Страница 102 из 180
Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник - Микоян по-настоящему побоялся включиться в борьбу...
... О чем раздумывал Микоян, выслушав рассказ Галюкова? Быть может, вспоминал свою молодость, когда каким-то странным образом ему удалось ускользнуть из тюрьмы в Баку? Он был в числе 27 бакинских комиссаров, но расстреляно было только 26, а Микоян спасся. Или он вспоминал, как Сталин при его участии расправился с Каменевым, Зиновьевым, Бухариным? Или свое выступление в 1937 году на одном из партийных совещаний, когда он требовал: бить, бить, бить? Но, быть может, он думал о неудачной попытке снять Хрущева в 1957 году и своих колебаниях в тот момент - на чью сторону встать?
Кто знает. Микоян уже после снятия Хрущева продолжал занимать высокий пост и ушел только по старости, с почетом и сохранением всех благ для себя и своей семьи. Вручил ли он те записи Брежневу и когда - до заседания Президиума ЦК или в перерыве, когда соотношение сил стало для него вполне ясным, - неизвестно. Но, так или иначе, сыгранная им во всей этой истории роль выглядит крайне странной. Думаю, что он использовал сообщение Сергея в своих целях.
(Записано 27 мая 1997г.)
Приложение N 17: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Председатели КГБ о снятии Хрущева
(В. Е. Семичастный и А. Н. Шелепин спустя четверть века о заговоре в Кремле)
Семичастный, Шелепин. В июле (1964 г. - Н. З.) уже в открытую говорили против Хрущева. Еще весной, накануне его 70-летия (в апреле), окружение было возмущено его нетерпимостью.
Семичастный. Здесь следует подчеркнуть, что заслуга Хрущева состояла в том, что он создал обстановку, при которой его смещение произошло на Пленуме гласно, без создания обстановки чрезвычайности. Я даже не закрывал Кремль для посетителей, и экскурсанты обычным путем шли на осмотр Кремля.
Во время заседания Президиума ЦК, уже к концу первого дня - 13 октября, ко мне начались звонки членов Президиума Верховного Совета СССР, членов ЦК, которых к тому времени уже было много в Москве. Одни возмущались: "Ты что сидишь, Хрущева снимают, а ты бездействуешь!" Другие, наоборот, волновались, что Хрущев останется.
Что было на Президиуме, я не знал - там не был. Я позвонил Брежневу, сказал, что затягивать обсуждение дальше нельзя - могут быть непредсказуемые действия: вокруг много волнений. Ну, они быстро свернули.
Вопрос. Когда Вы узнали, что Президиум ЦК по Хрущеву состоится 12-го? Известна ли была эта дата заранее? Знали ли ее все участники "заговора"?
Шелепин. Насчет "заговора". Опять-таки надо помнить традиции того времени, в частности, проведения партийных собраний. Как было тогда и у вас? Секретарь "Петр Иванович", готовя собрание, подходил к одному, другому и говорил: "Тебе надо выступить по такому-то вопросу". Что же вы думаете, такой практики не было при подготовке Пленума и о таких событиях не знала армия, КГБ? И этот Пленум готовили, как и все тогда партийные собрания: Брежнев и Подгорный беседовали с каждым членом Президиума ЦК, с каждым секретарем ЦК. Они же вели беседы с секретарями ЦК союзных республик и других крупнейших организаций, вплоть до горкомов. Был разговор с Малиновским, Косыгиным. Говорили и со мной, я дал согласие...
... Брежнев проявил трусость - уехал в ГДР. В его отсутствие уже говорили с Семичастным.
Семичастный. И я сразу дал согласие. Уже накануне празднования 70-летия Хрущева шли разговоры, что дальше терпеть такое нельзя, то есть это было еще весной 1964 года. И я был в числе первых, с кем вели разговор. Кстати, когда говорили с Косыгиным, первое, что он спросил, - какова позиция КГБ, и тогда дал согласие.
Шелепин. 10-го состоялась последняя беседа с Малиновским. Тот тоже сразу же дал согласие! И это понятно: Хрущев резко поссорился с военными. И дело не только в сокращении армии на 2,5 миллиона человек, что, я считаю, сделано было правильно, но он постоянно грубо оскорблял маршалов, не считаясь с их человеческим достоинством. На смещение Хрущева были согласны и кандидаты в члены Президиума ЦК.
Президиум заседал неполных два дня. Говорили об ошибках Хрущева, его грубости. Выступал и я. Разговор шел не о личном, ибо Хрущев меня выдвигал, и личных обид у меня на него не было.
В теперешних публикациях много выдумки, неточностей. В частности, Ф. Бурлацкий, Р. Медведев пишут, что Хрущев все понял, когда сел в самолет, - и самолет-то не тот, и охрана другая... И хотел лететь в Киев... Это неправда. Вместе с ним был его сын, и его свидетельские показания говорят о другом.
Семичастный. Никто его личной охраны не трогал, никаких дополнительных кораблей в Черное море никто не вводил, как сейчас домысливают. Усиление патрулирования было обычным, как всегда, когда выезжал на отдых глава правительства. Да и зачем это было делать? Не в Турцию же он мог уплыть?
Вопрос. Итак, Брежнев прилетел из ГДР 11-го. Подгорный из Кишинева утром 12-го... А кого из членов Президиума ЦК вы можете назвать главными действующими лицами, организаторами?
Шелепин, Семичастный. Брежнев и Подгорный.
Шелепин. Вот тогда и было решено сразу собраться и немедленно созвать Пленум. 12-го вечером собрались все члены, кандидаты в члены Президиума и секретари ЦК. Ни Малиновского, ни Громыко не было, как об этом пишут, они не входили в состав Президиума ЦК. Долго уговаривали Брежнева позвонить по ВЧ вызвать Хрущева из отпуска. Брежнев трусил. Боялся. Не брал трубку. Наконец его уговорили, и он, набрав номер, сообщил Хрущеву о готовящемся Пленуме.
Хрущев: "По какому вопросу?"
Брежнев: "По сельскому хозяйству и другим".
Хрущев: "Решайте без меня".
Брежнев: "Без Вас нельзя".
Хрущев: "Я подумаю".
Семичастный. Мы разошлись. Брежнев постоянно звонил мне: "Ну как?" Только в полночь мне позвонили, что Хрущев заказал самолет в Адлер. Летел он с сыном, Микояном и своей охраной - взял пять человек, а мог взять и больше в десять раз. Уж 50 человек-то у него были. Дата проведения Пленума не обговаривалась заранее, а сложилась силой обстоятельств. Если бы Хрущев не дал согласия на приезд в тот день, никто бы его силой не притащил, и дата Пленума могла быть иной.