Страница 9 из 19
Он очнулся от сильного рывка. Тряхнул головой, плохо соображая: «Заснул, что ли?!»
Машину швыряло. Захлебываясь, ревел мотор. Бруно, как бешеный, крутил штурвал, стараясь выровнять геликоптер. Что-то, надсаживаясь, кричал Ян, указывая вниз. Стэн прижался к стеклу. Черное небо, они падали! Под самым днищем с бешеной скоростью проносились какие-то полуразрушенные постройки, столбы, деревья. Винт вздымал вихри пыли, за машиной тянулся широкий дымный шлейф. Боги, куда их занесло? Сколько же он спал?
Рядом вжалась в кресло Лота, поблескивала оттуда неподвижными побелевшими глазами. Ян вдруг подскочил, рывком натянул на нее капюшон комба. Обернул бледное лицо к Стэну, знаками потребовал: делай то же. Но Стэн намертво вцепился в подлокотники, чувствуя, как покрывается испариной: падаем, падаем! Ян подался к нему, заставил надеть капюшона. Что-то пробарабанило по корпусу, будто крупный град. В борту, сбоку, вдруг появились маленькие круглые дырочки. Это же от пуль, похолодел Стэн, инстинктивно втягивая голову в плечи. И сейчас же что-то сильно ударило в бок — тупо и больно. Все, обмер Стэн, схватился за бок ладоньк Пальцы обожгло — пуля! Крупная, пулеметная. Застряла в чехле в этом, почему-то не пробила. На излета, что ли?
Он не успел удивиться. Геликоптер круто завалило набок, и его чуть не выбросило из кресла. Обо что-то бешено замолотил винт, машину затрясло. Взвизгнул раздираемый металл, блеснуло пламя. Кабина мгновенно наполнилась удушливым дымом. Захлебнулся двигатель — машина ухнула вниз.
Тотчас тело вдруг сдавило со всех сторон — не шевельнуться. Стэн рванулся, задыхаясь. С ужасом увидел, как быстро и страшно начали распухать Ян с Лотой. Что-то бесформенное заполнило кабину. И взорвалось!
ОТВЕРГИ
В общем, как чувствовал — гробанулись мы, прямо в эти самые развалины. Само собой, это я потом сообразил, когда в глазах прояснилось… Сижу на куче песка, за спиной стенка — прислонили, значит. В голове — как ветром все выдуло; что, где, как?.. Перед глазами туман, в горле саднит, куда ни тронь — больно. Какие-то люди кругом мельтешат — морды вроде незнакомые. Впереди то ли пустырь, то ли площадь, вся в дыму. А в центре, задрав хвост к небу, догорает наш геликоптер-дым черный, жирными клубами.
Вот тут я мигом все вспомнил. Всесильные боги, значит выкинуло меня или вытащил кто. А троице — капут. Сгорели ребята, почем зря… Что-то с ними такое случилось, там, в кабине, в последний момент, страшное…
Вцепился и я стенку, поднимаюсь кое-как: ничего, стою, и вроде все цело. Сразу несколько типов ко мне обернулись, тычут дула в живот, Так, думаю, все ясно, можно не рыпаться, тут обо мне позаботятся. Оглядываюсь тихонько. Винтовочки моей не видать — или в машине осталась, или прибрал кто. Жаль! Хотя чего уж тут жалеть?!. Публика вокруг — та еще! Кто в чем: пиджаки, куртки, мундиры… Непонятная братия, разношерстная. А вооружены неплохо, дробовков да самопалов вообще не видно — винтовочки, автоматы, у одного на плече даже крупнокалиберный пулемет. Видать, этой хреновиной они нас и срубили.
Тут мне наподдали пониже спины — двигай! Только за угол заворотили, смотрю — тройка моя стоит полным составом, спинами к стенке. С виду целы, в комбах этих своих, морды черные, в саже, только белки светятся — чистые арапы! Ян мне зубы скалит, подмигивает: не дрейфь, мол! Вот чертово семя!
И хотите верьте, хотите нет, а на душе у меня полегчало — словно груз свалился. Слава богам живы! Хорошо ли, плохо ли — живы! Только что же такое с ними произошло там, в кабине, перед тем, как грохнулись мы? Ведь точно помню: раздуло их, как мехи кожаные, будто надул кто?!
Хотел спросить потихоньку, куда там! Поворотили нас — и марш-марш вперед, черед площадь аллюром. Шибко погнали, будто гнался за ними кто — не до расспросов! А я никак на соображу, с кем это нас судьба свела? Для вотажников уж больно вооружены справно. Да и какая ватага решится в геликоптер сфероносцев пулять?!
Главным у них был один бледный хиляк в кургузом пиджачке. Маленький, а крикливый-жуть! Пистолетом все размахивала-нервный видать. Орет что-то, надрывается, а я не слышу: уши у меня заложило…
Долго нас гнали, все по каким-то улочкам захламленным, через пустые дворы, потом подвалами. Похоже на брошенный городок, в районе Больших руин их много. Если так, то отсюда до столицы — рукой подать. Выходит, хорошо я в машине дрыханул, язви его в душу!
В конце концов загнали нас куда-то под землю: подвал не подвал, окон нет, а светло. Под низким бетонным потолком странные светильники, вроде стеклянных колб, на шнурах висят. Свет от них желтый, яркий, глаза режет. Помещение большое и народу — не продохнуть. Разный народ, одет чисто, даже женщины есть; кругом столы, стулья, шкафы железные, пирамиды с оружием. Вдоль стен — здоровенные стеллажи с книгами. Много книг, я и не видел столько, а ведь дед мой, покойник, всю жизнь книжки собирал.
И тут я прозрел. Никакие это не ватажники, куда там! Отверги это, самые опасные типы под Семью сферами — как говорится, черт им не брат! Да-а, вот уж действительно, из огня да в полымя!
Хиляк наш сразу куда-то в угол юркнул, там за столом сидел очкарик один, весь книгами обложен, только лысина сберкает. Главарь, что ли? Ну, все физиономии, натурально, на нас — глазеют, как на привидения. И то верно: вид у нас, прямо скажем, диковатый. Морды черные, в копоти, да еще чехлы эти блестящие. Они от огня, видно, усохли, обтягивают, словно перчатки, и сразу видно, кто есть кто: у Лоты фигура — дай боже! Покосился я на своих: понимают хоть, куда мы влипли? Ни черта они, по-моему, не поняли, озираются с интересом, будто в гостях. А ведь яснее ясного: попали мы в штаб-квартиру отвергов, и черта с два мы отсюда живыми выйдем. Народ отчаянный, ни в кого не верят, никого не признают, никого не боятся. А вы с голыми руками: вся поклажа тройки в геликоптере распроклятом сгорела, и винтовка моя тоже «тю-тю!.. Гляжу, вылезает из-за стола очкарик этот лысый, к нам шлепает брюхом вперед — толстый, как боров. Плешь так и сверкает, словно воском натертая. Остановился возле, руки на животе сцепил, оглядывает. Молча. Глазки маленькие, жиром оплыли, но цепкие. Долго глядел, все на троицу, меня, видать, сразу раскусил, зато остальные не по зубам! Даже очки на лоб полезли. — Кто такие? — восклицает наконец. — Откуда? Голос тонкий, бабий. Открыл я было рот, да тут же и захлопнул: ну, что тут скажешь? Моя личность вряд ли кого заинтересует, а троица пусть сама выкручивается. Тут особо не потемнишь, отверги народ дотошный! — А вы кто? — нахально рычит Бруно в ответ. — Какого дьявола вы в нас палили?» Мы вас не трогали! У лысого очки чуть не свалились глазки выпучил, глядит, как завороженный. — Вы что, — говорит изумленно, — не поняли, кто мы?! Вижу, Ян на меня зыркнул: мол, выручай. Ладно. — Нет, отчего ж, говорю. — Отверги вы! То есть эти спохватываюсь, — атеисты! Отвергами их в народе прозвали, поскольку они всех богов отвергают — и старых, и новых. А себя они атеистами кличут. Все одно-безбожники. Переглянулись мои ребятам — дошло, наконец! Лота вперед выступает, капюшон с головы долой, волосы по плечам. — Мы бы хотели поговоришь с вами наедине!
Тихо вокруг стало, народ рты пораскрывал. Я ведь это сразу почувствовал: было в ней что-то такое, отчего руки сами собой по швам вытягиваются. То ли власть какая, то ли сила внутреняя не поймешь. Трудно было бы ей отказать-железным надо быть надо быть.
Глянул на нее толстяк снизу вверх, очки поправил.
— Идите, — говорит, — за мной.
Прошли через весь подвал, в стене — железная дверка. Открывает ее лысый, тройку пропустил, и только я следом… «Стоп, — говорит, парень! Ты пока здесь побудь-вызову!..» И хиляку этому кивает: «Присмотри!»
И получилось: они там, а я-у двери. Хиляк со своим воинством рядом стоит, поглядывает на меня хмуро. И по морде видно, что, будь его воля, шлепнул бы меня тут же без разговоров. Ватажника во мне признал, не будешь же тут объяснять?! А с ватажниками отверги не церемонятся. Известно: где отверги, там ватаг нет. С безбожниками вообще никто не связывается — крутой народ. Дисциплина у них, как в армии, и оружие что надо. С кругачами — война кровная: первые враги экзарха и Святого храма, кругачи за ними по всему Семисферью охотятся, как за псами бешеными. Раньше их на крестах вдоль трактов выставляли — дед еще застал, рассказывал; ну, а теперь, если кого заловят, направляют в Храм, на спасительные люстрации. Очищают, значит, от ереси и скверны… Встречал я кой-кого после этих самых дел. Самые лютые фанатики, за богов сферы — в огонь и в воду! А глянешь им в глаза жуть берет! Пусто там, будто все у них под черепом выскоблено до блеска. Кукла куклой!