотя бы и по кирпичной дороге. Кстати, главное - не смотри ей в глаза, а если попадешься, сворачивай, тут же отпустит.
6
- По крайней мере, фантазия не оставляет неизлечимых следов грубого бытия, ее поступь легка и приятна, ее язык - мечты и...
- Ложь.
- Святая ложь, излечивающая души, а значит укрепляющая нас перед всеобщим тленом, сон, утверждающий, что человек и вселенная - это одно целое.
7
- Послушайте, молодой человек, а почему бы вам с вашими способностями не работать на вражескую разведку или на имперскую охранку?
- Вербуете?
- Впрочем, вы не подходите ни тем, ни другим.
- Передумали?
- Вы не умеете пренебрегать человеком, как статистической единицей ради достижения высших целей.
- Скорее, не хочу. Да и высшей цели, как таковой, давно уже нет, зато есть строго отмеренный средний имперец. И здесь я незаменим.
- Ну, ну, двухметровый середнячок.
- Взгляды, только взгляды. Так зарегистрировано в моем личном деле.
- Пока, юный друг, пока.
- А что, есть компрматериал?
- У меня к вам деловое предложение. Не возражаете, если я буду обращаться к вам на "ты"? Что ты думаешь о Смерти?..
8
До часа ночи я бродил в голубом парковом тумане, пока в соседнем монастыре не погасли последние огни.
Полнолуние. Фиолетовый свет ночных облаков, изменяющий предметы и расстояния. Ветка сирени. Букет белых цветов, похищенных в монастырском саду. Я иду медленно и осторожно, прячась в последних минутах угасающей ночи.
Утро. Пожалуй, самое любимое время моего бодрствования. Свежесть и одиночество, запах сирени в палате "идущей по кирпичной дороге". Теплый зеленый луч летнего солнца в мрачной путанице болезненной ночи.
Прочь, детские кошмары, взрослые обиды, лешие и домовые, прочь, придуманная людьми, болезнь шизофрения.
Ночь. У меня нет желания с ним разговаривать, и я встаю, собираясь уйти.
- Извините, - останавливает он меня. - Могу ли я вам чем-либо помочь?
Внимательно смотрю на него: усталые, в красных прожилках глаза, седина и простодушная улыбка.
9
- Помочь? - повторяю я. - Это из профессиональной любезности?
- Так поздно в церковь редко кто заглядывает, особенно летом.
- А что, в другое время года, в ненастье и холод, верующих больше?
- Зимой в церкви многие ночуют, здесь тепло, есть крыша над головой. И для них это реальная помощь.
- Пожалуй, единственная помощь господа бога человеку в созданном им мире страданий и зла.
- И добра, в том числе.
- Добра? Это то, во что не верят, и во имя чего насилуют, убивают и продают?
- Но разве бог грабит, продает, завидует, унижает и убивает людей? Разве он проповедует насилие, ложь, лицемерие и ханжество всех оттенков? Разве бог натравливает один народ на другой, разделяя и властвуя во имя сына господня? Наверное, поэтому человек только в минуты подлинного несчастья вспоминает о нем, вспоминает, как о последнем средстве и возможности исправить свое горе, и приносит ему всевозможные клятвы и обещания. И если бог ему не поможет, грозит ему кулачком и бранится. Почему же мы не думаем о боге, когда довольны и счастливы, сыты и обуты и нас не терзают болезни и страхи? Да потому, что человек и с богом готов торговаться, потому что человек считает только до самого себя, собирая камни собственной вины и корысти, глупости и расчета. И если человек воскликнет: "Верую!" и соберет вокруг себя людей, и выстроит дом с колокольней, и обкурит его ладаном и религией, то можно ли винить бога в этом? В том, что человек, спекулируя болью и именем его, не верит никому, и если человек действительно верит, то он и в церкви верит в единственную божью ценность - любовь.
И неожиданно он снова улыбается, смущенно и потерянно:
- Извините, наверное, вам пора, а я только задерживаю вас.