Страница 20 из 180
Приложение N 3: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Из воспоминаний Г. Соломона
(Соломон Георгий Александрович - дипломат первых лет советской власти. Был первым секретарем посольства в Берлине, консулом в Гамбурге, заместителем народного комиссара внешней торговли РСФСР, торговым представителем в Лондоне. В августе 1923 года стал невозвращенцем.) Близкий Ленину по семейным связям Елизаров сообщил мне, что, как он слышал от Ленина, похоронить Учредительное собрание должен будет некто Урицкий, которого я совершенно не знал, но с которым мне пришлось познакомиться при весьма противных для меня обстоятельствах...
Итак, я решил возвратиться в Стокгольм и с благословения Ленина начать там организовывать торговлю нашими винными запасами. Мне пришлось еще раза три беседовать на эту тему с Лениным. Все было условлено, налажено, и я распростился с ним.
Нужно было получить заграничный паспорт. Меня направили к заведовавшему тогда этим делом Урицкому (он был первым организатором ЧК). Я спросил БончБруевича, который был управделами Совнаркома, указать мне, где я могу увидеть Урицкого. Бонч-Бруевич был в курсе наших переговоров об организации вывоза вина в Швецию.
- Так что же, вы уезжаете все-таки? - спросил он меня. - Жаль... Ну, да надеюсь, это ненадолго... Право, напрасно вы отклоняете все предложения, которые вам делают у нас... А Урицкий как раз находится здесь... - Он оглянулся по сторонам. - Да вот он, видите, там, разговаривает с Шлихтером... Пойдемте к нему, я ему скажу, что и как, чтобы выдали паспорт без волынки...
"Мы подошли к невысокого роста человеку с маленькими неприятными глазками.
- Товарищ Урицкий, - обратился к нему Бонч-Бруевич, - позвольте вас познакомить... товарищ Соломон...
Урицкий оглядел меня недружелюбным колючим взглядом.
- А, товарищ Соломон... Я уже имею понятие о нем, - небрежно обратился он к Бонч-Бруевичу, - имею понятие... Вы прибыли из Стокгольма? - спросил он, повернувшись ко мне. - Не так ли?.. Я все знаю...
Бонч-Бруевич изложил ему, в чем дело, упомянул о вине, решении Ленина... Урицкий нетерпеливо слушал его, все время враждебно поглядывая на меня.
- Так, так, - поддакивал он Бонч-Бруевичу, - так, так... понимаю... - И вдруг, резко повернувшись ко мне, в упор бросил: - Знаю я все эти штуки... знаю... и я вам не дам разрешения на выезд за границу... не дам! - както взвизгнул он.
- То есть как это вы не дадите мне разрешения? - в сильном изумлении спросил я.
- Так и не дам! - повторил он крикливо. - Я вас слишком хорошо знаю, и мы вас из России не выпустим! У меня есть сведения, что вы действуете в интересах немцев...
Тут произошла безобразная сцена. Я вышел из себя. Стал кричать на него. Ко мне бросились А. М. Коллонтай, Елизаров и другие и стали успокаивать меня. Другие в чем-то убеждали Урицкого... Словом, произошел форменный скандал.
Я кричал:
- Позовите мне сию же минуту Ильича... Ильича...
Укажу на то, что вся эта сцена разыгралась в большом зале Смольного института, находившемся перед помещением, где происходили заседания Совнаркома и где находился кабинет Ленина.
Около меня метались разные товарищи, старались успокоить меня... Бонч-Бруевич побежал к Ленину, все ему рассказал. Вышел Ленин. Он подошел ко мне и стал расспрашивать, в чем дело. Путаясь и сбиваясь, я ему рассказал. Он подозвал Урицкого.
- Вот что, товарищ Урицкий, - сказал он, - если вы имеете какие-нибудь данные подозревать товарища Соломона, но серьезные данные, а не взгляд и нечто, так изложите ваши основания. Атак, ни с того ни с сего, заводить всю эту истерику не годится... Изложите, мы рассмотрим в Совнаркоме... Ну-с...
- Я базируюсь, - начал Урицкий, - на вполне определенном мнении нашего уважаемого товарища Воровского...
- А, что там "базируюсь", - резко прервал его Ленин. - Какие такие мнения "уважаемых" товарищей и прочее? Нужны объективные факты. А так, ни с того ни с сего, здорово живешь опорочивать старого и тоже уважаемого товарища, это не дело... Вы его не знаете, товарища Соломона, а мы все его знаем... Ну да мне некогда, сейчас заседание Совнаркома, - и Ленин торопливо убежал к себе.
Скажу правду, что только в Торнео, сидя в санях, чтобы ехать в Швецию на станцию Хапаранта (рельсового соединения тогда еще не было), я несколько пришел в себя, ибо, пока я был в пределах Финляндии, находившейся еще в руках большевиков, я все время боялся, что вот-вот по телеграфу меня остановят и вернут обратно. И, сидя уже в шведском вагоне и перебирая мои советские впечатления, я чувствовал себя так, точно я пробыл в Петербурге не три недели, как оно было на самом деле, а долгие, кошмарно долгие годы. И трудно мне было сразу разобраться в моих впечатлениях, и первое время я не мог иначе формулировать их как словами: первобытный хаос, тяжелый, душу изматывающий сон, от которого хочется и не можешь проснуться. И лишь много спустя, уже в Стокгольме, я смог дать себе самому ясный отчет о пережитом в Петербурге...
(Г. Соломон. "Среди красных вождей. Лично пережитое и виденное на советской службе". Париж, 1930) Из справки Центрального архива ФСБ РФ
По постановлению Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете рабочих и красноармейских депутатов в сентябре 1918 года за совершение убийства 30 августа 1918 года председателя Петроградской Чрезвычайной комиссии Урицкого М. С, был расстрелян Каннегисер Леонид Иоакимович, 23-х лет, из дворян, еврей, проживал в Петрограде по Саперному пер., д. 10, кв. 5. Бывший юнкер Михайловского артиллерийского училища, студент 4 курса Политехнического института. Арестован 30 августа 1918 года.
Виновность его в совершении убийства М. С. Урицкого подтверждается материалами уголовного дела, в частности признанием самого обвиняемого и показаниями свидетелей - очевидцев преступления и участников задержания обвиняемого.
Описывая обстоятельства убийства Урицкого, Каннегисер Л. И, на первом же допросе показал:
"К Комиссариату внутренних дел я подъехал в 10.30 утра. Оставив велосипед снаружи, я вошел в подъезд и, присев на стул, стал дожидаться приезда Урицкого. Около 11 часов утра подъехал на автомобиле Урицкий. Пропустив его мимо себя, я поднялся со стула и произвел в него один выстрел, целясь в голову из револьвера системы Кольт. Урицкий упал, а я выскочил на улицу, сел на велосипед и бросился через площадь..." (лл. 45 - 46, т. 1).