Белый Всадник

Там у камина, в сверкающем светлом плаще стоял мой Белый Всадник.

... Получилось так, что в Питер мы поехали все вместе.

Дан выразил желание поработать в библиотеке ЛГУ, куда ему пообещали достать пропуск. Я взяла в больнице отпуск на два дня, нельзя же упустить шанс побывать в таком чудесном городе, где до сих пор я бывала лишь проездом. Кашке, как известно, приспичило посетить родственников, ну а Виктор отправился за компанию, договорившись со своим дублером, что тот отработает за него. Билеты взяли на самолет, истратив почти все скромные сбережения.

Вылетели мы утром в пятницу. Меня пустили к окошку (признаюсь, это был второй в моей жизни полет). Кашка и Виктор сели рядом, а Баярд преспокойно разлегся у нас на коленях. Дан сел через проход от нас, тут же достал книгу Беме и блокнотик и стал читать, временами делая пометки. Кашка наладился поспать, Виктор через спину Баярда читал Нарцисса и Гольдмунда. Меня же было не оторвать от окна. Когда под нами поплыли облака - белый застывший океан, подсвеченный розоватым рассветным солнцем - мне показалось, что ничего прекраснее этого быть не может. Облачный покров напоминал не то тундру, не то льдины, не то замороженный в мгновение бури океан. Странное желание выскочить и валяться в этих мягких, неподвижных, тщательно взбитых подушках... Вскочить на облако и лететь на нем на край света. Так фантазировали мы с Инкой в детстве. Ах, мы тогда не видели облаков из самолета!

Принесли лимонад, конфеты. Такую роскошь в Зеркальске не встретишь в магазинах. Конечно, мы не отказались.

- Ты куда хочешь сходить в Ленинграде? - поинтересовался Виктор. Я назвала несколько мест.

- Составь план, - посоветовал он, - А то не успеешь всего.

Я послушалась, и к моменту приземления план моих экскурсий был готов.

Багажа у нас не было, по одной сумке на плечо - вот и все. Мою сумку забрал Виктор, а мне в руки дали поводок Баярда. Мы спустились по трапу - ах, как замечательно! Я в Петербурге!

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит...

Впрочем, далеко от Пулкова до гранитной Невы, до строгой стройности старины. Экспресс вез нас сквозь новые кварталы, точно такие же, как и в Зеркальске, грязноватые коробки зданий, до тошноты родные транспаранты о скорой победе коммунизма и о том, что СССР - оплот мира. Только в Зеркальске снег бел и чист, а здесь в грязном теплом месиве Баярд моментально испачкал живот и лапы. Вскоре мы добрались до пустующего пансионата, где работала Кашкина родственница, устроившая нам места. Пообедали в ближайшем гастрономе очень просто - коржиками и томатным соком, да еще купили удивительного ленинградского мороженого Крем-брюле. Баярд был оставлен в гостинице, а мы разошлись по Питеру.

. Я посетила, конечно, знаменитый дом на Мойке. А на следующий день Виктор составил мне компанию - на электричке мы отправились в Пушкин, и весь день провели в Лицее и гуляли по заснеженному прекрасному парку. Дан просидел все три дня в библиотеке, а Кашка провел их у родственников, как и собирался.

Нам достались две комнаты, по две кровати в каждой. Мальчишки перетащили одну кровать к себе, и таким образом мне досталась целая комната. Обычно меня будили в полседьмого стуком в дверь. В воскресенье я проснулась, когда за окном было совершенно светло, и неяркое зимнее солнце пробивалось сквозь морозные узоры на стекле. Часы показали половину девятого. Кошмар! Я вскочила, оделась и побежала в умывальник. Умывшись, я побежала к себе - и наткнулась на Виктора.

- Доброе утро! - сказал он, - я как раз иду тебя будить. Завтрак на столе.

К чаю были горбулки с маслом и сыром. Дан по обыкновению взял тонкий ломтик, накрыл его полупрозрачным обрезком сыра и медленно жевал все это в течение всего завтрака, пока я, к примеру, умяла целых три бутерброда. Баярд получил также хлеб и сыр и грыз все это под столом.

- Что касается меня, - сказал Дан, - то я сижу в библиотеке. Я ведь рассказывал вчера, уникальные данные о старообрядцах... А ты, Вик?

- Я иду в Эрмитаж, - сказал он, - Быть в Ленинграде и не побывать в Эрмитаже, мне этого не понять. Как ты думаешь, Таня?

Я задумалась. Последнюю четверть часа я решала проблему, сходить ли снова на Мойку или поехать в Петергоф, но для поездки было, пожалуй, слишком морозно. Предложение Виктора было как раз кстати.

- Только к девяти чтоб все были по местам, - предупредил Дан, - самолет в одиннадцать.

... Виктор снял с меня пальто, и мы направились в залы. Здесь очередное открытие ожидало меня: нам не понадобился экскурсовод. Виктор рассказывал о картинах и скульптурах с непринужденностью искусствоведа. Впрочем, я мало что запомнила из его рассказов, Эрмитаж поразил меня. Высокие залы, золоченые узоры стен, восхитительная роспись потолков, а мебель за красной ленточкой, а картины... все было внове для меня, и я могла бы в каждом зале бродить часами, и лишь жалела, что мы вынуждены осмотреть все наскоком. А Виктор, видимо, отлично здесь ориентировался, он вел меня из зала в зал, он останавливался перед картинами и говорил мне: смотри, и я начинала видеть. Он рассказывал о художниках, создавших все это, о царях, живших здесь, словно они были его личными знакомыми. Казалось, это был его дом, его родной дом, который он показывал мне.

Так мы бродили по обеда, перекусили в буфете, потом продолжили нашу прогулку. Уже темнело, когда мы вышли из Эрмитажа. Дворцовая площадь в сумерках, покрытая грязноватым хлюпающим под ногами снегом, встретила нас пронизывающим ветром. Впрочем, было не так уж холодно, но на Неву мы не пошли. Высоченная арка, та самая, часто виденная мною в фильмах про революцию, равнодушно пропустила нас, и улица вывела прямо на озаренный огнями Невский.

Этот день казался мне волшебной сказкой. Как много я видела чудесного, и как много еще впереди! Как прекрасен этот город... Почему же, почему люди не строят таких зданий повсюду? Мне кажется, если жить в такой красоте, никогда уже не будешь страдать из-за пустяков, никогда не станешь злым или жадным... Я сказала об этом Виктору.

- Это не так, - сказал он, - это зависит от человека. Ты любишь и Зеркальск, хотя он уродлив. А в Питере огромные массы людей просто не замечают всей этой красоты. Вспомни Достоевского, что, его герои счастливы? Прекрасной или ужасной делаем жизнь мы сами, своим внутренним состоянием.