Страница 150 из 180
Кстати, по словам самого Шмонова, в психиатрической экспертизе участвовали семь профессоров. Их мнения разделились. Двое экспертов признали пациента психически здоровым. Однако остальные пятеро вынесли вердикт невменяем.
Такой диагноз спас жизнь террористу. Если бы его признали психически здоровьш, то суд мог бы приговорить к высшей мере наказания. Но объективно, по мнению Шмонова, было бы лучше, если бы его признали здоровым. Потому что одно дело, если стреляет невменяемый, и совсем другое - если здоровый. В первом случае это обычная выходка душевнобольного, во втором - месть Горбачеву за совершенные им злодеяния.
О психиатричке у Шмонова остались плохие воспоминания. Постоянные таблетки, очень болезненные уколы. К тому же - неволя.
Товарищи по Свободной демократической партии не забывали невольника: приносили передачи, дважды организовывали пикеты у больницы. Выпустили его через четыре года и семь месяцев.
После возвращения домой Шмонов некоторое время вынашивал идею создать партию под названием "Партия возможности гражданину отделиться от России с территорией". Согласно уставу, эта территория равнялась примерно одиннадцати гектарам. В Санкт-Петербурге, где живет Шмонов, набралось 36 желающих вступить в его партию. Но дальше дело не пошло.
Первое время после освобождения к нему часто приходили журналисты. Спрашивали, считает ли он, что попал в историю? Ведь он был настоящим, классическим террористом последнего этапа жизни Советского
Союза.
Относительно истории Шмонов говорил: нет, наверное в нее он не попадет.
Комментируя события в Буденновске, сказал, что это не терроризм. Террор это убийство политического противника. Захват же заложников - не террор, это просто уголовное преступление.
Террор, по мнению Шмонова, многие одобряют. В Советском Союзе немало улиц было названо именами террористов.
- В июне девяностого года я направил письмо в Политбюро, - рассказывал Шмонов. - В нем я предупреждал, что попытаюсь их убить, если до первого сентября девяностого года они не организуют всенародный референдум. На него должны были быть вынесены вопросы о свободных всенародных выборах руководства, о введении многопартийной системы, о рыночной экономике - всего тринадцать пунктов. Если бы мои условия выполнили, я бы не стал мстить. Письмо я подписал псевдонимом. Оно до них дошло, потому что потом, уже на следствии, мне его показывали. Но до выстрелов на Красной площади меня по нему не вычислили.
Вот какой предупредительный террорист.
О мотивах своего поступка через пять лет после его совершения он рассказывал так:
- Почему я решил это сделать? Я считал Горбачева виновным в убийствах мирных людей девятого апреля восемьдесят девятого года в Тбилиси и двадцатого января девяностого года в Баку.
О причине неудачи:
- Видимо, целился я слишком долго - секунды две, наверное. Ко мне успел подбежать сержант, он ударил по ружью, и стволы задрались вверх. Первая пуля прошла над Мавзолеем. К сержанту подбежали другие охранники, вывернули ружье в противоположную от Мавзолея сторону, так что вторая пуля попала в стену ГУМа... Ружье я зарядил двумя пулями: правый ствол пулей "Полева", а левый пулей "Спутник". Стрелял я неплохо. В армии со ста метров попадал в "девятку", диаметр которой всего пятнадцать сантиметров. А на Красной площади я стрелял с сорока семи метров и целил в голову. Так что шансы у меня были... Целиться, конечно, надо было побыстрее... Демонстранты мне, конечно, не мешали, а вот сержант опередил...
Остается лишь добавить, что обрез, из которого он хотел выстрелить в Горбачева, сейчас вывешен для обозрения в уютном особнячке с каланчой на Селезневской улице в Москве, недалеко от станции метро "Новослободская". Там когда-то были пожарная охрана и полицейский участок. Сейчас - музей МВД.
БУКЕТ ЦВЕТОВ
Шестого июня 1991 года президент СССР прибыл в столицу Швеции - город Осло - с однодневным визитом.
За шесть лет пребывания в Кремле Горбачев нанес сорок один визит в двадцать шесть стран мира. С такой частотой в XX веке за границу не ездил, наверное, ни один руководитель великой державы. Не говоря уже о странах благополучных, мало кто из президентов, в чьих государствах было неспокойно, позволял себе роскошь так часто и на продолжительное время оставлять своих соотечественников.
Президент СССР руководил страной заочно, из-за границы, почти полгода столько в обшей сложности он провел в зарубежных поездках.
Однодневных поездок у него было чрезвычайно мало - всего три. Первого декабря 1989 года в Ватикан, восемнадцатого ноября 1990 года - в Италию, шестого июня следующего года - в Швецию.
К шведам он приехал за получением Нобелевской премии мира.
Ее вручение было обставлено с большой помпой. Радушие, с которым принимали Горбачева на Западе, резко контрастировало с неприязненным отношением на родине.
Впрочем, и за рубежом, как сейчас стало известно, тоже не всегда обходилось гладко.
Серьезный инцидент произошел во время визита в Японию в апреле 1991 года. Японские власти в жесткой форме потребовали, чтобы советский президент не выходил из машины там, где это не предусмотрено программой. О непредсказуемом поведении Горбачева были осведомлены все.
Тем не менее договоренности спецслужб были нарушены. Раиса Максимовна, проезжая по токийским улицам, пожелала выйти из машины и пообщаться с народом. Прохожие тут же бросились к президентской чете и окружили ее плотным кольцом.
Охране советского лидера с огромным трудом удалось образовать коридор, чтобы Михаил Сергеевич с супругой мог двигаться по улице. Обстановка осложнилась еще и тем, что личная охрана Горбачева не имела оружия - по японским законам оно подлежало сдаче на таможне при пересечении границы. Безоружность лишала привычной уверенности, тем более что обстановка принимала угрожающий характер.
Японская молодежь скандировала явно враждебные лозунги, требовала возвращения Курильских островов. Агрессивность постоянно увеличивавшейся толпы возрастала. Сопровождавший президентскую чету посол Японии в СССР начал получать ощутимые тычки справа и слева. Толпа наэлектризовалась до такой степени, что достаточно было незначительной искры, чтобы рвануло пламя.