Страница 89 из 125
И вот новая встреча. Батальон только что прибыл. Опушка леса. Несколько домиков с вишневыми садами — отдаленный хутор. Танки уже отведены в глубь леса и замаскированы. Танкисты, сбросив шлемы, ловко орудуют топорами и лопатами, готовя себе блиндажи. Командует ими молодой капитан в забрызганном грязью комбинезоне. Увидев, что кто-то залез на вишню, где алеют соблазнительные ягоды, он сердито кричит: «Назад! Не обижать мирных жителей». У него очень молодое, с пухом на щеках лицо, по-детски пухлые губы, большой русый чуб аккуратно зачесан назад, ясные голубые глаза настороженно разглядывают незнакомого пришельца.
— Корреспондент? Позвольте глянуть ваши документы…
— Мы с вами уже встречались на Курской дуге!
— На Курской?.. Вряд ли, я там в тылах не бывал. Разве что до четвертого июля.
— Нет, я могу сказать совершенно точно: когда вы выходили из боя с телами Шаландина и Соколова на броне, близ развилки дорог у Зоренских Дворов.
Капитан отступает назад, пристально вглядывается мне в глаза, потом порывисто пожимает руку:
— Теперь помню. Но то интервью было совсем необычным. Пойдемте, пойдемте в хату…
Я замечаю, что Бочковский немного прихрамывает. Перехватив мой взгляд, он говорит:
— После перелома бедра нога стала короче правой, приходится толстую подошву носить. Но это еще терпимо, а вот лопатка… — он осторожно повел плечом, — лопатка еще дает о себе знать.
Оказывается, он был снова ранен в бою за Казатин. Подбежал к танку комбата с докладом, а в это время начался артиллерийский налет. Снаряд разорвался под башней танка, и осколок, падая, рассек Бочковскому лопатку и бедро. Из госпиталя он сбежал, не долечившись, и вот теперь — хронический остеомиелит; капитан носит постоянную повязку.
— Я еще легко отделался, — говорит он на ходу, — а вот Георгий Бессарабов… Помните его? — Еще бы не помнить знаменитого укротителя «тигров», чья слава прогремела на всю страну в июле 1943 года в дни жестоких боев на Курской дуге! — Так вот, нет больше Георгия Бессарабова, он в том же бою за Казатин 29 декабря погиб. Там его и похоронили. На боевом счету у него было 17 уничтоженных немецких танков, в том числе 7 «тигров». Вот так…
Мы вошли в просторную чистую хату. На столе, покрытом белой скатертью, стоял букет свежесрезанных роз. Капитан вышел умыться, а я разглядывал его жилье. В глаза бросилась какая-то официальная бумага, вставленная в аккуратную рамочку. Она стояла за букетом. Видимо, капитан собирался повесить ее на стену. Я подошел поближе и прочел:
Приказ заместителя народного комиссара обороны СССР № 63,
17 апреля 1944 года.
В одном из боев командир танкового взвода гвардии лейтенант 1-й гвардейской отдельной танковой бригады 8-го гвардейского механизированного корпуса Владимир Сергеевич Шаландин, находясь со своим танком в засаде, в решающую минуту боя сдерживал колонну вражеских танков. Им было уничтожено несколько вражеских танков и много солдат. В ходе жестокого яростного боя танк товарища Шаландина был подбит и загорелся. Но он не покинул горящего танка, а продолжал уничтожать вражескую технику и солдат. В этом неравном бою он погиб смертью храбрых, проявив геройство и мужество, чем обеспечил успех поставленной задачи.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года гвардии лейтенанту Шаландину В. С. посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Геройский подвиг, совершенный тов. Шаландиным, должен служить примером офицерской доблести и героизма для всего офицерского состава Красной Армии.
Для увековечения памяти Героя Советского Союза гвардии лейтенанта В. С. Шаландина приказываю:
Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Шаландина В. С. зачислить навечно в списки 16-й роты 1-го ордена Ленина Харьковского танкового училища.
Приказ довести до сведения офицерского состава Красной Армии.
Заместитель народного комиссара обороны
Маршал Советского Союза ВАСИЛЕВСКИЙ
Передо мною вновь встала запомнившаяся в мельчайших деталях драматическая встреча с танкистами на Обоянском шоссе, когда Бочковский и Бессарабов, чертя прутиками на дорожной пыли схему боя, рассказывали мне, как погиб Шаландин.
— Да, вожу этот приказ с собой. Как только приходит пополнение, читаю его перед строем. Помогает!
Услышав голос Бочковского, я обернулся. Передо мной стоял уже совсем другой офицер — в чистом, отлично отглаженном кителе с белоснежным подворотничком и в начищеных до блеска сапогах. На груди у него сияло целое созвездие: Золотая Звезда, два ордена Ленина, ордена Красного Знамени и Красной Звезды, медаль «За отвагу» и гвардейский знак. Уж так повелось в армии: здесь носили не планки с орденскими ленточками, а ордена. Только Александр Бурда возил свои награды в коробочке, мечтая сохранить их новенькими до мирных дней, да так и не дождался этого времени.
Капитан приглашает меня садиться и немного церемонно говорит:
— Простите, водки не пью и угостить не могу: в батальоне спиртного летом не держу…
Он сидит подчеркнуто прямо, выдвинув вперед свой крутой подбородок. Чувствуется, что ему в его двадцать лет — «через месяц будет двадцать один», — заботливо уточнил он, — очень хочется казаться настоящим гвардейским офицером, этакой военной косточкой. Отсюда и напускная педантичность, и любовь распоряжаться, командовать, и поза… Но постепенно это внешнее, немного искусственное отскакивает, и разговор становится теплее, душевнее. Вот уже передо мной простой, с открытой душой советский парень, сердце которого опалила, но не сожгла война.
Мы снова говорим о битве на Курской дуге, о летних, зимних и весенних боях, в которых участвовал батальон, о знакомых танкистах, о том, что они за этот год совершили. Тогда, в июле 1943 года, на Обоянском шоссе сражались десять выпускников Харьковского танкового училища: Бочковский, Шаландин, Соколов, Бессарабов, Малороссиянов, Литвинов, Чернов, Духов, Катаев и Прохоров. Сразу же погибли четверо: Шаландин, Соколов, Малороссиянов и Прохоров. Бессарабова похоронили зимой. Литвинов погиб в марте, когда батальон брал Коломыю. Духов и Катаев по-прежнему служат в батальоне. А Чернова перевели в другую бригаду. Он тоже жив и, говорят, хорошо воюет.
Ну, а Бочковский… Что ж, факты говорят сами за себя: был командиром роты, потом заместителем командира батальона, стал комбатом, начальство не ругает. Твердо решил, если доживет до победы, пойти в военную академию и стать кадровым офицером.
— Но это наши, так сказать, семейные дела, — говорит вдруг Бочковский. — А что же рассказать такого, что пригодилось бы для вашего репортерского пера? — Он любит такие кудреватые обороты и щеголяет ими, подчеркивая свое южное произношение «шо» вместо «что», частое употребление приставки «же», мягкое, с придыханием «ч». Бочковский провел детство в Сочи и в Крыму. У его отца была самая что ни на есть мирная профессия: он работал поваром в санаториях.
Я прошу комбата рассказать о знаменитом рейде на Коломыю. Он охотно соглашается.
— Это была действительно боевая операция, и описание ее будет интересно для молодых танкистов, так сказать, страничка боевого опыта, говорит он.
…На рассвете 27 марта Бочковского, который был тогда заместителем командира батальона, вызвал вместе с комбатом Вовченко комбриг Горелов. Было это в Городенке. Только что с самолета был сброшен вымпел с картой-приказом, на карту нанесена боевая задача и здесь же знакомым почерком командарма написано:
«Выдвинуть отряд под командованием капитана Бочковского в направление города Коломыя, сломить оборону противника и занять город. Выступить в 9.00. На пути расставить три танка с радиопередатчиками для поддержания бесперебойной связи».
— Видишь, Володя, — сказал комбриг, — командарм тебе лично дает задание. Дело трудное, понимаешь сам. Разрешаю тебе отобрать самому экипажи для этого рейда…
Бочковский задумался. Он мысленно перебирал всех командиров танков батальонов: все были отличные, обстрелянные мастера своего дела.