Рассказ для детей

- Какие они некрасивые! И совсем не умеют плавать.

- Помолчи, Ко-ки-эх. Да, надо признаться, что они утратили многое, зато их руки создали и остров, и мягкую губку, на которой лежишь ты, и стрелы, поражающие акул и касаток, и еще многое, что мы видели своими глазами, когда смотрели сны наяву, или, как их еще называют, записи, пленки, кинокартины.

- Кто сильнее: люди или Великий Кальмар? - задал вопрос Ко-ки-эх под одобрительный шепот сверстников.

- Ты скоро решишь сам, кто сильнее, мой маленький Ко-ки-эх. Но прошу, не перебивай меня, не то я не успею рассказать всего, что вам надо узнать, пока не выйдет из океана сытое солнце.

... Вы уже слышали, как изменились наши братья, очутившись на сухой земле. Надо еще добавить: прекрасная голова, которой нем так легко хватать рыбу и поражать врагов, стала у них круглой.

Неуемный Ко-ки-эх вставил:

- Как медуза.

- Все-таки я не хотела бы, чтобы с моими детьми случилось такое несчастье, - сказала одна из матерей.

- Нельзя делать выводы, не узнав всего, но в одном ты права, Эй-хи-ий: вначале им было тяжело. Беспомощные и жалкие приползли они к берегу океана, бросились в его воды и поняли, что не могут плавать, как прежде. Акулы перестали бояться людей, нападали и пожирали многих, если нас не было поблизости. Мы всегда защищали своих беспомощных братьев. Если, уплыв далеко от скал, они уставали и погружались, в ночь, мы поднимали их ластами и помогали достигнуть берега, где им приходилось терпеть столько бедствий, хотя все же было лучше, чем там, в темноте, где живет Великий Кальмар.

Долгое время люди помнили, что мы их братья и что у нас один отец - Океан. Чтобы находиться вместе с нами, они устраивали себе раковины и отплывали от берегов.

- Как моллюски?

- Да, Ко-ки-эх. Запомните все, что раковина, в которой плавают люди, называется пирогой, лодкой, катамараном, кораблем и носит еще много других имен.

... Устраивалась большая охота. Люди наполняли свои раковины рыбой и плыли к земле. Мы провожали их, пока песок или острые кораллы не касались наших животов. На берегу нас ждали жены и дети людей. Они входили в воду и ласкали нас, гладя руками по спине.

Солнце много раз выплывало из океана и, усталое, возвращалось назад. Много было бурь и хороших, дней. Несчетное число раз рыбы клали икринки в песок, или прикрепляли к водорослям, где из них выходили малька, а затем вырастали рыбы.

Однажды, когда дети Океана приплыли к земле, люди не вышли к ним навстречу в своих раковинах. Дети Океана стали звать их. Никто не откликнулся. Случилось страшное: люди забыли язык своих братьев...

Сага о страданиях людей, утративших связь со своими братьями, заняла более двух часов. Рассказывая, Харита разволновалась.

- Океан встречал своих блудных сыновей хмуро, он не мог простить, что его дети променяли свободные волны на мрачные скалы и песчаные берега, поросшие жесткими как камень деревьями.

Харита описала множество катастроф. Уходили в вечную ночь корабли, похожие на острова, гибли джонки, лодки, яхты, барки... У дельфинов разрывались сердца при виде ужасных сцен гибели людей, но им редко удавалось кого-либо спасти. Люди упорно отказывались от их помощи и гибли.

Дети первыми поняли, что дельфины не причинят им зла. Через них намечались первые контакты и снова гасли, как слабые искры, среди глухой вражды ко всему живому, овладевшей человеком. Наконец у людей спала пелена с глаз и с сердца. Они вспомнили язык своих братьев - и все стало так, как в те давние времена, когда еще не разразилась первая страшная буря.

Харита закончила радостным гимном, воспевающим наступившее вечное счастье детей Океана.

- Я ничего подобного никогда не слышал и не представлял! - воскликнул пораженный Костя, когда Павел Мефодиевич выключил электронный толмач.

- Где же ты мог услышать такое? - спросил он с улыбкой. - Только здесь. Да, сегодня старушка была в ударе. Весьма! В такой интерпретации я тоже впервые слышу историю грехопадения и мук человеческих. Вы уловили философский подтекст: всякое познание обходится дорого. Особенно для первооткрывателей. Старая истина. И ты прав, что поразительно слышать ее от наших братьев по разуму.

- Все это так, Павел Мефодиевич, - не унимался Костя, - и философия, и поэзия, и старая истина... Все это, возможно, есть в рассказанном мифе. Я ждал другого.

- Чего?

- Правды. А здесь, извините, ею и не пахнет. Харита говорила неправду. Она лгунья. Трагедию она превратила в романтическую сказку. Я не поверю, чтобы ей не было известно о преступлениях людей в отношении ее сородичей. Наши предки уничтожали дельфинов сотнями тысяч, чтобы получить жир и кожу. Я читал в старой книге, что их порой убивали просто так, ради забавы, и это не считалось преступлением! Как же можно все это забыть или превратить в сказку? Или, может быть, и здесь "педагогические цели"?

- Отнюдь. Взрослые любят слушать то же самое. И если им попытаться рассказать правду, они просто не поверят и с возмущением покинут "лжеца". По их представлениям, человек не может причинить зла. Он - брат, друг, союзник. Да, когда-нибудь и они постигнут жестокую историческую правду, как ее постигаете вы. И так же, как и вы, будут относиться к ней со снисходительным недоумением...

Мы вышли из лаборатории в темную душную ночь. В лагуну с плеском и фырканьем, рассыпая огненные брызги, ворвался отряд дельфинов-патрульных. Тела их светились.

Я весь находился под впечатлением рассказа Хариты и Костиной горячей тирады. Мне захотелось остаться одному, разобраться во всем и мысленно посоветоваться с Биатой. Конечно, она не поддержала бы Костю, хотя в его словах была доля правды. Я искал глазами и не мог найти в небе спутник Биаты.

Костя сказал:

- Облака...

Павел Мефодиевич с минуту постоял молча, затем взял Костю под руку и сказал:

- То, что ты назвал ложью, - поэзия. А поэты никогда не были лгунами.