Нимфа с Литейного

Зеленский Борис

Нимфа с Литейного

Борис Зеленский

Нимфа с Литейного

Своим знакомством с баронессой Татьяной Андреевной фон Гольдензак, урожденной Полынцевой, поручик Каштымов был обязан весьма далекому от корысти обстоятельству находиться в полуприятельских отношениях с Николя Шустовским. Получив под Перемышлем свою долю свинца, который пробил верхушку легкого, но, по счастью, не лишил жизни, Каштымов провалялся всю зиму сперва в прифронтовом госпитале, а затем в Питере, в клинике известного хирурга Т. Подлечив поручика, командование сочло необходимым предоставить ему неделю отпуска для восстановления боевого духа, и, завершив нудную процедуру выписки, Каштымов, бледный и исхудавший, как узник Крестов, оказался на Невском, неподалеку от Пассажа. Он не спеша достал портсигар, оставшийся от папеньки, закурил папиросу и похлопал перчаткой себя по ушам, ибо погода была промозглая - все-таки конец февраля. Поручик никуда не торопился, родители Каштымова благополучно отошли в мир иной еще перед войной, и переться в пыльную и пустую квартиру на Васильевском его не тянуло. За три года на австрийском фронте он растерял все петербургские знакомства и теперь прикидывал, кто из приятелей по Горному институту может встретить его с распростертыми объятиями, как это принято у русских после длительной разлуки.

По проспекту, гудя клаксонами, высокомерно проносились авто акционерного общества "Руссо-Балт" и лихачи на "дутиках", преимущественно с господами и дамами в хороших шубах, но среди публики, праздно шляющейся по тротуарам, часто попадались шинели, что напоминало - война в самом разгаре...

Каштымов вспомнил, что в кармане френча наличествует кругленькая сумма, с которой не стыдно появиться в какой-нибудь подходящей ресторации, ибо душа поручика требовала забвения и неги, которые могли принести русскому офицеру только "Смирновская" водка или "шустовский" коньяк. Каштымов махнул перчаткой проезжающему мимо извозчику. Экипаж лихо тормознул, и из коляски ловко выпрыгнул на тротуар Николя Шустовский в офицерском полушубке и отблескивающих в свете газовых фонарей сапогах. Сходство, хотя и неполное, фамилий Николя и знаменитого коньячного коммерсанта было случайным, но фамилия обязывала, и Шустовский поддерживал реноме, употребляя высокоградусный продукт однофамильца в несоразмерном со своим тощим портмоне количестве. Впрочем, изделия г-на Смирнова он тоже охотно употреблял. Большинство хозяев питейных заведений Питера всерьез полагало, что Николя, если не законный наследник, то, по крайней мере, племянник известного на всю российскую империю фабриканта, и посему предоставляли шалопаю достаточный кредит. К чести Шустовского следует отнести то, что он никогда не надирался до такой степени, чтобы не держаться на ногах или не держать своего слова. Неизвестные доброхоты устроили его при генеральном штабе офицером для деликатных поручений, и Николя, как мог, извлекал из своего положения пользу. Душа любой компании, гусар, выпивоха и жуткий бабник; про его амурные похождения ходили по городу легенды. Поговаривали, что как-то на пасху он умудрился совратить фрейлину Вырубову, близкую приятельницу Распутина. Сие, впрочем, Шустовский отрицал с пеной у рта:

- Помилуйте, господа! - объяснял он друзьям. - На кой ляд мне тягаться со старцем? Сила мужская у меня не та, что у Григория, происхождения Шустовские хоть и захудалого, но все же дворянского!

Каштымов и Николя были не то что друзьями, скорее приятелями. Бывали вместе на студенческих пирушках под аккомпанемент непременной гитары с атласным бантом, кратковременно увлекались политэкономией и курсистками из Бестужевки, совершали озорные променады по Невскому, задирая городовых.

- Ишь, дьявол бледный! - хлопая приятеля по плечу, заорал Николя. - А мне говорили, ты - на фронте!

- Был ранен. Госпиталь. А в нем, брат, румянец не появится!

- Что-нибудь серьезное?

- Пустяки, Коля. Уже поправился. Даже вот в ресторацию собрался выздоровление отметить. Почтишь данное мероприятие присутствием?

- Отставить, поручик. Я тебя с собой прихвачу. Бал не бал, прием не прием, но нечто весьма пикантное. Будет весь свет и полусвет. Обещают живые картины, возможны танцы и прочие кренделя. Смекаешь, Алеша?

Он подсадил друга в пролетку и уселся рядом, шикарно заложив, ногу на ногу:

- Гони, Иван, на Литейный. Особняк господина барона фон Гольдензака! и, обернувшись к Каштымову, добавил: - Баронесса - пальчики оближешь! Мила, непосредственна, грациозна, пугливая лань, да и только! Конечно, как всякая женщина, не без коготков, будь здоров!

- А что же барон?

- Изволит ничего не замечать. Знакомый эскулап из морской коллегии на днях по секрету признался, что Гольдензак долго не протянет. Желчные протоки, вроде. Но похоже, это супруга его в могилу сводит. Но я барона понимаю! Татьяна Андреевна - такой аленький цветочек! Цирцея-искусница! Да чего тут рассусоливать, сам увидишь!

Особняк в три этажа был празднично иллюминирован, словно ожидалось прибытие высокопоставленной особы. У парадного прибывающих встречал могучий швейцар, выряженный зачем-то на финляндский манер. В прихожей две молоденькие и кокетливые горничные то и дело появлялись, чтобы принять верхнюю одежду у гостей и с визгом исчезали, когда кто-нибудь из мужчин пытался ущипнуть их за щечку или иную упругую деталь.

Друзья-приятели задержались перед лестницей, ведущей в гостиный зал, у громадного во всю стену зеркала в позолоченной массивной раме. Каштымов заметил едва намечавшиеся залысины у Николя, сказал что-то шутливое, но Шустовский отмахнулся, хохотнул и побежал наверх. Поручик провел костяшками пальцев по щеке, отметив проступившую после утреннего бритья у госпитального еще парикмахера щетину, и вдруг отшатнулся в неподдельном ужасе: вместо родного и знакомого до последней родинки собственного лица на него в упор пялил глаза-буравчики, мало просто сказать, неприятный тип. Во-первых, он был в больших летах, нежели Алексей Дмитриевич, во-вторых, широкий в крупных порах нос свекольного цвета наводил на мысль, что его обладатель может дать сто очков вперед по части употребления спиртного самому Николя Шустовскому, в-третьих, а вам бы понравилось, если из зеркала, кое обязано правдивым образом сообщать, что именно надлежит поправить в вашем туалете и где следует запудрить невесть откуда вылезший прыщик, пристально и с явной заинтересованностью наблюдает за вами незнакомый господин уголовного склада?!

Поручик мог поклясться, что никогда прежде не видел своего визави. Тем временем рожа в зеркале оскалилась, задрожала, заструилась и исчезла вон. Некоторое время после этого зеркало было пустым, вернее, в нем отражались и противоположная стена в старинных подсвечниках стиля ампир, и нижние ступени спускающейся в прихожую лестницы, застеленной мягким персидским ковром; одного только не было - бледного, как смерть, лица Алексея Дмитриевича. "Что за наваждение!" - прикрыл глаза ладонью поручик.

- Алекс! - раздался сверху голос Николя. - Тебя ждут!

Каштымов опустил руку. Все было в порядке: из зеркала на него глядели знакомые серые глаза. Стряхнув оцепенение, он быстрым шагом поднялся на второй этаж. В гостином зале было людно, как на Дворцовой площади во время коронации. Под приятную, но незнакомую музыку, кою производил небольшой духовой оркестр в дальнем углу, пары, преимущественно молодежь университетского возраста, кружили по навощенному паркету, тесно прижимаясь друг к другу.

- Что за новости? - полюбопытствовал шепотом Алексей у приятеля.

- Чудо это, братец, заморское. Из Аргентины. Танго зовется Прелестно, не правда ли?

В этот момент к ним подошла молоденькая женщина с неправильными, но очень милыми чертами лица. Чуть тронутые помадой губки были капризно надуты, как будто их владелица за что-то сердилась на молодых офицеров. На женщине было темное платье с низким декольте спереди, кое позволяло нескромному взгляду узреть довольно привлекательную картину. Каштымов не избежал искушения и имел честь лицезреть крепенькие, как антоновские яблоки, груди. Можно было догадаться, что их вид наверняка заставил не одно мужское сердце встрепенуться и забиться быстрее.