Стихи

- Ну-ка, батя, кончай горлопанить! Это, батя, тебе не война!.. - Отключите, пожалуйста, память Или дайте глоточек вина!..

Рядом койка другого больного. Отрешенно за всей суетой Наблюдает глазами святого Вор-карманник по кличке Святой.

В сорок пятом начал с "малолетки". Он ГУЛАГа безропотный сын. Он прилежно глотает таблетки: Френолон, терален, тизерцин.

Только нет, к сожалению, средства, Чтобы жить, никого не коря, Чтоб забыть беспризорное детство, Пересылки, суды, лагеря...

Гаснут дали в проеме оконном... Психбольница, она - как тюрьма. И слегка призабытым жаргоном Примерещилась вдруг Колыма...

...От жестокого времени спрячу Эти строки в худую суму. Ничего не могу и не значу И не нужен уже никому.

Лишь какой-то товарищ неблизкий Вдруг попросит, прогнав мелюзгу: - Толик, сделай чифир по-колымски!.. Это я еще, точно, смогу.

Все смогу! Постепенно привыкну. Не умолкнут мои соловьи. Оглушительным голосом крикну: - Ни хрена, дорогие мои!.. 1975 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * * Обложили, как волка, флажками, И загнали в холодный овраг. И зари желтоватое пламя Отразилось на черных стволах.

Я, конечно, совсем не беспечен. Жалко жизни и песни в былом. Но удел мой прекрасен и вечен Все равно я пойду напролом.

Вон и егерь застыл в карауле. Вот и горечь последних минут. Что мне пули? Обычные пули. Эти пули меня не убьют. 1981 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ

Имею рану и справку

Б.Слуцкий

Я полностью реабилитирован. Имею раны и справки. Две пули в меня попали На дальней глухой Колыме. Одна размозжила локоть, Другая попала в голову И прочертила по черепу Огненную черту.

Та пуля была спасительной Я потерял сознание. Солдаты решили: мертвый И за ноги поволокли. Три друга мои погибли. Их положили у вахты, Чтоб зеки шли и смотрели Нельзя бежать с Колымы.

А я, я очнулся в зоне. А в зоне добить невозможно. Меня всего лишь избили Носками кирзовых сапог. Сломали ребра и зубы. Били и в пах, и в печень. Но я все равно был счастлив Я остался живым.

Три друга мои погибли. Больной, исхудалый священник, Хоть гнали его от вахты, Читал над ними Псалтирь. Он говорил: "Их души Скоро предстанут пред Богом. И будут они на небе, Как мученики - в раю".

А я находился в БУРе. Рука моя нарывала, И голову мне покрыла Засохшая коркой кровь. Московский врач-"отравитель" Моисей Борисович Гольдберг Спас меня от гангрены, Когда шансы равнялись нулю.

Он вынул из локтя пулю Большую, утяжеленную, Длинную - пулеметную Четырнадцать грамм свинца. Инструментом ему служили Обычные пассатижи, Чья-то острая финка, Наркозом - обычный спирт.

Я часто друзей вспоминаю: Ивана, Игоря, Федю. В глухой подмосковной церкви Я ставлю за них свечу. Но говорить об этом Невыносимо больно. В ответ на распросы близких Я долгие годы молчу. 1987 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * *

Б.Окуджаве

Черный ворон, белый снег. Наша русская картина. И горит в снегу рябина Ярче прочих дальних вех.

Черный ельник, белый дым. Наша русская тревога. И 1000 звенит, звенит дорога Над безмолвием седым.

Черный ворон, белый снег. Белый сон на снежной трассе. Рождество. Работать - грех. Но стихи - работа разве?

Не работа - боль души. Наше русское смятенье. Очарованное пенье Словно ветром - в камыши.

Словно в жизни только смех, Только яркая рябина, Только вечная картина: Черный ворон, белый снег. 1978 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

* * * Летели гуси за Усть-Омчуг на индигирские луга, и всё отчётливей и громче дышала сонная тайга.

И захотелось стать крылатым, Лететь сквозь солнце и дожди, И билось сердце под бушлатом, Где черный номер на груди.

А гуси плыли синим миром, Скрываясь в небе за горой. И улыбались конвоиры, Дымя зеленою махрой.

И словно ожил камень дикий, И всем заметно стало вдруг, Как с мерзлой кисточкой брусники На камне замер бурундук.

Качалась на воде коряга, Светило солнце с высоты. У белых гор Бутугычага Цвели полярные цветы... 1963 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

* * * Вспоминаются черные дни. Вспоминаются белые ночи. И дорога в те дали - короче, Удивительно близки они.

Вспоминается мутный залив. На воде нефтяные разводы. И кричат, И кричат пароходы, Груз печали на плечи взвалив.

Снова видится дым вдалеке. Снова ветер упругий и жесткий. И тяжелые желтые блестки На моей загрубевшей руке.

Я вернулся домой без гроша... Только в памяти билось и пело И березы дрожащее тело, И костра золотая душа.

Я и нынче тебя не забыл. Это с той нависающей тропки, Словно даль с голубеющей сопки, Жизнь открылась До самых глубин.

Магадан, Магадан, Магадан! Давний символ беды и ненастья. Может быть, не на горе На счастье Ты однажды судьбою мне дан?.. 1966 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

СОЛОВЕЦКАЯ ЧАЙКА Соловецкая чайка Всегда голодна. Замирает над пеною Жалобный крик. И свинцовая Горькая катит волна На далекий туманный Пустой материк.

А на белом песке Золотая лоза. Золотая густая Лоза-шелюга. И соленые брызги Бросает в глаза, И холодной водой Обдает берега.

И обветренным Мокрым куском янтаря Над безбрежием черных Дымящихся вод, Над холодными стенами Монастыря Золотистое солнце В тумане встает...

Только зыбкие тени Развеянных дум. Только горькая стылая. Злая вода. Ничего не решил Протопоп Аввакум. Все осталось как было. И будет всегда.

Только серые камни Лежат не дыша. Только мохом покрылся Кирпичный карниз. Только белая чайка Больная душа Замирает, кружится И падает вниз. 1973 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

КОЛЫМСКАЯ ПЕСНЯ Я поеду один К тем заснеженным скалам, Где когда-то давно Под конвоем ходил. Я поеду один, Чтоб ты снова меня не искала, На реку Колыму Я поеду один.

Я поеду туда Не в тюремном вагоне И не в трюме глухом, Не в стальных кандалах, Я туда полечу, Словно лебедь в алмазной короне,На сверкающем "Ту" В золотых облаках.

Четверть века прошло, А природа все та же Полутемный распадок За сопкой кривой. Лишь чего-то слегка Не хватает в знакомом пейзаже Это там, на горе, Не стоит часовой.